Расцарапывая потихоньку душу, раздирая перевязанное бинтами сердце… ежеминутным хлыстом… свежие следы… свежие раны, не закрывающиеся, не замирающие, не исчезающие… вопящие громким шепотом… свистом-визгом… не дам затянуться… не дам им затянуться… каждый след, каждый день, каждый год… каждый час нашей жизни… будто замер в пространстве… замер и не могу двигаться… время ушло, мир ушел, а я замер, и серая пустота липкими лапами… держит за жилы… замер один… где же… это имя… это имя в голове… оно кричит мне… оно оглушает меня… оно Влад, Влад, Влад… и я уже не слышу его, я уже не слышу его…

***

    Прости, я очень хочу слышать, что ты говоришь, но мой мозг отказывается воспринимать происходящее, а глаза — оставаться открытыми. Я старательно прячусь за многочисленными спинами одногруппников в надежде, что ты не заметишь. Хотя тебе, кажется, не очень интересно смотреть в мою сторону. Но я не обижаюсь. С чего бы вдруг?

    Этой ночью мне удалось поспать всего лишь час. Я поставил себе высокую планку. Я не хочу тебя разочаровать. Поэтому в моей голове — чудовищный хаос от того нечеловеческого объема информации, который я попытался вобрать в себя, а на листочке передо мной — длинное и извилистое название темы моего будущего диплома. Только бы дожить до окончания этой пары.

***

    До окончания пары я доживаю и жду теперь, когда все выйдут и мы останемся с тобой одни. Фантазия подкидывает совсем другие сценарии того, чем мне хотелось бы в данной ситуации заняться; кровяное давление стремительно растет, сердцебиение учащается, и никаких самых ничтожных остатков сонливости уже не видать. Мой путь с задних рядов трудоемок, потому что колени как-то совсем невпопад подгибаются.

    — Я определился с… темой. — Горло подводит, и посреди фразы приходится сделать паузу, чтобы сглотнуть нервно выделяющуюся слюну.

    Да что со мной такое? Как будто я первый раз…

    — Да? И какая же она? — он отрывает карие глаза от блокнота перед собой и переводит на меня. 

    Карие, гипнотические. Как будто бы даже немного… восточные? Какая-то неуловимая азиатская тень в них все-таки есть, почти совсем не ощущаемая.

    Я даю ему листок с надписью, и мои пальцы чуть не касаются его, когда забирает.

    …первый раз — что? …влюбляюсь?

    Внезапно мне становится смешно: представил, как если бы я там написал свой номер телефона внизу. Но сдерживаюсь, конечно, не улыбаюсь даже.

    — Ну… хорошо, — хмурится. — А поподробнее если, о чем ты хочешь здесь писать?

    Начинаю говорить что-то. Что-то не очень умное, кажется. Вопрос закономерный, но я оказался к нему не готов. Не в своем текущем состоянии, по крайней мере.

    — Смотри… — прерывает меня, когда я делаю паузу, и я понимаю, что мои слова показались чушью и ему тоже. — Это, — ставит указательный палец на положенный на стол листок, — область текущих исследований. Чтобы здесь что-то написать, тебе придется сделать научное открытие. И я имею в виду реальное открытие, а не вот эту вот вымученную ерунду типа «научная новизна данного велосипеда заключается в том, что я прихерачил к нему зеленую ленточку». — Ненормативная лексика бьет в уши, странно слышать ее от преподавателя. — Нет, я, конечно, не против открытий, но у меня такое ощущение, что ты просто не очень тщательно подумал.

    Не очень тщательно, пф. Да я так тщательно еще никогда ни над чем не думал — даже над выбором этой специальности. Но тебе этого знать ни в коем случае не нужно.

    — Хорошо, — мнусь, чувствуя себя идиотом. — Тогда подумаю еще, исправлю.

    Забираю со стола свидетельство своего провала и иду в сторону выхода.

    — Зачем ты хочешь писать у меня диплом? — спрашивает он мне в спину, как будто бы со вздохом. Я оборачиваюсь, и он действительно смотрит на меня слегка недовольно, чуть поджав губы.

    — Да просто кажется, что вы адекватный преподаватель, и захотелось действительно разобраться в предмете и сделать что-то нормальное.

    Эш продолжает пронизывать меня насквозь, но постепенно его взгляд смягчается — и в конце концов сползает задумчиво вбок и вниз.

    — Ладно, — поворачивается к столу и берет ручку, — раз уж мы общаемся посредством бумаги…

    Выдирает из блокнота страницу, набрасывает что-то быстрыми росчерками и протягивает в мою сторону, так что мне приходится снова подойти и снова чуть не прикоснуться к нему. Не то чтобы я хоть на мгновение был против.

    — Покопай сюда. Может быть, что-то для себя найдешь.

    — Спасибо, — киваю я.

    Тихо, под нос себе прощаюсь и выхожу из аудитории. Однако не успеваю сделать и шага дальше, как сбоку раздается знакомый голос:

    — О! Хорошо, что ты еще не убежал.

    Вонзая километровые шпильки в несчастный линолеум, ко мне стремительно приближается Ксюша. Ксюша всего на год меня старше, однако уже как полноправный аспирант нашей кафедры ведет занятия по нескольким дисциплинам. Недавно выяснилось, что мы даже учились с ней в одной школе и что она прекрасно меня знает, в то время как я никаких воспоминаний о ней так и не обнаружил.

    — Привет, — отвечаю, когда она подходит ближе.

    Темные волосы собраны в хвост на затылке, глаза с нарощенными ресницами широко распахнуты, водолазка облегает классического второго размера бюст. Ксюша не красавица, но уверен, что пользуется успехом у мужчин. Еще один пример человека, которого я бы не ожидал увидеть в этой части университета. Возможно, я просто чересчур стереотипно мыслю?

    — Ну-ка, зайди, сейчас все расскажу про олимпиаду, — не сбавляя шага, активно машет рукой, зазывая меня за ней следовать.

    Мы заходим в соседнюю дверь, ведущую в преподавательское помещение нашей кафедры. Со всей этой круговертью под кодовым именем «Эш» в моей голове я совершенно забыл, что через несколько дней мне предстоит участвовать в каком-то там туре Всероссийской студенческой олимпиады по физике. По какому принципу выбрали именно меня — загадка. Никакого подобающего отбора или внутренней олимпиады у нас не проводилось. Скорее всего, преподы просто собрались и ткнули пальцами в тех, кто им нравится. А я определенно должен им нравиться, ведь я быстрее других сдаю лабораторные и не прогуливаю занятия. И это еще раз отражает, как скорбно обстоят дела с моей специальностью в нашем университете. Нет, я, конечно, далеко не самый глупый человек в своей группе — один из умных, — но я уверен, что есть люди и поспособнее, пусть у них даже не такое развитое чувство ответственности. 

    — Садись. — Резким и совсем не женским движением Ксюша ставит для меня стул рядом с уже сидящими в преподавательской двумя студентами с третьего курса. Сама опирается на стол напротив. — Итак, едем мы на следующей неделе во вторник. В среду олимпиада, в четверг результаты, в пятницу утром возвращаемся домой.

    Один из третьекурсников задает какой-то вопрос, но мое внимание уже переключилось в совсем другую плоскость — ведь в помещение зашел мой Эш. «Мой Эш»? Боже, приехали.

    Косится на меня так, как будто услышал мои мысли. Хотя, скорее всего, ему просто надоело натыкаться везде на мою рожу. Погоди, то ли еще будет.

    Берет черную кожаную куртку с вешалки, но надеть не успевает.

    — Владислав Александрович, — доносится из дальнего угла голос заведующего кафедрой. Заходя, я и не заметил, что он здесь.

    Заведующий кафедрой внушает мне, как и большинству моих одногруппников, целую гамму дискомфортных ощущений, в числе которых зачастую бывает даже страх. Уж слишком чопорно и официально он всегда держится и слишком бескомпромиссно расставляет неуды на экзамене. Он ведет у нас несколько странных предметов, отношение которых к физике нам так до конца и не удалось установить. Говорят еще, что он гораздо старше, чем выглядит, хотя и выглядит-то он далеко уже не молодо.

    — Да, Владимир Николаевич? — Ничего похожего на энтузиазм в голосе.

    — Не могли бы Вы подойти ко мне на пару минут, Владислав Александрович?

    Отчетливо вижу, как Эш закатывает глаза. Бросает куртку на ближайший стол.

    — Разумеется, Владимир Николаевич. Я совсем не тороплюсь… — Второе предложение произносит на ходу, чуть тише первого.

    Хотел бы я знать, куда ты не торопишься. К той работе, которая обеспечивает тебя дорогими часами и машиной? К жене? Может быть, даже к детям? Захлестывает вдруг безнадежностью — нет, лучше не думать об этом. Но все еще хочу хоть краем глаза, хоть через замочную скважину заглянуть в то, чем ты живешь. Заглянуть и сразу зажмуриться.

    — Скажите, пожалуйста. Готов ли отчет о проведенных Вами часах занятий? — снова слышу роботоподобный голос завкафа.

    — Нет, не готов.

    — Я же Вас просил еще на прошлой неделе подготовить отчет, — чуть не отдельно проговаривает слоги.

    — А я Вас просил, когда устраивался сюда, чтобы мне не приходилось подготавливать отчеты, — спокойно, почти даже доброжелательно отвечает Эш.

    В углу завкафа виснет молчание, и слышно теперь только тараторящую Ксюшу, но все ее слова пролетают мимо моих ушей.

    — Владислав Александрович… — Молчание наконец нарушено; голос теперь давящий, тяжелый, желающий припечатать.

    — Да, Владимир Николаевич? — В ответе, однако, всё то же настойчивое спокойствие.

    — Вы же понимаете, что кроме Вас этого никто сделать не может?

    — Секретарь может. Успешно сделает и успешно положит пылиться в папочку и на полочку.

    Вновь молчание.

    — Тьфу, да что с тобой поделаешь… — тихо, совсем по-человечески бормочет в этот раз завкаф.

    — Могу ли я идти, Владимир Николаевич?

    — Идите.

    — До свидания, Ксения Игоревна, — чеканит Эш, проходя мимо.

    — Пока, — рассеянно говорит Ксюша, отвлекаясь на мгновение от ответа на очередной вопрос.

    А я смотрю за его идеальным профилем, когда он вновь берет свою куртку — со мной не попрощался, нет; уже, наверняка, и забыл о моем существовании, — но вдруг передо мной появляются какие-то пальцы, щелкают.

    — Максим, ты все еще с нами? — Ксюша, в отличие от него, о моем существовании помнит и смотрит на меня в упор.

    — Да, да.

    Ушел.

    — Все понятно тебе?

    — Да, понятно, — киваю я, не имея ни малейшей идеи, о чем речь.

***

    — Слушай. На кафедру же можно устроиться лаборантом, например?

    Завкаф удачно вышел, и я, задержавшись после нашего небольшого брифинга, остался с Ксюшей наедине. Пришло время реализовать мой план по оккупации Эша.

    — Лаборантом? Тебе зачем? — Ксюша смотрит нахмуренно.

    — Ну, все-таки подработка какая-никакая. И потом для поступления в аспирантуру, может, плюсом связи на кафедре будут.

    — С каких это пор ты в аспирантуру собираешься? — недоумевает.

    — Да давно собирался.

    Ксюша смеряет меня долгим недоверчивым взглядом.

    — Да можно, наверное, устроиться, — отвечает наконец. — Подойди к Владимиру Николаевичу, поговори с ним. Думаю, он не откажется.

    — Хм-м, ладно. Вернется — поговорю. Подожду его здесь пока, если ты не против.

    — Я? Да не против, — говорит с легким удивлением и, посчитав разговор завершенным, принимается разбирать какие-то листочки у себя на столе.

    — А давно здесь вообще Владислав Александрович работает? — спрашиваю после паузы, параллельно отмечая, как неестественно звучит собственный голос, пытающийся замаскировать мои слова под безобидный вопрос между делом.

    — Год где-то. А что? — Ксюша отрывается ко мне от бумаг.

    — Интересно просто. Никогда его до этого семестра не видел.

    — Да он тут появляется два раза в неделю всего.

    — А-а… Просто удивительно даже, что он здесь, — продолжаю пытаться объяснить свой вопрос. — Он крутой, реально разбирается и заморачивается, чтобы нам было понятно и интересно. А не как здесь обычно делают.

    — Да, он крутой, — кивает Ксюша. — В МГУ преподавал раньше, но свинтил оттуда почему-то. Как уж занесло в нашу дыру — не спрашивала. Владимир Николаевич был ему очень рад поначалу, это потом уже у них конфликт пошел.

    Прерывается; слышно шаги завкафа. А я вытираю вспотевшие ладони и собираюсь с духом.

***

    И почему мне до сих пор не приходила идея найти тебя ВКонтакте? Кроме случившегося со мной несколько дней назад критического повреждения мозга, другого объяснения этому нет. Впрочем, у тебя здесь совсем не густо. Кристально белая стена и почти никакой информации.

    «Деятельность: problem solving¹». Ну и что это должно означать? Что ты киллер? Или что любишь кроссворды разгадывать?

    Восемьсот друзей, пять с половиной тысяч подписчиков, ноль музыки, ноль видео, четыре фотографии. Фотографии, однако, у тебя контрастные. На одной — с длинной бородищей, а лицо и прикид как у дяди Пети из семьдесят второй квартиры, после того как тот не просыхал неделю. На другой уже больше похож на себя: модельная съемка (супермодельная, я бы даже сказал), в пиджаке, взгляд с поволокой. На третьей всё лицо, кроме одного глаза, закрыто котом. На четвертой — бутылкой пива. Какой же ты все-таки странный, Эш…

    И да, тридцать один. Теперь я знаю твой возраст.

    А вот самая главная графа, самая интересующая меня графа — не заполнена.

    Но ничего. Завкаф дал добро, и скоро я буду к тебе на один шаг ближе. Впрочем, ближе ли? Ведь между нами все еще целая пропасть, и не то что ее преодолеть — а даже как к ней подобраться, я пока не могу представить.

    В голову приходит совершенно абсурдная идея: написать анонимное признание с фейкового аккаунта. С мужского фейкового аккаунта. Просто посмотреть, что ответит. Скажет ли гореть в аду? Пошлет ли вежливо? Или вдруг… ну вдруг… попросит прислать фотку?

    Но нет, отметаю эту идею. Глупо. Страшно. Да и… не ответит, конечно. Ему такой мусор каждый день, должно быть, приходит, вон даже сообщения закрыл.

    Вздыхаю. Иногда вдруг руки опускаются, и перестаю понимать — чего я хочу добиться всем этим? Ведь первая заповедь гласит: не трогай натуралов, не будет хорошо. Но в другие моменты кто-то настойчиво толкает меня в подреберье и шепчет: «Натуралов не бывает. Особенно таких красивых».