Часть 4, о ненависти к маршруткам и не только

    Новая ночь. Новая зарубка на зудящей коже. Как доказательство моей трусости. Отпечаток бессилия. Повержен своей гнусной, блевотной натурой, задавлен бесформенной жижей собственного слабодушия, и не могу выползти на поверхность.

***

    Сегодня понедельник и мой второй рабочий день. Теперь я беспрепятственно могу заходить в преподскую, оставлять там верхнюю одежду, и мне даже выделили стол — вернее, только половину стола, так как другая занята каким-то металлическим сейфом. Код от сейфа мне не сообщили, поэтому что внутри — не знаю.

    На вешалке висит его куртка сегодня. Я слегка провожу по ней тыльной стороной ладони, когда пристраиваю свою рядом, и мне отчего-то хочется вдохнуть ее запах. Но это, пожалуй, было бы совсем крипотно.

    — До Москвы на поезде, билеты на ребят уже есть, а оттуда на маршрутке до Рыбинска. — Дергаюсь, как будто был застукан на месте преступления, и оборачиваюсь ко входящей в комнату Ксюше. Она останавливается рядом со мной, и за ней заходит Эш.

    — На марш… рутке? — Тормозит вместе с ней на пороге.

    — Да. Маршрутка ходит от…

    — Я не поеду на маршрутке до Рыбинска, — прерывает ее. — Где бы ни был Рыбинск.

    — Да хоть на лимузине едь, хоть на вертолете, мне все равно! Пожалуйста, можешь ты меня выручить или нет?

    — Почему бы тебе, например, Сан Саныча не попросить?

    — Ты сам знаешь, что он не согласится.

    — А я, значит, соглашусь? — удивленно смеется Эш.

    — Влад, я знаю, что ты добрый и всегда выручишь друга, — уверенно констатирует в ответ Ксюша.

    Эш слегка поднимает брови и недовольно качает головой. Вдруг переводит взгляд на меня — кажется, только что заметил; а я понимаю, что все еще стою рядом с вешалкой и блокирую проход. Отхожу в глубь преподской, и они двигаются за мной, а его глаза так и не отрываются от меня, и лицо приобретает вопросительное выражение.

    — Я… — начинаю, почувствовав потребность как-нибудь объясниться, — работаю тут.

    Его бровь задирается теперь совсем высоко, а в лице я отчетливо читаю: «Как вы меня все заебали». Впрочем, через секунду он уже снова теряет ко мне интерес.

    — Кто и зачем вообще додумался проводить там олимпиаду?

    — Вот на это тебе ответить не могу. — Ксюша проходит к своему столу и выжидающе смотрит.

    — Что ж, хорошо… — говорит Эш после недолгого молчания. — Но я еще подумаю над тем, как ты будешь возвращать мне долг.

    Э-э-э, да ты с ней флиртуешь, что ли? А ну хорош!

    — Так, ну что еще за меркантильность. — Ксюша тоже возмущена и подпирает бока кулачками.

    — Обычная товарищеская меркантильность, — отвечает Эш невозмутимо. — Ладно, давай зови кого надо, я им всё скажу.

    Ксюша воодушевленно выскакивает из преподской, а я пытаюсь обработать то, что сейчас услышал, — но пока что боюсь верить, боюсь себя обнадеживать: вдруг я чего-то не понял?

    — Вы… поедете с нами в Рыбинск? — Нет, не могу ждать; решаюсь.

    — Возможно. Если туда есть дороги. — Сосредоточенно копается в телефоне и тихо, как будто сам с собой, добавляет: — Четыре часа, пиздец.

    — Четыре часа ехать? — пытаюсь продолжать говорить с ним, но он больше не отвечает, а спустя несколько секунд уже возвращается Ксюша вместе с третьекурсниками.

    — Так, ребята, у меня, к сожалению, случились непреодолимой силы обстоятельства, и я с вами поехать не смогу, — на ходу говорит она и останавливается рядом с Эшем. — Поэтому к вашим услугам милейший Владислав Александрович, который великодушно согласился меня подменить.

    Милейший Владислав Александрович, скрестив руки на груди, смотрит исподлобья. А я ликую. Я ликую так, что с трудом себя сдерживаю от того, чтобы кинуться всех обнимать. Тебя особенно.

    — Встречаемся завтра в пять вечера на «Парке культуры».

    Ксюша начинает подтверждающе кивать, но вдруг замирает.

    — Так, стоп, это что — в Москве? — в ужасе расширяет глаза. — А кто их до Москвы сопровождать будет?

    — До Москвы? Ты же сказала, что есть билеты на поезд. Не маленькие, доедут.

    — Влад! — пытается как будто бы понизить голос, но получается еще громче. — Мне отвечать за них! А если случится что-то, а если потеряются в Москве?

    — Ксюша, они едут на олимпиаду по физике, они не тупые.

    — Ну, надо сказать, что у меня есть небольшой топографический кретинизм, — вдруг вставляет один из третьекурсников. Кажется, его зовут Андрей.

    Не загорается, но медленно тлеет под источающим гнев вперившимся в него взглядом.

    — Влад, пожалуйста, сделай, как положено, это всего лишних три часа, — продолжает увещевать Ксюша.

    Испепеление Андрея наконец остановлено, и Эш обреченно вздыхает.

    — Хорошо. Встречаемся здесь, у универа, в три.

    — А на чем мы поедем? Поезд ведь утром. — Андрей, кажется, все же не был устрашен.

    — На мне поедем. Я не собираюсь с вами в маршрутках и электричках толкаться.

    — Это не электричка, а нормальный поезд, между прочим, — немного обиженно возражает Ксюша, но спорить уже не пытается; и после паузы Эш продолжает:

    — Мой номер запишите и скиньте мне ваши.

    Что ж, теперь у тебя действительно будет мой телефон. Не таким, конечно, романтичным образом ты его получишь, как мне хотелось бы. И звонить, чтобы пригласить в кино, тоже, разумеется, не станешь. Но, может быть, позвонишь, если я опоздаю завтра. Хм, опоздать ради того, чтобы увидеть высветившееся на экране «Эш»? Нет, не хочу тебя злить.

    Очередь доходит до меня — я сбрасываю звонок и зачем-то подхожу поближе — чтобы убедиться, что номер действительно мой, и сказать свое имя? И вижу, как он уже записывает: «Максим Шабаев». Неужели с той самой переклички, когда едва взглянул на меня, запомнил? От этого так странно и так приятно — настолько даже приятно, что почти счастлив.

    В ноздри проникает еле ощутимый, приятно-упоительный запах, и меня бросает в дрожь от осознания того факта, что я нахожусь в его зоне комфорта, в его личном пространстве — внутри радиуса в сорок сантиметров, — и даже заглядываю в его телефон. Сейчас неистово хочется только одной вещи: остаться здесь навсегда.

    — Всё, разошлись. — Этот голос так близко, что могу его почувствовать; но обрывает только что пригревшиеся в голове мечты.

    Расхожусь, но духом не падаю: ведь я проведу с тобой целых три дня — о таком везении раньше и помышлять не мог.

***

    Анна Сергеевна — замечательная женщина. Так я думаю всегда, спускаясь с седьмого этажа к себе на третий. Впрочем, хожу я на седьмой не так уж и часто — только когда без этого совсем нельзя обойтись. Как, например, сейчас: в дни моего отсутствия кто-то должен ухаживать за бабушкой. Анна Сергеевна приходила мне на помощь уже несколько раз, и я чувствую себя спокойным, оставляя дела на ее попечении.

    Предвкушение завтрашнего дня, однако, вскоре выметает из головы все прочие мысли. Вернувшись домой, несмотря на ранний час, я принимаю душ и побыстрее ложусь в постель. Сегодня совсем как в детстве, перед приездом из Питера двоюродного брата на лето, я жду не дождусь утра — счастливый.