Пройдя ещё немного, я стала невольной свидетельницей прелюбопытнейшей сцены. Парижская чернь только что избрала себе короля шутов - самого уродливого человека в городе. Бедняки и бродяги, увлеченные игрой, двигались в величественной процессии, несли своего "монарха" на носилках и рукоплескали ему. А виновник торжества был, по-видимому, очень рад происходящему, и на его лице отражались радость и гордость.

Королем шутов стал горбатый юноша безобразного вида и огромного роста. Видимо, наслаждаясь своим бутафорским триумфом, бедняга хоть на миг забывал о своём увечье.  

И вдруг, к изумлению и ужасу толпы, в ту минуту, когда упоенного величием горбуна торжественно проносили мимо "Дома с колоннами", к нему из толпы бросился какой-то человек и гневным движением вырвал у него из рук деревянный позолоченный посох - знак его шутовского королевского достоинства. В этом смельчаке я тут же узнала своего симпатичного ханжу, который весь вечер глядел на меня печальными влюбленными глазами, не забывая при этом жёстко критиковать мой концерт. На нем был скучный плащ чёрного цвета и характерного покроя, такой, как я уже знала, носят христианские священники. "Ах, - разочарованно подумала я. - Теперь понятно, почему он такой угрюмый... Этот бедняга, наверное, не ведает никаких радостей жизни".

Тут мою мысль прервал крик ужаса, послышавшийся в толпе. Поверженный "король" ринулся с носилок; женщины отвернулись, чтобы не видеть, как он растерзает священнослужителя. 

 Но тут произошло неожиданное. Одним скачком горбун бросился к священнику, взглянул на него и упал перед ним на колени.   Священник сорвал с него корону, сломал посох, разорвал мишурную мантию.   Несчастный юноша, по-прежнему коленопреклоненный, потупил голову, сложил руки. Священник стоял выпрямившись, гневный, грозный, властный и что-то выговаривал бедняге, который продолжал смиренно стоять перед ним на коленях, вымаливая прощение и что-то объясняя ему в свое оправдание. Слов я не разобрала, но зрелище было жалким. А между тем горбун мог бы раздавить священника одним пальцем, но почему-то не желал этого делать. 

  Наконец, тряхнув горбуна за его мощное плечо, мужчина жестом приказал ему встать и следовать за ним. Юноша послушался. 

  Но тут братство шутов, очнувшись от изумления, решило вступиться за своего внезапно развенчанного короля. Цыгане, арготинцы и вся корпорация судейских писцов, визжа, окружили священника.   Но, ко всеобщему удивлению, горбун заслонил его собою, сжал свои атлетические кулаки и, скрежеща зубами, как разъяренный тигр, оглядел нападающих.   Священник все с той же суровой важностью сделал ему знак и молча удалился.   Горбун шел впереди, расталкивая толпу, заграждавшую им путь.  

 Когда они пробрались сквозь толпу и перешли через площадь, туча любопытных и зевак повалила вслед за ними. Горбун, заняв место в арьергарде, двинулся за священником. Было понятно, что у этих двоих какие-то свои отношения, что несчастный калека больше жизни обожает этого сурового служителя церкви, как далеко не каждый сын обожает своего отца.

   Странная парочка свернула в узкую темную улочку, и туда никто уже не посмел следовать за ними, ибо одна мысль о скрежещущем зубами горбуне преграждала туда доступ.