он позволяет себе чаще спрашивать о долийцах, потому что сколько бы арслан не отмахивался и не говорил, какая это все ерунда, он был пропитан собственной культурой и историей, как и они все, просто расцвела она по-другому, цветами чертополоха – скорбь и изгнание создателя, вызов и одиночество.

ойкава продолжает смеяться, указывая на то, что их отношения сочетают в себе голову и сердце. тсукишима на это вежливо закатывает глаза, куроо — усмехается.

ау с врачами, сбор небольших историй о том, как тсукишима и куроо любят операционную и друг друга.

он понимает, что не может задавать вопросы, что не может пытаться анализировать все это, потому что мир внутри опасно кренится, а на шее чувствуются руки времени, которые сделали годжо таким — сильным, взрослым, одиноким. сугуру понимает, что его эти руки хотят удушить.

приходится проглатывать невысказанное: "я разрушу твой мир, я разрушу тебя, я разрушу себя, чтобы создать нас." тьму можно поделить на троих, а можно сделать главным оружием, своим собственным мечом, чтобы начать войну.

он выглядит несильным, но подозрительным — слишком много спокойствия в открытой позе, но ни капли лености, и ухмылка его многообещающая. дориан думает, что такие лидеры быстро сгорают.

их руки пахнут воском и ладаном, и их сочетание мирное и смиряющее, как жаль, что они не собирались подчиняться кому-то кроме собственных сердец.

улыбка тсукишимы напоминает свою же, которую он дарил там, дома, когда уходил навсегда.

фма!ау, в которой куроо никогда не отпустит закаты на родине, даже если руки будут заняты автопротезом тсукишимы, потому что кей всегда будет рядом, чтобы ловить ускользающее солнце.

что-то всегда тлеет у него в груди невысказанными искрами, и это что-то отделяет тсукишиму от одних, но приближает к другим. его руки пахнут травами, руки ямагучи — ягодами и лягушками;

руки сугавары и руки куроо — кровью.

сонгфик на песню the amazing devil — the calling

но желание перевернуть стол, за которым они сидели, никуда не уходило, и все по такой тупой причине: дрессировщик — эгоистичный придурок.

иногда ему хочется снова стать связанным обычаями охотником клана, потому что тогда он был свободнее — ветром между деревьем, водой сквозь чужие пальцы, усмешкой у костра. после выполненных обязанностей взбираться на холм, чтобы смотреть на звезды и думать о свободе и мире не с той скребущейся болью, которая зародилась в груди сейчас.

он должен встать.