А стоила ли игра свеч? И что делать, когда ты сталкиваешься с неизбежным крахом, слышишь, как твои стремления разбиваются одним неловким словом, а любимая жена, такими усилиями, потом и чужой кровью возвращённая в мир живых, пускает себе пулю в лоб? Ради чего она вообще всё это затеяла? Неужели ради несносного мальчишки с идеальным лицом? Разве он – венец его творения?!

О том, как Адриан Агрест заходил в пекарню родителей своей одноклассницы с друзьями и пробовал новый вид макарун.

Что значит боль? Боль - это не царапина, полученная в ходе веселой игры. Боль - это даже не кровоточащая рана, что появилась после битвы. Нет.

Боль - это осознание того, что единственный родной человек оказывается злом, а все вокруг - предателями. Вот, что значила боль для Адриана Агреста, прежде чем в его жизни не появился лучик света, дарящего надежду.

В этот день он садился возле ее статуи и, закрывая веки, повторял каждый год одну и ту же фразу: "С днем матери, мама"...

Глубокие раны не уходят бесследно... И, порой, могут помочь найти друг друга.

... А оказалось, ты всегда была рядом.

День свадьбы. Для любой девушки это самый волнительный день в жизни, но он может стать легче (или тяжелее?), если твой будущий муж большой шутник.

— Я люблю тебя... Как лучшего друга.

— АДРИАН АГРЕСТ!

Что-то заскреблось в отдалённом углу, заставленном пыльными холстами с недописанными картинами, пустыми коробками и ящиками из-под различной снеди и художественных атрибутов. Кошачье ухо настороженно дёрнулось и тотчас прижалось к затылку, когда его обладатель глухо зарычал и недобро оскалился.

«Как, так скоро? Чёрт…» — Этот негромкий шорох был сродни треску расходящегося по швам великолепного плана. Плана, который предусматривал появление Леди Баг прежде, чем произойдёт это.

— Добрый вечер, мсье Нуар, — насмешливо звучит тихий уверенный голос в чернильном полумраке спальни Адриана.

Терпкий, с дразнящими нотами ментола и ароматом крепкого чёрного кофе, парфюм её альфы-отца был слишком тяжёлым для неё, но Маринетт нравилось пользоваться именно им: так она могла пахнуть своей семьёй. Не приторной сладостью ванили и чем-то, отдалённо напоминающим душистый луг в пору своего цветения, нет; не омегой, которой она быть совершенно не хотела. Но альфой. Сильной, стойкой, уверенной в себе и... окончательно запутавшейся в собственной лжи.