Аль-Хайтам никогда не скажет этого вслух и не признается даже самому себе, но он интересовался жизнью Кавеха больше, чем того требовалось после разрыва. Ненароком подслушивал разговоры, задавал ненавязчивые вопросы — чтобы в конечном итоге узнать, что тот вот уже который день напивается до полусмерти в таверне Ламбада.

С самого начала отношения Кавеха и аль-Хайтама основывались на спорах друг с другом, Или история о том, как страдающий от одиночества Кавех завязал знакомство с таким же одиноким аль-Хайтамом, который и не подозревал о своем одиночестве.

— Мне кажется, аль-Хайтам в самом деле сейчас с нами. И был все это время, — Сайно замирает с многозначительно серьёзным лицом, деланно хмуря брови. Только Кавех нервно вздрагивает всем телом, хватаясь за плечо Сайно и крепко сжимая.

— Он здесь? Где?! Почему ты мне не сказал? — тревожно вздыхает, испуганно оглядываясь по сторонам.

— Он живет в наших сердцах.

Эта фраза должна быть шуткой. Только вот для Сайно она шуткой не была.

Понять чужие чувства бывает сложно, особенно учитывая, что вы аль-Хайтам

— Я люблю тебя, — повторяет аль-Хайтам где-то между сосредоточенным пережевыванием овощей и «передай соль, пожалуйста». Кавех напряженно замирает, между бровей собирается встревоженная складка.

— Шутка, повторенная дважды, не становится смешнее, я думал, мы все выучили это на примере Сайно.

— Кави, скажи это.

Кавех мечется взглядом, заламывает руки, лишь бы не смотреть на Хайтама, который склонился так близко к нему...

Год командировки натолкнул Кавеха на то, как деструктивно влияет на него соседство с Аль-Хайтамом. Пришло время поговорить. Смогут ли герои прийти к согласию или для обоих лучше закончить всё и разъехаться?

— Даже не принесёшь старшему стакан воды? — Надрывно протянул Кавех.

— Сам не можешь сходить? — Вздох Хайтама.

— Ты...! Вот умру на диване, никто даже стакан воды не подаст. Что будет в старости?

— Тебя это озаботило только сейчас?

Всего один взгляд, как безмолвное приветствие, и снова полное погружение в книги до поздней ночи. За окном стрекочут цикады, а в библиотеке слышатся лишь шелест страниц, да царапанье пера по листку.

Он помнил слово “ненависть” на двадцати языках, но в состоянии неги усладой ему было – соединяя веснушки изящными линиями – выводить “любовь” на хрупких плечах, подрагивающих от нежданного касания холодных пальцев, и после – так амурно расслабленных. Досадно: Сайно не знал восемнадцати языков, на которых аль-Хайтам особенно нежно выводил слово “любовь”, и никому, кроме него.