Каната годами чувствовал себя словно под дулом пистолета, одной ногой на мине и в шаге от пропасти. Он томился в собственной обиде, пытаясь возненавидеть всей душой человека, который был его всем. Он отвергал даже мысль о том, чтобы простить другого, хотя понимал, что в случившемся есть и его вина. Говоря по правде он до сих пор не знает, кого из них он на самом деле не хотел помиловать.

Он не задумываясь садится на чужие бедра, сразу же хватая со стола торт и запихивая кусок в чужой рот. Он не ждёт протестов, даже если с его одежды всё ещё капает вода и от контакта с ним Мадара промокнет, даже если старший подавится десертом и начнёт задыхаться, он не скажет Канате ни слова. Поэтому он не останавливается, голыми руками отрывая новые порции и пихая их в послушно открытый рот.