Эдмунд ускоряет шаг, потому что ему действительно надо побыть одному, чтобы хоть как-то успокоиться, — потому что он похож на пороховую бочку, над которой регулярно высекают искры, потому что он боится взорваться, сорваться, высказать всё, что думает, и ударить по-настоящему. Не так, как в дружеском поединке, не так, как в вынужденном бою, а так, как правда хочется: не чтобы сломать, а чтобы сделать максимально больно.

Он не оборачивается на Люси, — если честно, даже не слушает её, почти не обращая внимания на то, что происходит у него за спиной, просто почти-сбегает под очень важным и очень благовидным предлогом. В конце концов, Люси с ним не первый год и отлично понимает, как сильно его сейчас выламывает: возможно, она даже специально подкинула ему повод уйти.

Эдмунд замедляет шаг, вслушиваясь в похрустывание щебня под ногами и пытаясь выровнять своё дыхание. Замедлить его до жизненно-необходимого минимума, почти остановить, провалиться в состояние, близкое к трансу, и насильно опустошить себя, — мысли крутятся фоновым гулом, давят, шуршат, раздражают, но ни одну из них нельзя поймать, рассмотреть и разобрать на нужные составляющие, чтобы докопаться до сути.

Это не мотыльки, слетевшиеся на неверные отблески его смятения.

Это искры, готовые в любой миг превратиться в безумное пламя, которое выжжет его дотла.

Эдмунд не умеет, не может не думать, он постоянно прокручивает какие-то образы и мысли, щёлкая ими, как этим мерзким кубиком-рубиком, который так любят вертеть мальчишки в далёкой лондонской школе.

Он не может сразу переключиться с этого злого кипящего раздражения на привычную размеренную рассудительность. Он не может перестать снова и снова прокручивать в голове эту унизительную перепалку, навеянную чьей-то магией.

И торопливо-уверенные шаги за спиной замечает далеко не сразу, но тут же узнаёт и останавливается, сжимая зубы. Невовремя, видит Аслан, как же невовремя.

Каспиан выглядит нервным, виноватым и слегка запыхавшимся, — У него всё написано на лице, и это тоже раздражает. Король — всеми признанный король Нарнии — не должен чуть что срываться с места. Не должен так явно давать волю эмоциям. Не должен бросать своих людей из-за… невнятных порывов.

— Эд? — Каспиан хмурится и прикусывает губы, явно не зная, как начать. — Может, я… могу помочь?

Эдмунд делает вдох на четыре, мысленно считает до десяти и старательно отводит взгляд. Как они вообще умудрились посадить это на трон и уйти так, как будто теперь всё в порядке?

— Это же не из-за Юстаса, да? — у него тревожно-низкий голос и наверняка до абсурдного пронзительный взгляд. — Это… из-за пещеры?

Эдмунду ужасно хочется съязвить про потрясающую догадливость, — но, господи, чем он тогда вообще лучше — но он просто скрипит зубами и неясно машет рукой куда-то в сторону гор.

— Мне нужно проверить, куда забрался этот мальчишка. А тебе лучше пойти и помочь своей команде, — это последняя и довольно жалкая попытка побега, но он не знает, как ещё сказать, что его нужно оставить в покое.

Хотя бы сейчас.

— Лучше сначала найдём… — Каспиан слишком резко сокращает расстояние между ними, неосторожно пытаясь в успокаивающем жесте положить руку на плечо, и Эдмунд левой рукой перехватывает запястье, резко утягивая его вперёд, а локоть отводит назад, так, чтобы попасть костью хотя бы нижним рёбрам.

Ему стоило бы сейчас отшатнуться, рассыпаться в извинениях, нелепо пробормотать что-то про “на автомате”, — стоило бы — но Каспиан настолько растерян, что даже не пытается защититься. Не видит в нём угрозы, — опять недооценивает, опять считает никчёмным, попросту не способным на настоящий удар, — и злость вспыхивает с новой силой.

Эдмунд ближе, намного ближе чем что бы то ни было, и схватиться за него в поисках опоры наверняка кажется таким правильным, таким естественным, — он даже разворачивается так, будто хочет поймать и поддержать, но шаг вперёд всего лишь обманный манёвр. Эдмунд переводит рывок в толчок, пинком бьёт под колено, вжимая голень в землю, и отпускает руки.

— Какого чёрта, Эд?! — Пытается.

Но Каспиан приходит в себя и не отпускает предплечье, — выворачивается, тянет вниз, ставит блок и машинально бьёт по ногам в ответ. Они валятся на дорогу, и потеря ведущей позиции дорого обошлась бы Эдмунду: молодой король крупнее и сильнее… 

Только вот опыта и злости у него меньше, а намертво въевшихся ограничений куда больше. И Эдмунд вырывается, даже не думая его щадить или хоть как-то себя ограничивать: они катятся по мелким камням безобразным комом, набивая бессмысленные синяки и сдирая кожу — Эдмунд чувствует, как саднит спина под тонкой рубашкой, когда Каспиан в очередной раз пытается остановить драку, прижав его к земле.

У него в горле застревает раздражённый рык, и дурная кровь никак не хочет успокаиваться — сейчас бы выламывать кости до сладко-успокаивающего хруста, но Каспиан валится на него всем телом и прижимает к пыльной земле, наконец-то догадавшись использовать естественное преимущество.

Эдмунд сипло хрипит, пытаясь сбросить с себя внезапное препятствие, но разница в силе слишком очевидна, и он обессиленно роняет голову.

— Какого. Чёрта? — у него севший голос и в глазах такая больная ранимая растерянность, будто его любимому щенку свернули шею прямо перед ним.

Эдмунд морщится от неправильно-яркого сравнения и внезапно чувствует себя безумно уставшим и разбитым, как будто эта вспышка гнева выжала его досуха, оставив только обессиленную оболочку.

— Отпусти, — голос слушается с трудом, выдавленный смешок царапает пересохшую глотку, — больше бить не буду.

Каспиан не то нервно всматривается, пытаясь найти едва уловимые признаки лжи, не то просто рассеянно скользит взглядом по бледному лицу, но его руки чуть заметно разжимаются и снова сжимаются тисками. Он отводит взгляд и прикусывает губу, будто собираясь что-то спросить — и не решаясь. Наконец, кивает куда-то в сторону и поднимается на ноги, протягивая руку.

Бывший король с трудом перекатывается и хватается за неё, как за спасательный трос, потому что ноги дрожат и отказываются держать.

— Расскажи мне потом. Пожалуйста, — едва слышно выдыхает Каспиан. — Я не хочу снова ранить тебя. Даже случайно.

Эдмунд кивает, с трудом проглатывая усмешку; мальчик так и не вырос. Мальчик всё ещё видит в них кого-то неповторимого, кого-то, на кого надо равняться, кого-то, чья дружба — величайшая ценность, и это так глупо, потому что они даже близко не похожи на те легенды, которые сложили про прекрасных Королей и Королев Золотого века.

Эдмунд кивает, потому что эта отсрочка вполне позволит ему придумать что-то куда более убедительное и величественное, чем вечные проблемы с гневом и разъедающая лёгкие самоненависть.

— Идём. Нам надо найти Юстаса.