Голышом в гордом одиночестве Гэвин дымит в потолок, закинув руки за голову. Солнце из-за приоткрытых штор светит прямо в глаз, но Гэвин упрямо щурится, не желая сдвигаться ни на сантиметр. Ричард заботливо накрыл его утром халатом и удрал на работу, наказав больше не трогать колюще-режущие предметы и не приближаться к кухне без необходимости.

Собственно говоря, Гэвин вообще не собирается двигаться, мечтая пробыть в этой ленивой сладостной неге до возвращения андроида.

Гэвин так и не понял, когда все изменилось, и они из напарников превратились в друзей, а из друзей…

...в любовников.

Гэвин морщится. Даже в его голове это звучит отвратительно.

Он вот уже два года как избегает любых привязанностей. Даже кошку не позволяет  себе завести. Потому что, как выяснилось, какая-то часть тебя уходит с тем, кого ты теряешь. Лучше ни к кому не привязываться. Это слишком рискованно.

Но жестянка так талантливо им манипулировала, что каким-то неведомым науке способом привязала Гэвина Рида к себе.

Боже, да этот робокоп вчера ему отдрочил на этом диване, а потом чуть свои кибер-коньки на нем не откинул.

С другой стороны, ну что может случиться с андроидом? Он Гэвина два раза переживет. Есть вариант, конечно, что Рид его заебет.

Да нет, бред какой-то.

От него даже жена за семь лет брака не ушла, а кибер-колобок и подавно никуда не укатится. Гэвин, безусловно, сияющая бездна хаоса, но иногда он само очарование.

Из размышлений его выводит странный шум с кухни.

Он косится в сторону коридора. Перебрасывает сигарету из одного уголка губ в другой. Прислушивается.

Тишина.

Гэвин расслабленно утыкается взглядом в потолок. Наверное у него опять разыгралось воображение от скуки. Ричард прав, ему нужно себя чем-то занять.

Но шум на кухне отчетливо повторяется, вынуждая его резко сесть на диване, скидывая на пол халат.

Он профессионально скатывается с дивана, нашаривая под ним пистолет. Свой личный. Он же бывший коп. И мать его, они же в Америке. Тут у каждой бабки есть револьвер.

Шум на кухне повторяется. Словно с кухонной стойки что-то упало на пол.  

Гэвин тушит сигарету в пепельнице и загоняет ее подальше под диван, покрепче перехватывая пистолет двумя руками, и крадучись подбирается к кухне.

Немного смущает то, что он голый. Неловко, конечно, но мать вашу, он же в своем собственном доме. Он может даже светить членом в окошко, и никто ему ничего не сделает.

На кухне снова что-то грохочет, и Гэвин осторожно выглядывает из-за угла в коридор. В видневшемся дверном кухонном проеме мелькает тень.

Гэвин облизывает пересохшие губы.

Проникновение со взломом. Можно открывать огонь на поражение.

Он решительно врывается в кухню, тыкая пистолетом в каждый угол, но кухня пуста. Только стеклянная миска издевательски покачивается на полу, в окружении безмолвно тонущих колечек сухого завтрака в расползающейся луже молока.

Гэвин опускает пистолет, босиком шлепая к приоткрытому окну, на котором размеренно колыхается голубая занавеска.

Ричард постоянно распахивает окна. В доме, видите ли, старухой-затворницей пахнет. Гэвин не уточняет, откуда тот знает, как пахнут пожилые одинокие леди. В полиции и не такого нанюхаешься.

Он захлопывает окно, и уперев руки в бока, разлядывает пол. Мог ли порыв ветра скинуть со стола коробку сухого завтрака, стеклянную миску и пакет молока? Господи, зачем Ричи вообще оставил это на столе? Он что, думает, что Гэвин не в состоянии открыть холодильник? У него, блять, депрессия, а не старческая деменция.  

Вернувшись в гостиную, Гэвин прячет пистолет обратно под диван, накидывает халат, прихватывает сигареты и в глубокой задумчивости возращается на кухню. Он садится прямо на кухонный остров, раскуривая сигарету и щурясь от дыма, что сразу же настырно лезет в глаза.

Где-то на краю сознания что-то неприятно щекочет. Дохлых грызунов и птиц он не наблюдал уже несколько дней, но расслабляться рано. Вряд ли неизвестный так просто сдастся. Гэвин чешет заросший, как у Робинзона Крузо, подбородок, косо поглядывая на разбухшие в луже молока колечки.

Что, если это новый уровень угроз?

Нет уж. Не в его, нахрен, смену.

Гэвин спрыгивает со стола, начиная беспокойно расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину. Такими темпами он перестанет чувствовать себя в безопасности в собственном доме. Пора браться за это дело всерьез. Это уже не шутки. Ричард придет, и они это обсудят, даже если адроид опять будет закатывать глаза и намекать на развивающуюся паранойю.

Время до прихода Ричарда тянется издевательски медленно. Гэвин проверяет каждое окно в доме, прибирается на кухне, выкуривает целую пачку сигарет и отжимается в каждой комнате. Он ходит из угла в угол, не зная куда себя деть. Он обходит дом со всех сторон, но ничего подозрительного не находит.

Он стрижет газон. Дважды.

Он даже подумывает  побриться, обнаружив в зеркале кого-то отдаленно напоминающего Андерсона, но отказывается от этой идеи, вспомнив, что Ричард запретил ему прикасаться к любым колюще-режущим предметам.

Когда андроид не появляется в привычное время, Гэвин не впадает в панику. В конце концов, Ричи доблестный полицейский, всякое дерьмо случается.

В панику Гэвин впадает, когда Ричард возвращается.

Рид как раз в темноте поедает пиццу перед телевизором, смирившись с отложенным расследованием, когда входная дверь открывается. Ричард стоит на пороге, вцепившись в дверную ручку.

Гэвин замирает с куском пиццы в руках, так и не успев его откусить. Диод на виске андроида горит ярко красным. Ричи не смотрит на него, он стоит полубоком, словно прислушиваясь к чему-то.

Рид нервно сглатывает, откладывая кусок в коробку, и вытирает руки о халат.

— Ричи? — Гэвину кажется, что андроид вздрагивает. — Ты в порядке?

Ричард как-то странно смотрит на него. И Гэвин не может правильно охарактеризовать его взгляд. Диод резко перескакивает с красного на желтый, словно увидев его, Ричард сменяет гнев на милость. Нет, андроид не выглядит злым. Он выглядит…

...обеспокоенным?

Ричард как-то запоздало кивает, аккуратно прикрывая за собой дверь. В свете уличного фонаря Гэвину кажется, что на дверной ручке остаётся тёмная кровь.

— Ричард?..

— Я в порядке, — шелестит тот каким-то не своим голосом, и стягивая на ходу с себя пиджак, направляется сразу на второй этаж.  

Гэвин очумело смотрит ему вслед.

Это чо щас за херня была?

Посидев так с минуту, он откладывает коробку с пиццей и, нашарив тапки под диваном, поднимается следом.

Ричард обнаруживается в душе. На вторжение Гэвина он никак не реагирует, продолжая стоять к нему спиной и как-то агрессивно отмывать заляпанные человеской кровью костяшки.

— Ричард, блять, что за херня?

Если бы Гэвин не знал, что Ричи андроид, он решил бы, что это его кровь. Но мутная голубоватая вода, уходящая в слив, напоминает о его истинном происхождении.

— Я в порядке, — голос андроида тихий, но все равно слышно, что он сбоит. Да и судя по истерично мигающему жёлтому диоду и мутно-голубой воде, он всё-таки не в порядке.

Ричард нагло пиздит.

Гэвина почему-то тошнит. Он не раз видел, как Ричард этими самыми руками едва ли не до смерти забивает особо агрессивных преступников. Но тошнит его не от мысли, что тот мог сегодня какого-то убить, а то, что убить могли его.

Гэвин нерешительно делает шаг вперёд. Мать твою, он только сегодня думал о том, что с Ричардом ничего не может произойти, и что этот железный человек может жить вечно и никогда его не оставит. И вот, пожалуйста.

Гэвин почти вплотную подходит к Ричарду, чувствуя как капельки воды начинают оседать на лице.

— Повернись, — хрипло приказывает он, не узнавая свой голос. Даже Ричард замирает, а его спина заметно напрягается. — Повернись, я сказал.

Усилием воли Гэвин заставляет себя остаться на месте , когда Ричард медленно разворачивается к нему. У андроида явно прибавились две лишние дырки, и, возможно, при других обстоятельствах, Рид бы пошутил на эту тему.

На шее у Ричарда красуется здоровенный порез. Человек с таким наверняка бы уже захлебнулся кровью, но у андроида лишь немного сбоит голосовой модулятор. В плече такая же рваная дырка, вероятно оставленная тем же колюще-режущим предметом, что и предыдущая. И ему ещё запрещали трогать острые предметы. Какая, блять, ирония.

Судя по тому, что тириум не хлещет из всех щелей фонтаном, повреждения не критичные. Но Гэвин все равно чувствует, как руки сжимаются в кулаки, а внутри закипает раздражение.

Какого хера?

Ричард с каменным выражением лица выключает воду и, отодвинув Гэвина в сторонку, шлепает босиком к зеркалу, по пути прихватывая полотенец.

— Ричи, — обманчиво ласково зовет Гэвин, — у тебя что, медицинская страховка закончилась?

— Нет, — еле слышно отзывается Ричард. Он неспешно вытирает лицо, подвязывается полотенцем и как-то тяжело упирается в раковину обеими руками, рассеянно рассматривая в зеркало свое отражение. Он совсем по-человечески сутулится, словно устал, и Гэвин невольно беспокоится о количестве потерянного им тириума.

— Тогда какого хера ты припёрся сюда, вместо того, чтобы поехать в эту вашу  кибер-больничку?

Ричард сквозь зеркало смотрит на него каким-то болезненным взглядом, а потом опускает глаза куда-то в раковину. Диод на виске скачет с жёлтого на красный и обратно, и Гэвин отмечает, что Ричард вцепился в раковину, словно та может убежать.

— Это заняло бы полночи, — как-то потеряно говорит андроид. — Я не хотел оставлять тебя одного.

Гэвин неверяще моргает, подходя ближе.

— Мать твою, Ричи, я же не ребенок, что со мной может случ...

Он осекается, осененный внезапной догадкой.

Гэвин чувствует себя ебаным эгоистом. Он постоянно боится остаться один, даже не думая, что те же мысли посещают и Ричарда. Господи. Андроид примчался домой, боясь, что он, Гэвин, все же натурально решится свести счёты с жизнью.

Глупый андроид.

Ричард поднимает глаза, все также болезненно глядя на него через зеркало. И в этих ледяных глазах столько эмоций, что Гэвин задыхается. Он хочет ругаться и кричать, что тупая жестянка неправильно все поняла. Что он не собирался на тот свет. Его, блять, время ещё не пришло.

Но вместо этого он утыкается лбом в плечо Ричарда, оставляя лёгкий поцелуй на истончившемся еще влажном скине.

— Дурак, — бормочет он, обнимая его со спины. Ричард накрывает его руки своими, устало прикрывая глаза.

Гэвин бы стоял так целую вечность, но Ричи пугающе горячий и часто дышит. Оставшегося тириума, наверняка, не хватает для охлаждения, а дыхание не справляется и подавно. Ричард больше походит на простуженного человека, чем на андроида.

— Мне, конечно, очень льстит, что ты обзавелся дополнительными отверстиями, — ухмыляется Гэвин, разворачивая Ричарда к себе и деловито осматривая глубокие порезы. — Но думаю, что ты плохо знаком с человеческой анатомией.

Да, Гэвин просто не может сдержаться. Когда ещё выпадет такой случай пошутить?

— Меня беспокоит то, что ты называешь своим мозгом, — хмуро отзывается Ричард, но уголки его губ ползут вверх.

— Одевайся, королева драмы. Так уж и быть, подержу тебя за ручку, пока тебя будут латать.

///

Про “это заняло бы полночи” Ричард не шутил.

Вернувшись под утро, Гэвин едва ли не валится в коридоре. Впервые после увольнения он выбирается так далеко от дома, и это отнимает все его силы, как моральные так и физические.  

Зато Ричард выглядит как новенький. Во всяком случае, на первый взгляд. Гэвин теперь точно знает, как тот выглядит без скина. На его корпус без слез не взглянешь. Выглядит он под стать Риду — покоцанный, потертый, местами стесанный до черноты (кажется однажды его протащили по земле за тачкой), некоторые панели ослепительно белые (потому что совсем новые). Он весь паяный-перепаянный — настоящий Франкенштейн. А новые швы под скином выглядят как самые настоящие шрамы. Их у Ричарда не меньше, чем у Гэвина. Разница лишь в том, что Рид собирал свою коллекцию тридцать семь лет, а Ричарду понадобилось чуть больше года. И Гэвин бы покривил душой, если бы сказал, что его это не беспокоит.  

Гэвин валится на кровать, утягивая за собой Ричарда.

— Останься, — просит он настойчивым умоляющим шепотом. Ричард поддается, ложась рядом.

— Ты устал, — шепчет андроид ему в губы, позволяя Гэвину притягивать его к себе все ближе и ближе, пробираясь руками под футболку.

Да, Гэвин чертовски устал. Но в каком-то другом смысле. Он устал от своей усталости. Ощущение, будто плывешь поперек течения. Гэвину иногда кажется, что это он андроид, а Ричи — человек. Он весь изнашивается, нервы изнашиваются. Еще немножко и его можно тащить на свалку.

Он устал. Устал быть один.

— Останься, — как заведенный повторяет Гэвин, целуя Ричарда все настойчивее, не зная даже точно, о чем именно он просит. Он раздвигает коленкой его ноги, придавливая к кровати, целует как ополоумевший, задирает его футболку, пытаясь стащить ее, словно без нее Ричард не сможет уйти. — Останься. Останься. Не уходи.  

Ричард комкает его кофту на спине, царапает тупыми ногтями спину, подставляя шею под поцелуи. Они путаются в одежде, торопливо стаскивая ее друг с друга. Гэвину кажется, что он сходит с ума. Он втирается болезненно стоящим членом в чужое бедро, нетерпеливо вталкивает сразу три пальца Ричарду в рот и покрывает поцелуями каждый сантиметр синтетической кожи, едва ли не вылизывая ее.

— Не уходи, не уходи, — бестолково бормочет он ему в подбородок, проталкивая пальцы все глубже в глотку Ричарду. Тот вылизывает их так отчаянно, что его глухие стоны резонируют в груди, отдаваясь вибрацией по всему телу. Его скин сбоит, сползая пятнами почти до самой груди, и он стонет еще громче, когда Гэвин вылизывает его белоснежную шею, скользя языком вниз до самой груди. Ричард вцепляется ему в волосы, оттягивая их почти до боли.

— Я сейчас вырублюсь, — стонет он, и его голос срывается и сбоит, словно у него что-то заело внутри. Гэвин возвращается к его губам, вылизывает его рот, продолжая отчаянно тереться о его бедро. Это уже почти болезненно, почти на грани.

Это все так ново и так непривычно, что возбуждение затапливает, сносит каждый оголенный нерв. Когда Ричард дергается и закидывает голову, его веки трепещут, а рот приоткрывается. Он замирает, а вместе с ним замирает Гэвин и, кажется, весь мир.

Открыть для себя в тридцать семь лет непроникающий секс — это как заново родиться. Гэвин всегда считал такой секс неполноценным. Это могло тянуть на предварительные ласки, но кончать вот так, потеревшись и не присунув? Бога ради, он же не пубертатный подросток.

Но к своему удивлению Гэвин обнаруживает, что может кончить от того, что ему ласкают соски или целуют ступни. Оказалось, что секс — не синоним проникновения. Непроникающий секс оказался открытием года. Масса новых ощущений и переживаний. И это куда более возбуждающе, чем обычные вагинальные-пенисные отношения. Других Гэвин раньше не признавал. Были, конечно, орально-пенисные, анально-пенисные, но Гэвин всегда выступал в роли пенисной составляющей. Он же не какой-то там гей.

Последнее он вообще под сомнение не ставит. Андроиды же не люди? У них вообще нет гендерного самоопределения, как и гендерных предпочтений. Так что Гэвин не гей. Нет.

Наверное.

Гэвин не любит вешать ярлыки.