С утра люди чаще выбрасывают мусор и другие интересные штуки, когда спешат на работу, поэтому по помойкам лучше прошвырнуться в первой половине дня, пока другие зверушки не разобрали все самое лакомое. В то утро я откопал пачку рекламных буклетов с морем и пальмами и теперь в обнимку с добычей торопился домой. И тут…

     – Эй ты, мелочь, геть сюда!

     Ага, щаз. Я высунул нос из зарослей мальвы: кто это раскомандовался? А, вон из-под крыльца борода торчит. Домовой. Вернее, Управдомовой. Живет, понимаете ли, в конторе ЖЭКа и потому считает себя главным на микрорайоне и постоянно проводит какие-то собрания, субботники, голосования... Интересно, что на сей раз? Чисто из любопытства я перебежал под ближайшую к крыльцу мальву.

     – А чего надо? Только учтите, дяденька, я не с вашего участка, я с болота… ну, с пустыря за трассой. В общественной жизни вашего двора участвовать не обязан.

     – Ну и что, что не живешь, зато шляешься тут каждый день, клумбы топчешь, помойки разоряешь, – не слушая возражений, он помахал какой-то филькиной грамотой на десяток листов убористым почерком. – Так что исполняй гражданский долг, подключайся к сбору подписей. Вот тут закорючку свою поставь.

     Текст, конечно, не картинки, но все равно интересно, про что там. Я юркнул под крыльцо. Хм... «Распоряжение». «Объявить порицание тополиной дриаде из двора дома 13 (тринадцать) по улице Строителей, напротив подъезда первого»... А, понял, только что мимо пробегал безо всяких эксцессов. «…за злостное нарушение общественного порядка, непристойное поведение…» 

     – Ух ты, дядечка, у вас непристойности в шаговой доступности показывают, не жизнь – малина, а вы отказываетесь!

     – Цыц, мелочь! – оскорбился Управдомовой. – Непристойное – это то, как не пристало вести себя культурному народцу, а не то, про что молодежь нынче думает. Хотя и это тоже.

     – Ладно, ладно, а что она натворила-то?

   – Натворила, ишь! Нет, она каждый день «творит», из года в год гадит всем вокруг! – Управдомовой завелся сам и завел явно любимую долгоиграющую пластинку. – Весной, только успеем провести субботник, как она начинает почками сорить. И ладно бы вокруг своего дерева, так нет, они ж липкие, люди и собаки их разносят по всем квартирам, магазинам и офисам. Все домовые зверушки жалуются! Только почки соскребешь в июне, как другое бедствие на подходе – пух! И тоже от одного дерева страдает пять кварталов! Грязь, астма, аллергия… В конце лета только вздохнешь спокойно, как она новую пакость учинит – листья просушит и гремит ими на ветру. Вроде лист что? Былинка полужидкая, а грохоту как со склада жести. Ни поспать, ни классику послушать. Испортит весь теплый сезон, потом и зимой вздрагиваешь – а ну как она и из зимней спячки учудит что? Он еще спрашивает, что она натворила! У вас что, своих тополих нет на пустыре?

     – Не-а, только яблонницы и вербянки.

     – Счастливые… А еще она корнями тополя своего асфальт на дорожке ломает как вафли. Да что асфальт – поребрики как два пальца…

     – И что? Это ж людям мешает, не зверушкам.

     – А территория моя! И порядок на моей земле нарушать не позволю!

     – А попросить ее не хулиганить пробовали? – поинтересовался я, пока дочитывал манифест.

     – Бесполезно, – процедил Управдомовой сквозь зубы. – Я сколько раз ругался с ней, и все без толку. Ясениц в пример ставил, выговоры объявлял, на доску позора листья вешал… Даже в моей управляющей компании забирался в шкаф к бумажным червям со взяткой, чтобы они в документах там подправили цифирьки, поставили ее на внеочередную стрижку или еще чего. У, беспозвоночные, целую бумажку с Ярославлем сожрали, а ничего не сделали.

     – Ругались, говорите? А что, если… 

  Видел я эту дриаду. Монументальная баба, под стать ее жилищу. Ноги как у слона, руки как у шварцнеггера, все в наколках – школа же рядом, детишки постоянно на коре вырезают всякую фигню вроде «маша дура» или «А+Б=Л». Но сочинялка раскочегарилась, не остановишь. 

   – Вдруг она так вам, дядечка, глазки строит? На себя внимание обращает, чтобы вы ее хоть полгода видели, слышали и ощущали всем организмом? А вы ругаться… Взяли бы лучше бутылочку фосфатов да коробку нитратов, пришли к ней по-соседски в гости, потолковали добром, а не угрозами. И она поймет, что симпатию можно выражать как-то иначе.

   – Какую симпатию?! Окстись, мелочь ушастая. Закорючку ставь и свободен! – совсем раскипятился Управдомовой, вырывая у меня из лап листы. Взъерошился, вот-вот отрастит клыки и когти. На всякий случай я вспомнил, что у меня были еще дела, и поспешил по этим самым делам прочь. А то еще он обнаружит, что вместо имени или символа я украсил его указявку целой строкой вопросительных знаков и недоуменных смайликов.

     На следующий вечер я не утерпел и издалека, с крыши соседнего дома, посмотрел в тот двор. Удачно так посмотрел – Управдомовой как раз выкатился из-под крыльца при галстук-бабочке поверх зипуна, в одной лапе бутыль темная, в другой мешок. И важно так направился к газону, где стоял тополь. Представил я, как он сейчас получит молодецкого пенделя, и смотался, не дожидаясь развязки. И потом неделю обходил тот двор по широкой дуге.

     Почему неделю? Потому что именно дней через семь, когда я под своей уютной кочкой перечитывал обертку от конфеты «Красные маки» под вечерний гул трассы, вдруг как из-под земли (хотя почему «как»?) выросли два крупных овинника, а прямо передо мной – сам Управдомовой. Ну вылитый дон Корлеоне: черные шаровары с кафтаном, белое исподнее. Только галстук-бабочка зеленый выбивается из образа, да белые войлочные шлепанцы. Это что за наряд? Траур по мне, что ли? Крепко, видно, его дриада припечатала, раз он не поленился добраться до моих пампасов. Я прикинул, кому завещать коллекцию пивных наклеек и где раздобыть подорожник от синяков так, чтоб от кочечника-хозяина травы не получить еще люлей. 

     – Так, мелочь, – начал Управдомовой, – ты насоветовал всякую ересь, ты и расхлебывай. Будешь шафером, значит.

     – Э? А-а-а… О! – на большее меня не хватило.

     – Что, не знаешь, что такое «шафер»? Или современная молодежь только скобки читать и писать умеет?

     – Да нет, знаю, – оскорбился я, но заикаться не перестал. – А кого? С кем? Когда?

     – Ну что за дичь болотная… На моей свадьбе, разумеется! С дриадой Тополиной, – упомянув невесту, Управдомовой сразу обмяк, даже тембр голоса изменился. – Полина такая сочная баба оказалась, и совсем не вредная в глубине души. Вот, тапочки мне из тополиного пуха сваляла, – кивнул он на свою обувку. – А еще жилет, плед и носков семнадцать с половиной пар. Хозяйственная…

     Пока он замечтался, я как раз перевел дух. Вот так финт! Я ж про симпатию от балды ляпнул. Ну что ж, синяки отменяются, а головная боль – нет. Толкать речь перед толпой полупьяных полузнакомых зверушек – тот еще геморрой.

     – И когда все это счастье? – перебил я его «песнь песней».

   – Сегодня! – рявкнул он, возвращаясь к управленческому тону. – Сейчас! Гости уже собрались, поди, один я с утра, как саврас, разношу приглашения. Эх, почему не бывает зверушек-секретарей? Все сам, все сам…

     – А сильфа сквознякового припрячь? – не удержался я от вопроса, хотя тут же сам дошел до ответа, и Управдомовой ничего нового не добавил:

     – Ты что, у них же ветер в голове! Через пять минут забудут, куда и зачем летели… Да ты мне опять зубы не заговаривай! Шевели лапами, по дороге прихорашиваться будешь. Закат уже, а путь далек.

     Да уж… По прямой вроде недалеко дома от пустыря, шторы и фикусы в окнах видать. Но через шоссе фиг перейдешь, если ты не сильф. Там же машины носятся, а между ними – змеи подколесные. Летом в пыльной шкурке, зимой в снежной. Налетят, обовьют, поволокут по асфальту и не отпустят, пока не наиграются. Так что приходится топать в обход по опорам моста. В общем, добрались мы во двор уже в сумерках, ничего на первый взгляд не заметили странного, а вот на слух... Тихо, слишком тихо для толпы гостей на свадьбе. Не то крыльцо, что ли? Типовое строительство, оно такое. Нет, вон бордовые мальвы. А под мальвами угадываются макушки разных зверушек. Пришли, значит – как на вызов Управдомового не прийти? Только молча сидят и при виде хозяина глаза отводят. Что за номер?

     Тут сзади сильф-сквознячник налетел, закрутился вокруг домового, заскулил.

     – Меня как только так сразу послали, фух, только ты горазд бегать, куда ни приду, везде говорят, что ты уже ушел, вот я и не успел предупредить-то…

     А сам то и дело на двор оглядывается. Присмотрелся я, да двор не мой, десять отличий с ходу не найду. А Управдомовой нашел.

     – Поля! Нет!

     И кинулся прямо через газон в дальний конец двора.

     Я с сильфом отправились следом за ним намного аккуратнее – все-таки фонари горят, люди ходят, и когда вышли на другом конце газона, Управдомовой уже вовсю рыдал среди опилок у свежего пня. В воздухе едко пахло древесиной.

     – Мы ничего не успели, – сильф уже крутился рядом. – Приехали эти, в оранжевых жилетах, распилили в мгновение ока, на грузовик покидали и уехали, будто штраф с них возьмут за промедление. Так что она недолго мучилась. Только тебя хотела увидеть еще раз…

     Совсем расклеился домовой, только «за что?» и «почему?» повторял сквозь сопли. И ведь ясно же, что вопросы риторические… Нет, вздумалось мне ответить.

     – Так ить, вы ж говорили, что обращались к бумажным червям. 

     Управдомовой притих, глянул на меня из-под бровей.

     – …А они быстро не работают. Может, червь только вчера дополз до какого-нибудь плана озеленения и слизнул с него кружок дерева, вот его, дерево, и спилили как незапланированное. Или сгрыз в распоряжении о вырубке один адрес, а другой из продуктов жизнедеятельности вывел. Да мало ли какие у червей этих мето…

     Закончить слово мне не дали – встряхнула мохнатая лапища за шиворот.

     – Ты, умник, хочешь сказать, это я виноват?! – рявкнул он мне в ухо. Хорошо хоть я успел свернуть ухо трубочкой, мозги не пострадали. Но тут же он выронил меня и осел обратно. – А вдруг и вправду я? Как жить-то дальше?..

   И прежде чем я успел дать еще пару-тройку неуместных советов, Управдомовой переключился в сердитый режим еще раз.

     – Раз ты такой знаток бумажных червей, скажи лучше, как все исправить!

     – Да никак уже, – пискнул я. – Через червей – никак.

     И добавил, пока мне шею не свернули:

     – Это у дриад узнавать надо.

     Не помогло – еще сильнее домовой меня за шкирку встряхнул.

     – Ты ж с болота, вот и должен про дриад все знать!!

     – И-и что с того? Я с ними фосфаты на брудершафт не пью, не в курсе всех тонкостей их жизни. Кажется, у вербниц есть какое-то условие, когда они и при вырубке своего дома выживают… А про тополиц не знаю, нет их у нас, я ж говорил…

     – Тогда выкладывай, что там с вербницами!

     Легко сказать «выкладывай», а сам чуть не придушил. Я на всякий случай заранее закатил глаза и язык высунул. Помогло, отпустил он меня. Только хвост при падении я отшиб.

     – Вроде как если дерево дриады погибло, – почесал я за ухом, – то душа ее может перейти в детку от ее дерева – но только отводку, не из семечки. Надо поискать в траве вокруг, нет ли ростков от корней – или сброшенных веток. Если найдем, воткнете прутик в клумбу, будете поливать и молиться, чтоб он пустил корни.

     Повезло Управдомовому: втроем с сильфом мы таки нашли крохотный клейкий проросток. Сквознячник взъерошил его листики, и на видимость выпала дриада. Кхм.

     – Ваша? – поинтересовался я у домового. Тот задумчиво рассматривал младенца дриадского рода – маленькую, липкую, ярко-зеленую, в соплях того же цвета молодой листвы.

     – Э-э, – проблеял жених, – Тополиная? Поля, это ты?

     – Агу! – дриадка радостно пустила пузырь носом и поползла к нему.

   – Ну все, инцидент исчерпан, – подвел я итог и попятился. Сильф уже давно дал деру. – Желаю счастья в личной жизни и все такое. Не переживайте, тополя растут быстро, лет через десять-двадцать вымахает до прежних размеров. И воспитаете заодно по своим понятиям… То есть, приличиям.

     И пока он пытался погладить ее по голове и при этом не измазаться в соплях, я дал деру. На всякий случай не домой. Чтоб ненароком не назначили нянькой.