Вечно все начинается, когда сидишь дома, читаешь интересную книжку, ничего и никого не ждешь. И тут ка-ак…
Нет, не настолько внезапно. Да, лежал я, читал любимую книжку про Колобка – в тот раз в старых, давно знакомых картинках я видел шпионский триллер, как колобок украл у пожилой четы физиков секрет неведомой фигни и передал всем разведкам, отзывы-пароли которых знал. На очередной явке что-то пошло не так – то ли медведя, то ли лису перевербовали, но я не успел дочитать – понял вдруг, что меня отвлекает посторонний шум. Самый паршивый шум в мире: вроде бы и тихий, а игнорировать не получится, и даже на источник рассердиться не можешь. Не для собственного удовольствия зверушки или люди плачут навзрыд.
Закрыл я со вздохом книжку и отправился выяснять обстоятельства.
– Что, опять старейшины велели целый котлован наплакать? – бодро, с юморком, поприветствовал я рёву. Нет, не подействовало, так сквозь всхлипы она и буркнула в ответ:
– Знать не знаю никакого котлована…
А-а, это зверушка не с нашего пустыря-болота, у нас про котлован все помнят. Посторонняя банница, из домашних явно: на лапах известковый налет, а не земляная пыль, причесанная более-менее, запах детского мыла еще не выветрился…
– Из дома прогнали, что ли?
Новый взрыв плача. Угадал, кажись.
– Профсоюз лишил прописки за тунеядство и рукожопство?
Головой помотала – слезы и сопли во все стороны разлетелись, я еле успел под лопух спрятаться.
– Хозя-аюшка!
Эх, тяжело разговаривать с женщинами в истерике. Ладно, попробую так прочитать. В шевелюру вплетены волосы из водостока, как у русалок и банниц модно нынче. Пергидрольные витые абы как уложены, а длинные каштановые – аккуратненько, волосок к волоску. А в шкурке-платье короткие русые щетинки торчат. Ага, ясно. Жила она себе в ванной у семейной пары, но тут хозяин стал налево ходить, а потом и вовсе жену из дома с вещами выставил, а любовницу, стерву крашеную, с вещами привез. А раз банница считала хозяйкой жену (естественно, кто больше времени в ванной проводит? Кому больше бутыльков и всяких штучек в ванной принадлежит?), то и съехала вместе с ее мочалками. Или любовница свою банницу с зубной щеткой да мочалкой привезла, такую же наглую, как она сама.
В общем, дело житейское, хоть сценарий сериала пиши. С чувством глубокого успокоения отправился я до своей кочки, как вдруг меня сзади цап за хвост! Чуть не сбросил его с перепугу. А слезоточивая банница уже в рукав мне вцепилась. Похоже, искала жилетку поплакаться. Ну зачем я?! Я влагу не люблю, от нее портятся мои коллекции рекламных листовок.
В общем, как я разобрал сквозь потоки воды, хозяюшкой она звала дочь владельцев ее подотчетной ванной. Из жалости, не иначе. Родители из дочки упорно делали неврастеника: то внимания не обращали, то язвили по поводу внешности, неуспехов в учебе, мол, в кого только такая толстая, страшная, глупая, необщительная… Квартирный домовой тоже ее не любил, вещи ее перепрятывал, волосы путал ночью. В школе, видно, еще хуже было, так как девочка часто приходила домой расстроенная, включала кран и плакала тихонько, чтобы родители не услышали. А банница, как могла, помочь пыталась, да много ли она могла? На струе воды из крана сыграть успокаивающую мелодию, держать все щетки-губки-мочалки хозяюшки в особой чистоте, хотя подростковой коже от чистоты особо проку не было. Или хотя бы зеркало затуманить, чтоб отражение выглядело посимпатичнее.
А однажды улыбнулась хозяюшка отражению и прихорашиваться стала дольше обычного. Потом даже имя чье-то прошептала. Банница обрадовалась сперва – хоть кто-то полюбит ее гадкого утенка, глядишь, и расцветет лебедь.
И вскоре, когда родители уехали на неделю на дачу, услышала банница из своего укрытия под ванной чужой басок в коридоре. Потом музыку, беседы с хозяюшкой, звон бокалов из родительского сервиза. Славно ворковал басок, убедительно. Обиделась банница за хозяюшку немного. Конечно, не те сейчас времена, чтобы сватов загодя засылать, помолвку устраивать да свадьбу играть, прежде чем скрипеть диваном. Но мог бы и поухаживать хоть пару месяцев сначала…
А дня через два прибежала хозяюшка домой вся в слезах и, как обычно, в ванну, реветь в голос, благо нет никого в квартире. Людей, в смысле. Банница, как могла, струны воды перебирала, да все без толку. Дальше я не понял, то ли я не разобрал причитания зверушки, то ли она не разобрала сквозь плач девочки, что стряслось. Вроде что парень обидел ее, предал, и что родители непременно узнают.
Ну да обычное дело: козел попался. Все в лучших традициях сериалов.
Потом банница совсем словами подавилась. Что-то про тень? Или вонь? Сквозь всхлипы не разберешь. А, пришел кто-то. Кто? «Па…» Парень? Папа? Нет, головой мотает, а глаза у самой в полмордочки. Вижу, не просто так заикаться начала, а от дрожи. От страха неимоверного. Тут и я догадываться начал. И поеживаться. Вроде бы и не настоящее это его имя, но даже прозвище лишний раз поминать не хочется. Ну… ладно, нашего мы Пасюком зовем. Так-то их легион, но в нашем микрорайоне шныряет этот конкретный, и чаще в облике крысы. И не на чай приходит, совсем не на чай.
Что, говорю, и она его послушала? Кивнула банница. Жива хоть осталась? Помотала головой. Логично, че. Девица в отчаянии, единственная капля любви в жизни оказалась сыром в мышеловке. Вода бежит, куча бытовой химии и предметов разной степени остроты вокруг расставлена. А из тени за ванной смотрят маленькие злорадные глазки, сверлят душу, закладывают в дырки динамитные мысли. Тонкий писк за гранью слышимости подсказывает, как уйти от любых бед и страданий сразу. Не почует девица заложенным носом запашка серы, примет предложение как миленькая.
– Ясно-понятно, – говорю. – А ты-то что ревешь? Все равно ты бы ничего не смогла сделать. А раз обстоятельства твои форс-мажорные, топай смело на биржу жилья и смысла жизни, получишь новый ордер, домов-то нынче много строится, и все с ванными…
Ой! Ну вот, рассердилась, укусила – а рукав все равно не выпустила.
– Могла бы! Могла! Воду горячую перекрыть – в холодной она бы, глядишь, одумалась! Или лезвия для бритвенного станка ее отца срочно перепрятать (а, вон оно что…). Или газовую колонку водогрейную взорвать, чтоб быстро помощь приехала. А я сбежа-ала!
Я еще раз попытался отцепиться от нее, чтобы даже опосредованно, через очевидца, не касаться нижнего ведомства.
– Кто бы тебе позволил вмешаться, – фыркнул я. – И вообще, сама виновата. Нечего было привязываться к человеку. Люди приходят и уходят, с ними вечно что-то случается, а ванна стоит на месте. Так бы спокойно, без лишних нервов, пересидела у нас недельку, пока вернутся родители бедолаги, а милиция уберет вещдоки из ванной, да вернулась в среду обитания...
– Не могу-у! – пуще прежнего завыла банница. – Она не просто… Она еще таблеток… Она утону-ула!
– А-а… И стала русалкой?
– Не зна-аю… Я же сбежа-ала…
– Ну и правильно сделала, – похлопал я ее по макушке, – говорят, русалки-утопленницы жутко злые, мстительные, и других зверушек на дух не переносят. Загрызет она тебя, только и всего. Так что подбирай нюни и отправляйся все-таки на биржу. Ты же банница, твоя жизненная задача – обитать в банях, ну, в наше время в ванных, а не людей защищать. А то просидишь долго под кустом – потеряешь квалификацию, забудешь себя, сущность свою. Да что я тебе рассказываю, это все зверушки знают!
Дернулся я еще разок и освободился из ее хватки. Замерла она, сопела только, а потом ойкнула, посмотрела на лапки, которыми только что за мой рукав цеплялась.
– Ой, забыла…
Скуксилась она по новой, но не заревела, а стала озираться в растерянности. Что еще забыла?
– Забы-ыла… Я же в другой ванной до этого жила, а раньше в третьей, а еще раньше – под раковиной в коммуналке, а еще… еще раньше – в бане деревянной. Нас, щуров, много было в той большой семье. Кто в доме жил, кто в овине, кто… Ой, что я сказала? Щуров? Кажется… припоминаю. Мы хранили ту семью вместе, а когда разъехались они по всей стране, то и мы разделились. Только я привыкла к бане да все больше банными делами занималась, вот и забыла. Забыла, зачем существую. Но сейчас я поняла. Мне надо назад. Надо вернуть ее, переубедить, успокоить…
И действительно, развернулась и потопала, оставляя мокрые следы босых пяток, в сторону макаронной фабрики – видимо, жила в «сталинках» за промзоной.
– Э, ты куда, дура?! – теперь уже я бросился хватать ее за копчик, да разве склизкую банницу удержишь? Только клок мокрой щетины остался в пальцах. Проводил я взглядом качающуюся траву, вытер лапу об лопух. Ну... ну и фиг с ней, я все возможные доводы привел, остальное не мое дело. Можно возвращаться под кочку, за книжку.
Но настроение лопухом не ототрешь, и осталось оно липким и пакостным. И на страницах «Колобка» проступали сплошные ужасы.
Ничего, прошло. Время как хлорка, любое пятно сведет и выест. Главное – уши трубочкой свернуть и уйти в себя.
Что я и делал пару недель. Успокоился. А через месяц угодила-таки в поле моего слуха соседская сплетня: мол, банники из ближайших районов косяками отправляются на биржу жилья и смысла жизни и там рассказывают страсти, как их выгоняет русалка-утопленница с алыми волосами, а сама остается и жильцов изводит – в основном парней-старшеклассников.
Тут и чтецом не надо быть, чтобы понять: это та самая русалка, отомстила обидчику, потом его приятелям, что, поди, вместе с ним над ней смеялись, другим недругам из класса, их приятелям, приятелям их приятелей и так далее, ведь остановиться-то уже не сможет. Только жажда мести от всей личности осталась, другие черты и мысли без применения засохли и стерлись. Так и будет она губить всех подходящих под ориентировку людей, даже если они при жизни ее знать не знали. И скоро какой-нибудь участковый ангел-хранитель наткнется на нее и пошлет далеко, надолго и качественно. Банники вернутся под ванны, люди поплачут на похоронах, а я благополучно выкину этот эпизод из головы. Я же все равно ничего не мог изменить, даже если захотел, а с чего мне хотеть-то, моя кочка с краю...