"Дауд… Не говори ей обо мне. Пожалуйста".

***

Бывшая Императрица Островов движется с такой грацией и красотой, какую Дауду редко доводилось видеть. Сложно сказать, насколько это стиль Корво Аттано: тот в своё время сумел убедить Дануолл, будто его вовсе не существует, и единственный раз, когда Дауд лицезрел его в действии — это в тот день в беседке, когда он с быстротой и лёгкостью отбивался от китобоев, прежде чем им удалось пригвоздить его к месту.

Императрицы, по мнению Дауда, должны быть величественными. Изысканными. Повелевать одним мановением руки — мягкой и нежной, что направляет и лелеет свой народ, а не крепко держит смертельное оружие. Императрица не должна уметь скакать по крышам и протискиваться сквозь узкие трещины в стенах или связывать вместе судьбы троих людей, прежде чем прицелиться надёжным и несущим смерть болтом в шею одной из жертв.

"Я верну то, что принадлежит мне по праву", — сказала Эмили Колдуин, и Дауд ни секунды не сомневается, что так оно и будет. Она ужасающа. Она прекрасна. Она воплощает всё, что между этими двумя понятиями. И весьма вероятно, что слухи, будто Императрица Эмили Колдуин Первая пренебрегает своими обязанностями в пользу ночных прогулок по крышам, были больше, чем просто слухами.

— Так вот как она проводила время вместо того, чтобы заниматься тем, что положено обычным Императрицам? — спрашивает Дауд.
— Она училась постоять за себя, — напряжённо отвечает Аттано. — Это было необходимо.
— Было бы — будь она уличным сорванцом, — говорит Дауд, наблюдая, как Эмили Колдуин перемещается по городу с помощью щупалец, дарованных ей Бездной, перескакивает через крышу и исчезает вдалеке. В иной жизни он мог бы вот так оценивать её способности, размышляя, согласится ли она вступить в ряды китобоев.
— Не тебе судить, — скалится Аттано.

— Я не говорю, что ты плохо учил её, — как ни в чём не бывало продолжает Дауд. — Но ты научил её неправильным вещам.
— Конечно, ты же отлично знаешь, каково это — править Островами!

Он убил одну Императрицу, попав в заговор, и узнал о готовящемся перевороте задолго до того, как об этом стало известно её дочери. Так что Дауду кажется, что он имеет представление хотя бы о том, что требуется, чтобы удержаться на троне и не потерять всё в один миг в результате переворота, который стоило заметить задолго до воплощения (не доверять никому, кроме себя, лично следить за работой главы тайной службы — список может оказаться длинным). Но он не делится своими соображениями.

Они догоняют Эмили, на лице которой, — Дауд точно знает, несмотря на повязку, — сердитое выражение.

— Я не собираюсь останавливаться и ждать каждый раз, когда вы двое вступаете в философские споры, — злится Эмили. — Если так продолжится, один из вас останется стеречь корабль, — она сужает глаза глядя на Дауда, — и, поверь мне, это будет не мой отец.
— Тут Император Дауд считает, что справился бы на троне лучше, чем ты, — ябедничает Корво.
— Неудивительно, что произошёл переворот, — подкалывает в ответ Дауд. — Ведь ваш императорский шпион-защитник явно имеет склонность к даче ложной информации.
— Достаточно! — приказывает Эмили. — Отец, я на всякий случай поищу обходной путь, но мне нужно, чтобы ты пробрался в контору Смотрителей и нашёл там код, чтобы мы могли воспользоваться каретой и добраться до особняка. Дауд...

Он ожидает своих инструкций.

— Просто… постарайся не быть настолько… собой.

Он потратил пятнадцать лет на попытки не быть собой. Началось это со смерти невероятной женщины — события, погрузившего город в хаос и кошмар, — и завершилось, когда шепотки об имени, которое он так старался забыть, добрались до тех полей, где он возделывал землю и высаживал в неё семена, что всходили и превращались в плодоносные лозы на его винограднике в Куллеро.

Было здорово не быть собой. Мирно. Дауд не уверен, что мог бы назвать счастьем то, что чувствовал на винограднике; счастье вообще всегда казалось ему абстрактным понятием, созданным для тех, кто скрывается от мира в познании таких глубин порока, в какие только может погрузиться человек. Счастье сродни легендам о Пандуссии — не то чтобы нечто нереальное, но очень маловероятное, и совсем не то, чего Дауд ожидает хоть в этой жизни, хоть в любой последующей.

Нет. Дауд, Клинок Дануолла, погиб в тот же день, что и Императрица Джессамина Колдуин. А Дауд-виноградарь… он доволен жизнью, наверное. И именно им он предпочитает быть, раз нет других вариантов.

Томас не был с этим согласен.

— Отставка вам не подходит, босс.

Дауд фыркнул, как делал всегда, когда Томас являлся донимать его в его самовольном изгнании и уговаривать взяться хоть за один заказ (без убийств, теперь всегда без убийств).

— Что-то ты не жалуешься на бесплатные поставки вина.

Китобои, какими они являются теперь, распространились по всем Островам. Большинство последовало за ним на Серконос и находилось теперь под устраивающим всех руководством Томаса; другие остались в Дануолле, чтобы начать новую жизнь или избрать свой собственный путь. Новости оттуда поутихли пару лет назад, когда Галия ввязалась в какую-то дурость, в результате чего сама погибла, а Ринальдо попал за решётку на несколько недель, прежде чем… это дело утрясли и его смогли отправить на Серконос.

(У любой отставки могут быть исключения).

— Вы просили появляться, если услышу что-то интересное, — сказал тогда Томас.
— Ну? — надавил Дауд.
— Далила.

Словно колючий стебель плетистой розы вскарабкался по его спине, обвиваясь вокруг позвоночника.

— Что там насчёт неё?
— Начали ходить… слухи.

Это было год назад.

Чтобы помочь Эмили Колдуин, он не может быть Даудом — виноградарем из Куллеро, но Эмили Колдуин не желает и чтобы он был Даудом — Клинком Дануолла, и это ставит его в довольно затруднительное положение. Искать себе третью личность утомительно и бестолково, так что пусть довольствуется тем, что есть. Хотя бы до тех пор, пока не поймёт, что ей на самом деле нужно, и не решит наконец забрать его жизнь — или смириться с его существованием.

Конечно, Дауду ещё не доводилось работать с человеком, чью мать он убил, так что, учитывая обстоятельства, он готов набраться терпения, пока она разбирается в своих чувствах.

Он возвращается к наблюдению. Он не солгал Аттано: девочка и правда весьма способна, и это её битва, так что он просто не будет вмешиваться, пока не понадобится ей. Как это было со времён смерти её матери. Как это всегда будет. Так что он пролезает через открытые окна и присматривает за ней издали, чтобы быть в курсе происходящего и приглядывать за ней, дабы убедиться, что она не совершит ничего слишком необдуманного. Он не сомневается в молодой Императрице с пламенем в сердце и мстительностью во взгляде, просто по собственному опыту знает, что если выполнять работу, не видя полной картины, то в любой момент всё может рухнуть. Будет ужасно, если её миссия по борьбе с Далилой рассыплется, как многие другие несбывшиеся мечты в этом гниющем мире.

С Королевским Убийцей покончено; доктор Александрия Гипатия, одна из немногих достойных людей в загнивающей Жемчужине Юга, мертва. Часовой особняк Кирина Джиндоша — их следующая цель, место, где в последний раз видели Антона Соколова. Ещё одна часть мозаики, которую Дауд и Меган начали собирать не сговариваясь, раздельно, в одно и то же время, но с разными образцами, не догадываясь, что работают над одним и тем же.

Билли. Умная, амбициозная Билли. Подруга и предательница, отважная и надломленная. Билли — Меган, — которая до сих пор так и не рассказала Эмили о том, откуда она знает Далилу. О том, что она сотворила когда-то.

Как и многие другие вещи в своей жизни, он предпочитает игнорировать проблемы вместо того, чтобы решать их.

Проходит час; Эмили рвётся вперёд, Дауд изучает особняк снаружи в поисках других входов, и Корво Аттано возвращается буквально через мгновения после того, как Дауд нелепо шутит о том, что того, должно быть, раздавили, когда он вселился в крысу, — и заслуживает этим испепеляющий взгляд.

— Где ты был? — шипит Эмили на отца, который умудряется выглядеть смущённым даже в маске. — Я жду возле этих ворот почти час! Ещё немного — и они догадаются, что я перепрограммировала стену света, когда какой-нибудь идиот-гвардеец пройдёт через неё!

Дауду тоже интересен ответ на этот вопрос, особенно когда Аттано почти виновато склоняет голову.

— Я… искал код для кареты. Он у меня есть.
— Целый час, чтобы найти код? — тянет Дауд с сомнением в голосе. — Стареешь, Аттано.

Эмили щурит глаза:

— Выверни-ка карманы.

Дауд знает о склонности Аттано хватать всё, что плохо лежит в радиусе ста метров вокруг него; китобои потеряли около тысячи монет за те несколько часов, пока Императорский Клептоман пробирался через Затопленный Квартал пятнадцать лет назад. Но это уже просто нелепо. С виноватым видом Аттано опустошает свои бездонные карманы, извлекая на свет мешочки и кошельки с монетами — не меньше чем на пять сотен, как примечает Дауд. Потом костяные амулеты и руны, затем необработанную китовую кость, а после — аккуратно свёрнутый в трубочку портрет кисти раннего Соколова, который он достаёт из внутреннего кармана камзола.

— Яйца Чужого, Аттано, — выдыхает потрясённый Дауд, не в первый раз думая о том, что полгода в Колдридже, возможно, повлияли на него сильнее, чем изначально предполагалось.

Эмили пялится на это небольшое состояние:

— Где ты взял все эти деньги.

Это обвинение, а не вопрос. Аттано мямлит в ответ что-то расплывчатое о том, что эти вещи "просто лежали по пути".

Свергнутая Императрица всплёскивает руками:

— Я думала, мне удалось отучить тебя от этой привычки, отец!

Дауд прикарманивает один из амулетов, пока они оба не видят.

— Поверить не могу, — продолжает возмущаться Эмили. — Самый жуткий убийца Дануолла — и всё, о чём ты можешь здесь думать, — это как обнести весь город?

— Но я никого не убил тогда, как ты знаешь, — подчеркнул Аттано. — Разве что безумное количество очень удивлённых стражников и смотрителей приходили в себя на крышах без штанов и ценностей при них.

Это многое объясняет о том, в каком виде он обнаружил своих китобоев после того, как Аттано увёл у него кошелёк и ключ. Он тогда наорал на своих людей за бестолковость и сон на посту.

Дауд тянется за ещё одним костяным амулетом, но на этот раз Аттано ударяет его по руке:

— Это для Эмили! Сам себе награбь.
— Я бы с радостью, — отвечает Дауд, — вот только ты уже обчистил весь город. Не думал раньше, что всего один человек может вызвать экономический кризис одними лишь карманными кражами, и всё же…

— Заткнитесь, оба! — обрывает их спор Эмили. — Или найдите место, чтобы избавиться от вот этого всего, — она машет руками между ними, — или сосредоточьтесь уже на нашей текущей миссии!

Дауд полагает, что выражение на лице Аттано отражает его собственное: унизительный ужас.

— Мы здесь, чтобы разобраться с Джиндошем и спасти Антона, так что давайте, забирайтесь в карету, — продолжает Эмили. Она указывает на отца: — Никакого воровства больше, — приказывает она, затем указывает на Дауда: — И ты...

Он приподнимает брови.

— Не заставляй меня жалеть о том, что не убила тебя, когда у меня был шанс.

Очаровательная девушка. Выдающаяся, как промурлыкал ему накануне ночью Чужой с куда большей напряжённостью и придыханием, чем можно было ожидать от бессмертного бога-левиафана из Бездны.

Дауд не уверен, что ему нравится происходящее, но это, как и много другое, просто не его дело.