***

И зачем я сегодня приехал? В свой единственный выходной явился на работу вместо того, чтобы отдыхать и наслаждаться ничегонеделанием. Наверное, ответ на этот вопрос гораздо проще, чем мне думается. Я банально забыл, что такое отдых и чем можно заниматься в часы досуга.

Помнится, когда-то я любил охоту и рыбалку. В загородных домах, в охотничьих угодьях и на озерах проводил больше времени, чем в городе, при первой возможности срывался с места и несся в лес, в тайгу, в непроходимые болота, гонимый азартом, жаждой добычи, увлекаемый звонким лаем гончих. Помнится, как варили уху из свежепойманной рыбы, и эта еда была вкуснее всего на свете, особенно под рюмашку беленькой. Помнится, как пополняли трофеями охотничий дом и как блаженно после бани дрыхли на шкурах под треск поленьев в камине.

Можно еще много всего припомнить, но сейчас все то старое и прошлое кажется совершенно чужой жизнью, не моей и не мной прожитой. С тех пор многое изменилось, и я сильно изменился, в некотором роде сдал позиции. Наверное, кто-то скажет, что обрюзг, стал черств, неулыбчив, нерадостен. Или просто перегорел?!

Раньше был всегда за движуху. Раньше и сам всем рулил с удовольствием. А сейчас… Сижу в своем кабинете в четырех стенах и размышляю над тем, на кой черт приперся, если с тем же успехом мог бездельничать и дома.

Наверное, и вправду перегорел. Запал закончился или батарейки сдохли, а новые либо не подходят, либо такие древние модели перестали выпускать.

Но ведь явился же зачем-то, что-то же не давало покоя. А вот примчался ни свет ни заря и не знаю, чем себя занять. Сотрудники принципиально не обращаются ни с чем, каждый раз выгоняя меня обратно домой, на отдых якобы, с глупостями всякими тоже не пристают, хотя обычно это бывает сотни раз на дню. А сегодня…

Чего, спрашивается, приперся? И что меня сюда дернуло? Тишина стоит, никаких склок, никаких происшествий, требующих лично моего вмешательства или участия. Просидел до позднего вечера и вроде уже и домой идти бесполезно, через пару-тройку часов придется собираться обратно, смысл тогда уезжать?! Вот устрою свое бренное тело на местном диванчике, глядишь, и высплюсь в кои-то веки.

Пристраиваю подушку у изголовья узкого дивана, который хоть и выглядит удобно, но неведомо, как моя поясница на него отреагирует. Кабы с утра зарядкой кости разминать не пришлось. Не успеваю толком взбить как следует подушку, чтобы поудобнее умоститься на пухе с перьями, как в кабинет поскреблись, тихонько так, но настойчиво. Мол, если уснул, то не услышу, а если еще не сплю, то можно попытать удачу.

— Я не сплю.

Сиплю уставшее. Голос к вечеру совсем плохой стал. Простыл, что ли?! Или это он без меня на отдых отчалил?

В кабинет просовывает голову Мышка. Она секунду мнется, оценивая степень моей сонливости и готовности решать какие-то вопросы, и только после этого бесшумно проскальзывает в помещение, прикрывая за собой дверь, но остается стоять на пороге.

— Мирон Власович… Там снова тот человек пришел.

Голос у нее очень тихий, не блеющий невнятное что-то, а именно что тихий, четкий, но если не прислушиваться, то в шуме оживленного помещения будет похоже на шуршание листвы. Я это еще в первый день заметил, когда она, ухватившись за мой халат, щебетала что-то тихонечко, едва слышно. Вот и сейчас такая же. Выбившуюся из прически прядку за ухо убирает, и, несмотря на всю природную стеснительность, когда говорит, смотрит прямо в глаза.

— Какой человек?

Мозг, собравшийся провалиться в марево сна, отказывается мгновенно включаться обратно, потому приходится себя тормошить, а еще тереть переносицу и глаза, ибо последние тоже считают, что они сегодня устали и им положено отдыхать. А в кучку собираться, в меня точнее, обратно никто не хочет.

Господи, что за бред в голову лезет, а?!

— Которого Ева Юлиановна приказала не впускать. Он на посту сейчас, в отделение рвется, а там спят все, да и нельзя же… Васька отдыхать ушел, остались девочки, а они с ним не справятся, он сегодня агрессивный какой-то…

Произносит все это на одном дыхании, а сама готова «в бой» нестись, только кто ж ее туда одну отпустит-то?! Она хоть и тихая самая, ее бойкости иной раз позавидовать можно, но все же самая маленькая и хрупкая из всех, недаром окружающие Мышкой кличут.

Вздыхаю, поднимаясь на ноги. А вот, видимо, и то, ради чего я тут целый день ошиваюсь. Очевидно, пришло время знакомиться с этим неизвестным. Ричард его, кажется, зовут. Кличка, что ли, такая? Или правда иностранец?

— Ваську, может, разбудить?

За мной юрким хвостиком следует, не отстает, не перегоняет и в какой-то момент совсем незаметной становится. Точнее, это я на мгновение забываю о ее присутствии. Хорошее качество для шпиона — быть незамеченным. Но все же не для того, кто этого шпиона и внедрил на вверенную ему территорию.

— Не надо. Сами справимся.

Еще не хватало, чтоб Васька-охранник (хоть и адекватный мужик, но порой вспыльчивый и резкий) всех разбудил и почем зря переполошил, потом же никого толком не усмиришь и не успокоишь до самого утра, а я все ж поспать еще сегодня планировал, теперь хотя бы оставшиеся пару часов.

Спускаясь на первый этаж, я ожидаю увидеть кого-то особенного, выделяющегося из толпы и абсолютно не похожего на других. Не знаю, увидеть кого-то иного, отличного от тех, кто часто бывает в этих стенах, даже если и в качестве гостей. Но увиденное разочаровывает, посетитель обычный парень. В нем нет ничего запоминающегося, ничего выдающегося, ни во внешности, ни во всем остальном. Обычный. Скучный даже в какой-то степени.

Не дохожу до незнакомца всего каких-то метра три, замирая на месте, когда возле него неизвестно откуда материализуется одна небезызвестная мне фигура.

Первое желание — подхватить пацана под мышки и утащить обратно в палату. Второе — остаться наблюдать за происходящим. И природное любопытство все же пересиливает, подавляет доводы рассудка и логики.

Вот что в тебе такого, парень? Чем ты его цепляешь? И почему он так остро реагирует на твое появление?

Едва успеваю поймать выскочившую из-за моей спины девушку, жестом показывая ей не шуметь. Она кивает и тоже замирает, обращая все свое внимание на двух людей посреди коридора.

— Рич?! Что ты здесь делаешь?

Голос Алексея едва узнаваем. На секунду кажется, что посреди коридора стоит кто-то другой, но эту макушку с растрепанными отросшими космами и тощую фигуру сложно с кем-то спутать даже со спины. Но его голос. Впервые слышу, чтобы он говорил так низко и сипло, с придыханием. Можно было бы подумать, что парню плохо, ну, или напротив, очень хорошо.

Незваный посетитель видит нас раньше, чем успевает проронить хоть слово. Кидает настороженный, опасливый взгляд и не решается хоть что-то сказать. Мне приходится кивнуть, в знак не одобрения, но разрешения. Посмотрим, что из этого выйдет.

Он заметно выдыхает, расслабляясь, и я буквально нутром ощущаю, насколько незнакомец был напряжен эти мгновения. А когда он делает шаг вперед, то напрягаюсь уже я, аналогично ему ступая вперед. Мое движение не остается незамеченным, и, стоит лишь мотнуть головой, прожигая дыру на нем, как фигура замирает на месте.

Молодец, понятливый. Люблю понятливых.

Замечаю два шумных силуэта, появившихся с противоположной стороны. Они не кричат, но о чем-то громко перешептываются и шипят на столпившихся истуканов посреди коридора. И мне приходится обратить на себя их внимание, приказав скрыться и не мешать. Удивительно, но меня замечают и понимают мгновенно, стоит рукой в сторону дернуть. На мое счастье, стоящий ко мне спиной парень не видит ничего и никого, кроме посетителя перед собой. Тот сейчас не менее всклочен и растрепан, но все же более внимателен к происходящему вокруг.

Буквально слышу, как он нервно сглатывает вставший поперек глотки ком и лишь после очередного знака разрешения подает голос, практически кидаясь в ноги парнишке. Тормозит вовремя, что похвально, но вот руку он зря протянул к чужому лицу, впрочем… ладно.

— Алекс… Боже, Алекс!… Чем они тебя пичкают? Ты… ты ужасно выглядишь…

Он, наверняка, старается говорить тише, чем хотелось бы. Явно не желает, чтобы кто-то слышал его слова. Скорее всего, он бы предпочел, чтобы их вообще оставили наедине. Но черта с два хоть кто-то внемлет чужим мольбам, напротив, предпочитаю сделать еще пару шагов вперед, чтобы уж точно не упустить ни одного произнесенного слова.

Алекс…

Меня едва не передергивает, когда слышу это странное сокращение имени. Что Ева, что этот тип упрямо называют Алексея Алексом. Не понимаю этого извращения, этой моды и погони за западом.

— Ты тоже… А как ты здесь?

Ловлю взглядом движения паренька, который словно неосознанно прижимается щекой к протянутой руке, а после к ней припадает своей ладонью.

Эти двое действительно настолько близки? Меня почему-то начинает раздражать лишь одна эта мысль. Может, я зря не вышвырнул этого парня из больницы?!

— Меня к тебе не пускают.

Слышу явную обиду в голосе, а через мгновение вижу и мелькнувшую в глазах злость. И вижу гневную эмоцию вновь только я.

Это меня сейчас злодеем пытаются выставить?! Забавность какая.

Усмехаюсь, глядя прямо в глаза типу, тем самым показывая, что меня его обвинения и обидки ни разу не задевают.

— А ты ко мне зачем-то рвешься?

И столько изумления и неподдельного любопытства в чужих словах. Тоже вот интересно становится получить хоть какой-то внятный ответ.

Руки в карманы погружаю, принимая позу слушателя.

А это может оказаться более забавным, чем представлялось изначально.

— Еще спрашиваешь?!

У него как-то получается завладеть всем вниманием парня, при этом бросая в мою сторону гневные взгляды. А этот дурачок то ли правда так зациклен на появившемся парне, как о этом утверждала Ева, то ли в его организм успели впихнуть достаточное количество препаратов, чтобы он едва мог концентрироваться хотя бы на ком-то одном, не беря во внимание все остальное, не отображая всех остальных.

Не слишком ли велика в последний раз была доза и не уменьшить ли количество волшебных колесиков и укольчиков?! Хотя, не уверен, что парнишке после сегодняшней встречи понадобится еще что-то, кроме успокоительных.

— А зачем?

Звучит заинтересованно. Он даже голову еще сильнее вбок склоняет. Весьма специфический жест, как для постороннего глаза обывателей, но для меня такой знакомый и понятный.

Вот, хороший вопрос! Зачем ты сюда мотаешься, человек?!

А человек ответить ничего внятно не может, теряется в один момент и вся его решительность и бравада вмиг с него слетают. Кто-то явно не ожидал, что у него такое спросят. Кто-то явно не был готов, что ему вновь удастся сюда попасть. А еще кто-то сейчас позорно облажается.

— Ты мне дорог.

Находится с ответом спустя долгую минуту. И уж не знаю, что там видно рядом стоящему, но я четко вижу кривую улыбку на его лице, которая мгновение спустя стекает куда-то вниз, оставляя лишь широко распахнутые выпученные глазищи.

И что ж в тебе такого-то?! Чудо ты, неприглядное.

— А еще?

От издевательского смешка едва получается удержаться, а вот от откровенно наглой смеющейся ухмылки — нет. Собственно, плыву в оскале, буравя его черепушку взглядом.

Отличный вопрос прозвучал!

А этот вновь теряется, вновь рыщет по помещению мечущимся взглядом, пока на мне его не останавливает. И столько немой мольбы в нем сейчас, что я, наверное, должен кинуться на помощь, не знаю, спасать утопающих к примеру.

Только я ж не спаситель, да и вы, милейший, не мой пациент. Потому давайте-ка как-нибудь сами выкручивайтесь.

И в тот момент, когда этот молящийся понимает, что помощи не дождется, таким гневом меня окатывает с ног до головы, что я невольно диву даюсь, как люди так резко статусы чужие меняют. Хотя, чего это я?! Сам ведь такой же. Как говорится, ничто человеческое нам не чуждо, да.

Когда молчание затягивается удушающей тишиной пространства, в коридоре вновь раздается сиплое и едва слышное. Только эффект от этого голоса прямо противоположный — он буквально взрывается звуками, резонирует от стен и потолка, глухо ухая куда-то под ноги.

— А ты меня любишь?

Этот мечущийся по помещению взгляд уже становится скучно наблюдать.

И не пора ли свернуть чужую беседу? И что ты так смотришь-то на меня? Это ведь тебе задали вопрос, а не мне!

Он от моего равнодушия дергается сильнее, чем от слов паренька. Будто это я тут кого-то в неловкое положение ставлю, а не тот, кто вопросы провокационные задает. Только вопрошающий сейчас в разы адекватнее себя ведет, нежели этот растерянный и шокированный тип.

Может, правда пора закругляться и по кроваткам?!

— Разумеется.

Слышу невнятное и на мгновение задумываюсь, кому именно это звучало ответом. Ясен пень не мне, но он будто и мои мысли тоже услышал.

— А я тебя?

Очередное с губ и в лоб. На этот раз он даже отшатывается назад, выдергивая свою руку из цепких пальцев. Пальцы на автомате тянутся вслед, но, не достигнув цели, так и замирают на полпути. Мне на секунду кажется, что слышу разочарованный вздох.

А еще кажется, готов взглядом пришлепнуть одного наглого таракана, который на кой-то черт заполз в чужой дом. Хочется верить, что это мой гневный взгляд мгновенно останавливает проникшего от попытки позорного бегства, а не чья-то внезапно проснувшаяся совесть.

Вот только попробуй мне пацана обидеть!

— А сам как думаешь?

Уголок его губ дергается в подобии улыбки, настолько никчемной, что становится противно. Благо он остается на месте и не кидается прочь. И благо во мне оказывается больше выдержки, чем думается изначально.

Ну, вот на кой черт люди ведут себя, как идиоты? И на кой черт я ведусь на поводу у этих идиотов?

— Я не знаю.

Парнишка совсем сникает, даже его голос будто выцветает, становясь совсем глухим, безэмоциональным.

Похоже, кто-то кого-то очень и очень сильно расстроил. И похоже, что чье-то поведение в дальнейшем очень и очень сильно расстроит меня.

Коридор снова погружается в тишину. Тусклые лампы под потолком не способствуют ощущению спокойствия, напротив, начинают раздражать своим желтым светом и нервировать едва заметным треском и миганием.

Или это меня так нервный тик решил одолеть? В любом случае пора закругляться, часы посещения давно закончились, как, собственно, и мое терпение.

И только делаю шаг вперед, намереваясь разогнать этих двоих по разные стороны, как так же резко и замираю, прислушиваясь.

— Ты выглядишь очень уставшим.

Это должен был произнести не он, но почему-то именно с губ парнишки и слетают эти слова. Это ему должны были в очередной раз сказать, что выглядит он неважнецки. Это о его состоянии должны интересоваться. Это его должны поддерживать. Но не наоборот, никак не наоборот.

— Ты тоже.

Выдавливает из себя тень улыбки, на которую отвратно смотреть. Едва глаза к потолку не закатываю, но сдерживаюсь, а вот ладонь свою к роже все же припечатываю, стирая свое неповторимое выражение лица с… собственно, с лица.

Боже, да будь же ты мужиком, таракан ты трусливый!

— Я бы хотел, чтобы ты больше не приходил сюда.

Произнесенное и услышанное поражает настолько, что невольно вскидываю голову. И удивляет просьба не одного меня: этот истукан с испуганными глазами тоже в шоке от услышанного.

А я не ослышался? Он просил его больше не приходить?!

Кажется, рядом упала чья-то челюсть, звонко грохнув об кафельный пол. Пожалуй, на это никто не обратил внимания.

Подожди, Мышка, не отвлекай! Дай досмотреть и дослушать, чем сериал закончится. Тьфу ты! Разговор то есть!

— П-почему?

Едва не ляпнул то же самое. Точнее ляпнул, но мысленно, слава богу, а не вслух.

А далее, как в замедленной пленке, один медленно отступает, другой, напротив, напирает на него в попытке дотянуться, в попытке прикоснуться, поймать.

— Тебе не стоит быть частью моих кошмаров.

И в этих словах столько боли и отчаяния. Столько страданий и горечи, что даже мне становится не по себе.

Так, все, хватит! Заканчиваем этот балаган!

Но вслух я ничего сказать не успеваю. Парнишка резко впечатывается в меня спиной, а я на чистых инстинктах обнимаю его, через мгновение сообразив закрыть ему глаза ладонью. И через то же мгновение чувствую влагу под пальцами.

— Леш, это реальность.

Шепот. Очень тихий и едва различимый сквозь гул и топот чужих ног по коридору. Разумеется, его выводят из здания лишь по одному произнесенному слову, по движению головы. Разумеется, он не возражает. Разумеется.

— Я больше не хочу быть здесь.

Слышу сквозь всхлип и беззвучное рыдание, сильнее прижимая к себе вмиг обмякшее тело.

Разумеется, я буду всю ночь и потом еще целый день грызть себя за свою слабость, за любопытство и за чужую выходку. Разумеется, этот инцидент не уйдет дальше дверей клиники и Еве ничего не скажут о случившемся. Разумеется, парню потом понадобится много успокоительного, но после этого случая есть большая вероятность, что я еще не скоро достучусь до него. Разумеется, так поступать было нельзя. Разумеется.

***
 

На следующий день во время обхода я наблюдаю, как его худая одинокая фигура пустыми и абсолютно слепыми глазами смотрит в небо.

— Я никогда тебя не брошу. Обещаю.

Слышу его тихий шепот и невольно улыбаюсь, мысленно убеждая себя, что все будет хорошо, что он поправится, выкарабкается и обязательно справится со всеми навалившимися на него проблемами и неурядицами. Столько мольбы и надежды в его словах слышится, что поверить в собственные желания оказывается проще, чем думалось. А еще там на губах сияет улыбка, которая буквально слепком отпечатывается в памяти на всю оставшуюся жизнь.

Мне хочется побыть с этим пареньком подольше. Хочется помочь выбраться из болота, в которое его затянуло собственное подсознание. Хочется быть рядом, когда он окончательно придет в себя. Много всего хочется. Только у больших шишек на этот счет оказываются свои планы. Меня решают перекинуть обратно в столицу, поближе к родным местам и лицам. Только что ж поделать, если и эти места, и лица тоже успели совсем родными стать?!

Последующие дни превращаются в бесконечные проводы, пожелания удачи, долгие посиделки и крепкие объятия. В мой адрес звучит много всего, и я много всякого обещаю, много всего произношу. А еще с моих уст звучит тихий шепот в ту растрепанную макушку, те самые слова, которые я обещал больше никому не говорить: «Я вернусь», как обещание и надежда на скорую встречу.

Я уезжал с легким сердцем, в приподнятом настроении, хотя и с печальной улыбкой на губах. Уезжал в какой-то иной мир, который захватил и поглотил целиком буквально с первых минут, как я сошел с трапа самолета.

Три дня спустя до меня дошли сведения, что Алексей улыбнулся кому-то из медперсонала. Четыре дня спустя в трубке телефона радостно вещали о том, что он осознанно окликнул санитара по имени. Тем же вечером мне сказали, что он интересовался, когда я приеду.

Я был так рад, что он идет на поправку. Испытывал такие сильные эмоции и такую невероятную гордость, будто это была лишь моя заслуга, будто он сам не прикладывал никаких усилий к достижению своей цели, своего выздоровления. Я был так воодушевлен, что не раздумывая купил билет на ближайший свободный от работы день.

На пятый день мне сообщили, что он изъявил желание увидеться с сестрой. На шестой — выйти на прогулку в сад, в котором пробыл до позднего вечера. На седьмой…

На седьмой день я вылетал в тот город первым же рейсом, билет на который смог добыть чудом. В город, который за столь непродолжительное время стал для меня не менее родным, чем столица, в которой я прожил большую часть жизни. К тем людям, которые были уже не безразличны, которых я мог смело назвать своими друзьями.

На седьмой день… он не проснулся.