Приятна дорога в ад,
Маршрут бесконечно долог.
Один проникающий взгляд -
Твой мир безвозвратно расколот.
Возможно ли прорасти
В снегу без тепла и света?
Я знаю: мне нужно уйти, чтобы спасти.
Я сделаю это.
Flёur, "Я сделаю это"
"Ты хоть раз выходила за обшивку станции?"
Екатерина хмыкнула и расплылась в улыбке. Полюбилось ему вести с ней переписку, да и это было удобно: транскриптор всегда с собой и можно в течение дня договариваться о планах на вечер… ну или писать друг другу милые глупости.
"Не доводилось. Я и "Артаксом" пользовалась только пару раз, в САГИТТе".
Кажется, с сегодняшними планами всё было уже ясно.
"Как освобожусь, зайду за тобой. Полетаем!"
Готовя их обоих к выходу наружу, Морган был деловит и собран, но в его действиях ясно сквозило детское нетерпение: видимо, выходить в открытый космос он любил, а ещё ему хотелось увидеть её реакцию на такую прогулку. Наблюдая за ним, заразилась этим предвкушением и Екатерина: всё-таки это то самое, о чём ей мечталось с тех пор, как она впервые услышала рассказы отца о космосе; то, что было одной из причин радоваться факту, что местом её работы является именно орбитальная станция.
Помогая ей нацепить тяжёлую конструкцию "Артакса", Морган лично проверил все крепления и клапаны и в ответ на замечание Ильюшиной, что главный инженер вполне в силах позаботиться об этом самостоятельно, только легонько щёлкнул её по носу. Первой мыслью было возмутиться, но девушка промолчала: хочет проявить заботу — пусть. Это его заслуженное право как инициатора их отношений, старавшегося в них главенствовать.
А в том, что это были именно отношения, а не просто пара ночных свиданий, Екатерина уже успела убедиться. По крайней мере он прикладывал немало усилий, чтобы так оно и было — или казалось таковым. Делал всё, чтобы их встречи не ограничивались постелью. Вот как сейчас, например.
Видимо, она выглядела слегка напуганной из-за расширенных в ожидании предстоящего глаз, так что Морган, заметив это, ухмыльнулся:
— Страшно?
— Вот ещё, — тут же упрямо задрала нос Екатерина, уже успевшая понять, как ему нравится, когда она проявляет вот такое по-детски глупое упорство.
Он довольно улыбнулся, очевидно, лишь уверившись в том, что она отрицала, и, по-хозяйски схватив пальцами её острый подбородок, повернул её к себе и чмокнул в губы.
— Будет здорово, Кейт.
Невесомость — не самое приятное состояние, это было ясно ещё после работы в САГИТТе. Головокружение и ужасающая, обездвиживающая беспомощность, когда твой собственный организм восстаёт против тебя, не способный понять, что с ним происходит, и путается в своих ощущениях. Но, вместе с тем, чувство постоянного полёта, не требующего никаких усилий, было слегка пьянящим. И если в глухих замкнутых туннелях при всём этом нужно было сосредотачиваться на деле, то на предстоящей прогулке, возможно, будет шанс ощутить всю прелесть невесомости, ни на что не отвлекаясь.
— Не оглядывайся пока, — попросил Морган, когда они проплывали сквозь обручи стыковочного шлюза. — Смотри на меня.
Борясь с головокружением, которое никогда не станет ей привычным, Екатерина послушно уставилась вперёд, на невыносимо яркий на фоне тёмной пустоты силуэт в алом костюме, тянущий её за руку. Напоминающий цветом небеса их родной планеты шлем скафандра сверкал причудливым самоцветом, отражая передаваемый Луной свет.
Они неспешно плыли прочь от станции, изредка регулируя полёт с помощью двигательных установок, и женщиной всё сильнее завладевал по-детски чистый восторг. Она в открытом космосе, по-настоящему! Как мечтала когда-то. Как рассказывал папа, обещая маленькой Катюше, что и она однажды сможет вот так же шагнуть в искрящуюся блёстками звёзд черноту и взглянуть со стороны на их общий со всеми землянами дом. В каком-то смысле он своё опрометчивое обещание исполнил. Ведь это ради него она здесь.
Морган отключил тягу "Артакса" и, ещё двигаясь по инерции, подтянул Екатерину ближе к себе, насколько это было возможно, прислонился гранёной поверхностью своего шлема к её, так что можно было смутно различить черты лица.
— Готова?
— Позёр, — беззлобно фыркнула Ильюшина. — Любишь ты производить впечатление. Да и я уже видела станцию издалека, когда подлетали на шаттле.
— Из шаттла совсем не то, — улыбнулся он. — Почти то же, что на картинке. А тут — по-настоящему. Так ты хочешь это увидеть?
— Давай уже, ну! — смеясь, почти выкрикнула она, и, зажмурившись, позволила повернуть себя на сто восемьдесят градусов. И распахнула глаза.
Он, конечно, рассчитывал на удивлённый вздох — и Екатерина не дала ему разочароваться. Её восхищённое "ах", совершенно искреннее, с шумом помех рассыпалось в эфире.
Да, "ТранСтар" было чем гордиться. "Талос-1" был великолепен, поражал воображение и габаритами, и лощёным видом, горделиво сверкая позолотой отделки на молочном фоне Луны. Вблизи, а не сквозь укреплённое стекло иллюминатора шаттла, он смотрелся ещё величественнее, монументальнее. И в то же время вид его был слегка гнетущим: немыслимое чудо инженерной мысли, плод стараний и русских, и американцев, и вообще самой разношёрстной команды землян, он напоминал о ничтожности человека против такой громадины.
Но вид не только на станцию и Луну так тщательно выбирал Морган, пока вёл девушку за собой сквозь пустоту. Прямо за "Талосом" далёким и нелепо малым шариком, окутанным серебристо-лазурной дымкой, располагалась она. Земля. Казалось, протяни руку — и поймаешь её, словно переполненный воздухом мыльный пузырь. Такая хрупкая на вид, серебрящаяся под светом далёкого, но всё же единственного согревающего её Солнца. Такая родная…
Хотелось смеяться, плакать, кричать — всё это вместе. Ни из шаттла, ни из холла, кафетерия или апартаментов Моргана такого было не увидеть — и не почувствовать пробирающего до костей осознания громадности космоса и незначительности на его фоне не то что человека — а целой планеты, такой огромной для него.
— Слушай… Это… Ты прости, но это круче секса, — переполненная чувствами, выпалила она первое, что пришло на ум, чем вызвала у Моргана приступ смеха.
— Ну, это мы ещё посмотрим, — нарочито томно ответил он, отсмеявшись, и тут уже настал черёд Екатерины фыркнуть и шутливо пихнуть его кулаком в плечо, от чего они покачнулись в вакууме и начали плавно дрейфовать, цепляясь друг за друга.
— Нет, ты только… — плывущий вдали шар планеты легко уместился в рамку, сформированную пальцами тонких рук в массивных перчатках, вытянутых вперёд. Кейт почувствовала, как Морган придерживает её за талию, позволяя выпрямиться во весь рост по направлению к Земле. — Это… Это просто нереально.
— У нас тут многое куда реальнее, чем кажется, — он явно был доволен произведённым эффектом.
Издав ликующий вопль, разорвавший повисшую после его фразы тишину эфира, Кейт крепко схватила мужчину за руку и коротко нажала кнопку ускорения на своём "Артаксе", чтобы их слегка закружило. Когда же вращение замедлилось, приблизилась к нему, прижавшись к поверхности шлема, как делал он сам до этого, обхватив пальцами с обеих сторон гранёную полусферу, за которой виднелось умиротворённо улыбающееся ей лицо.
— Морган… Спасибо тебе.
***
Россыпи звёзд, перемигивающиеся за иллюминатором и увиденные в тот вечер вживую в открытом космосе, как и вид родной планеты и слепящего шара главной и единственной звезды их системы, навевали странные мысли. О том, что все эти звёзды — такие же Солнца для других, несоизмеримо далёких планет, а оно, в свою очередь — всего лишь маленькая искра на чьём-то ночном небосводе. И ещё всё не шла из головы глупая в своей пустой метафоричности мысль, что с людьми всё точно так же: для одного ты — лишь далёкая холодная звезда, а для другого — целое Солнце.
Но Солнце светит не для кого-то конкретного. Оно светит просто потому, что не может не светить, и в его лучах может обогреться любой, кому улыбнётся удача под них попасть. А ещё очень легко обжечься, забывшись в его тепле и возомнив, будто оно не способно причинить боль.
Екатерина ещё пыталась отрицать возросшую симпатию к Моргану, но с каждой встречей, с каждой проведённой вместе ночью становилось всё сложнее скрывать это от самой себя. И ещё тяжелее было осознавать, что однажды она всё равно совершит то, ради чего и позволила всему этому случиться — и будет ненавидеть себя за это.
Он, конечно, замечал её реакцию на его взгляд, улыбки, объятия и не скупился на слова и действия, от которых у неё в груди становилось тепло, словно упомянутое светило поселилось там, разливая согревающее сияние, которое, однако, не способно было заглушить соседствовавшего с ним холода чёрной дыры, зародившейся в её душе куда раньше. Екатерина так ухватилась за идею сблизиться с ним, привязать его к себе — словами, прикосновениями, улыбками — что не заметила, как сама привязалась куда сильнее, чем планировала. Опасно сильнее.
Было бы всё это хоть самую чуточку проще. Встретиться бы им при иных обстоятельствах, быть не теми, кто они сейчас — и она не раздумывая открыла бы неожиданно ставшему дорогим ей человеку то, что уже давно и мучило, и согревало её. Тепло в тёмно-карем взгляде было таким манящим, что хотелось довериться ему, безоговорочно принять на веру то, что он будто бы действительно хотел быть с ней.
Но главный инженер слишком привыкла верить только себе — а теперь, после того, как её предало собственное сердце, глупое, дикое, дурное, даже этого не могла. Она бы и рада была дать себе волю и позволить обманчиво ласковому взгляду, уверенным прикосновениям и желанным словам возыметь над ней полную власть, но это было выше сил недоверчивой, запуганной, разрывающейся между сердцем и разумом Кати Ильюшиной.
Иногда они не виделись целыми днями, когда Морган с головой погружался в их с Алексом исследования. И если он договаривался о встречах с Екатериной, ей приходилось напоминать ему о них — когда электронными сообщениями, а когда и записками на полях его рабочего блокнота, который он обычно оставлял в кабинете. И даже после этих напоминаний Морган всё равно мог пропустить свидание, оставив девушку в одиночестве ждать его звонка. Впрочем, обманывая саму себя, она делала вид, будто так и должно быть и она вовсе не ждёт его, и, тем более, не искала его сама. Найдётся, придёт, позовёт её — если это будет ему нужно. Не хватало ещё, как влюблённая школьница, бегать за ним, ища его внимания, хоть и хотелось проводить больше времени в его обществе.
У него хватает своих дел. Он, в конце концов, человек науки. Куда уж личной жизни с ней соревноваться.
Сошли на нет его попытки разнообразить их встречи и поражать её, сметённые вихрем навалившихся на него дел. Совместные ночи становились всё менее бурными, разговоры после близости — всё менее откровенными, и девушке стало казаться, будто эти отношения, и без того призрачные, она едва ли не выдумала сама себе.
Каждый новый раз младший Ю возвращался из лабораторий всё мрачнее — и в то же время окрылённее. Он словно разрывался между чем-то, о чём Екатерине не хотел говорить. Она и не настаивала, она никогда не лезла в его работу, но игнорировать его странные задумчивые взгляды становилось всё сложнее. Под ними инженер ощущала себя неуютно, словно он в своих мыслях решал её судьбу, не заботясь при этом о её мнении, её желаниях и чувствах.
Она всё-таки влезла в его терминал однажды утром, когда тот был включён, а Морган ушёл в душ. Искушение прочитать, например, ещё и почту, чтобы, возможно, узнать, что его так гложет, было велико, но Екатерина поборола минутную слабость. И так достаточно поводов презирать себя.
Обнаруженная информация, впрочем, мало чем помогла. Её отец Юрий Андронов действительно был на "Талосе" и проходил в базе данных о добровольцах под номером Д-010655-32, но ничего, что могло бы указать на его судьбу и местоположение, там не было. Нужно было выяснять это в специализированном отделе, занимавшемся добровольцами, доступом в который Екатерина, естественно, не владела. Но попытаться выяснить больше стоило. По крайней мере она теперь точно знает, что он здесь был.
Выходит, то, ради чего она решилась вступить в отношения с Морганом, было выполнено — насколько это пока что было возможно. Но принесло ли это облегчение?
***
Дверь кабинета вице-президента, как и всегда в рабочее время, была открыта. Чанга на своём рабочем месте не было, и, услышав голос Моргана, Екатерина остановилась возле стола ассистента, подле проёма, прислушиваясь к разговору. Он говорил с Алексом по громкой связи… значило ли это, что если она случайно подслушает эту беседу, то в этом нет ничего страшного?
— Морган, я же говорил: не заводи всё так далеко. Мало ли что. Хотя ты уже большой мальчик и сам в состоянии принимать сложные решения…
— О чём ты удивительно часто забываешь. Я для тебя всегда младший.
— Проклятие всех сиблингов: детские роли преследуют их всю жизнь. Смирись.
— Нет, слушай, мы же уже обсуждали это. И ты помнишь моё решение, слово в слово помнишь, я уверен, так что не прикидывайся. И я с тех пор не передумал.
— Просто волнуюсь о последствиях. Разобьёшь девочке сердце…
— Да тебе же плевать на неё.
— А тебе нет. Это меня и беспокоит.
— Алекс… Если не прекратить это сейчас, потом будет хуже. Да и после того, что выяснилось…
— А ты сам уверен, что оно того стоит?
— ...Да.
— Морган, я спрашиваю это, потому что не имею права заставлять тебя. Я ещё не видел тебя таким. Ты ни к одной любовнице так не привязывался.
— Слушай, ты…
— Брат, то, что я закрываю глаза на то, как на тебя вешаются окружающие, не значит, что я этого не вижу. И того, как на тебя смотрит Екатерина. И ты на неё. Поэтому уточняю в последний раз, потому что потом пути назад не будет.
Стоящая за порогом директор Ильюшина ощутила, как кровь отхлынула от лица и накатила тошнотворная дурнота. Она не поняла многих вырванных из контекста фраз, но не сомневалась, что ничего хорошего услышанное ей не сулило.
Вот к чему были все эти взгляды, эти странные разговоры, которые он порой заводил с ней в последнее время… Но что такого выяснилось? О чём они говорили?
— Я всё решил, Алекс.
Рано или поздно звёзды сгорают, а некоторые из них даже становятся при этом сверхновыми, что сопровождается разрушительным взрывом. Как бы и ей не сгореть во взрыве того, что она посчитала своим Солнцем...