Давай разрушим потолок

И будем видеть бездну звёзд,

Читать падений их следы.

Я притворюсь, сглотнув комок,

Что я твоих не вижу слёз

Сквозь волны темноты.

Больше не будет больно и плохо,

Сегодня не кончится никогда.

Между выдохом каждым и вдохом

С неба летит звезда,

Гаснет звон последнего слога,

И шкатулка вопросов пуста.

Больше не будет больно и плохо,

Сегодня не кончится никогда.

Flёur, "Сегодня"

Как она добралась до кабинета вице-президента в холле "Талос-1", Кейт помнила смутно. Но дошла в целости, вооружённая верным ломиком и снова способная постоять за себя — благодаря помощи Моргана, не бросившего её обездвиженной умирать на электростанции.

Она прихватила с собой найденную по пути пачку печенья и пару гранатов, оставила их на его столе в кабинете. Может, у него и не было бы времени или желания перекусить, когда придёт, но это меньшее, что она могла тогда для него сделать.

Была неожиданно рада видеть доктора Игве, обнаружившегося в кабинете и, как выяснилось из беседы, тоже спасённого Морганом. Многие из персонала недолюбливали его, презирали, и, возможно, он и вправду был чудной, но он тоже человек, как и все остальные на станции, а это в тот момент было единственным, что имело значение среди всей этой катастрофы.

А ещё в кабинете было то, что в последнее время являлось предметом споров и недоуменных дискуссий в переписке между инженерным отделом, службой безопасности и Алексом Ю. Пресловутый неучтённый оператор, из-за которого от инженеров регулярно требовали отчётов о количестве подобных машин всех классов на "Талосе", пытаясь выяснить его принадлежность и местонахождение. Значит, подозрения насчёт того, кому он принадлежал, оправдались. Как иронично, что всё это уже не имеет значения. Кроме того, что голос, звучащий из этого оператора, знаком ей до зубной боли.

Решение рассказать Моргану о причине её устройства на "Талос-1" было в какой-то степени спонтанным, и не сразу Ильюшина сообразила, как жестоко, скорее всего, прозвучали для него её слова. А поняв это, слегка растерялась: она сама теперь не знала, как относиться к нему после всего произошедшего, и не могла решить, действительно ли ей хотелось причинить ему боль.

Но, даже если младший Ю был оскорблён и почувствовал себя использованным, он этого не показал. Хотя он тоже был растерян. Словно не совсем понимал, что происходит, как если бы находился в дурном сне. Словно тщетно пытался вспомнить что-то. Он был немногословен и явно спешил, так что Кейт и не надеялась, что он исполнит её просьбу и станет возиться в архиве, когда вокруг творится такое. Тем сильнее она удивилась, когда на экране терминала высветилось сообщение о приёме файла.

Она решила дождаться его.

***

...И теперь очень, очень сильно об этом жалела. И чего ему стоило солгать ей, что файл потерян, и не отправлять? Не подставлять самого себя, а главное — не уничтожать её этой страшной правдой.

Иногда лучше жить в неведении. Потому что продолжать существовать с осознанием такого кажется невозможным. Правда не бывает приятной. Она колется, словно терновник, и жжётся, как раскалённый уголёк, сжатый в ладони, но именно эта причиняемая ею боль заставляет ощущать себя живым. Способным пережить многое и не сломаться, когда кажется, будто уже ничто не может удержать тебя в целости. Потому что после знакомства с этой правдой начинаешь осознавать, что вряд ли тебя когда-либо постигнет что-то ещё страшнее.

У судьбы действительно жуткое чувство юмора.

Кажется, Морган уже ушёл, молча удалился куда-то в глубины тысячу раз проклятого "Талоса" по одному ему ведомым делам. А Кейт всё ещё стояла в углу кабинета, отвернувшись к экрану "Зеркала", отстранённо наблюдая, как исходят дрожью её собственные руки, её тонкие пальцы, то и дело бездумно ловящие горячие солёные капли.

Лучше бы ему было не давать ей услышать эту запись. Или вовсе оставить девушку на электростанции, просто пройдя мимо. А ещё лучше было бы и ей, и маме в своё время просто смириться с исчезновением отца и вычеркнуть его из жизни, ведь тогда отважной, но обладающей слишком доверчивым сердцем Кейт Ильюшиной никогда не повстречался бы растерявший во имя науки всю свою человечность Морган Ю… Но у жизни свои взгляды на то, как должно быть лучше.

Истина — худшее из того, что может пожелать отыскать человек. Существовать во лжи и неведении куда блаженнее. Поступать так, как хочется, а не как должно в соответствии с тем, что тебе известно. Наивно и безоговорочно верить всем словам и ощущениям. Оказавшись во тьме, тянуться к Солнцу, будто его лучи никогда не обжигали до волдырей.

Она вдруг осознала, что очень давно не писала маме, на Землю. Не хотелось признаваться в безуспешности своей отчаянной вылазки на "Талос-1", да и корреспонденция всегда тщательно отслеживалась, об этом все догадывались. Да и что бы она написала — хотя бы сейчас, когда цель её выходки достигнута?

“Мама, я наконец-то выяснила всё. Ты не зря плакала по ночам, когда думала, будто я не слышу. Папы нет, но мы же с тобой и так знали это. Он давно погиб для нас. И подтверждения не требовалось: неугодные нашему правительству не возвращаются из лагерей.

Столько всего произошло здесь со мной — ты устала бы слушать, начни я тебе рассказывать. Всё-таки космос невероятен, всё как в папиных рассказах. И работа на станции… всё это кажется яркой картинкой из какой-нибудь утопии прошлого века. Правда, на самом деле ею не является.

А ещё — можешь беззлобно поязвить на эту тему, как ты делала когда-то, — я влюбилась, мам. Но лучше тебе ничего об этом не знать.

Хотя ты всё равно никогда не прочитаешь этих строк. И сомневаюсь, что сможешь хотя бы ещё раз услышать мой голос…”.

Екатерина горько скривилась, как от боли.

— Январь, — тихо позвала она, подойдя к столу, и со вздохом присела на край. Мельком глянула на Игве, старательно изображающего, будто он увлечён работой с фабрикатором, и заставила себя поднять взгляд на подплывшую на её зов и выжидающе замершую на почтительном расстоянии машину. — Ты сказал: он не помнит.

Оператор в узнаваемом красно-чёрном корпусе с небрежной наклейкой с названием месяца на боку подлетел ближе.

— Это так. Теперь, когда он ушёл, вы выслушаете меня?

— А он хотел бы, чтобы ты рассказал мне это?

Воцарилась тишина, и Кейт махнула рукой: мол, говори уж, раз начал.

И он продолжил — тем голосом, от которого зудело под рёбрами и хотелось в кровь расшибить кулаки о стену, но лучше — о непростительно идеальную физиономию истинного его обладателя. Речь Января была сухой и строгой, информативной — нечеловеческой. Хотя он неплохо имитировал смущение и растерянность в паузах, пока рассказывал ей обо всём. Об идее эксперимента с нейромодами. О долгих раздумьях насчёт подбора подопытного добровольца для него. О решении Моргана самому стать лабораторной крысой для их с братом опытов.

О том, что он не хотел, чтобы она была вынуждена раз за разом переживать всё это вместе с ним.

Дальше она слушала вполуха: о подозрениях насчёт саботирования Алексом восстановления его памяти, о тайном создании оператора с копией личности, о срыве очередных тестов в день начала тифонского нашествия…

К горлу снова предательски подкатил душный ком, и Кейт судорожно вздохнула. Да что же он за человек такой… и человек ли? Во время своего срыва после прослушивания записи она в сердцах обвинила его в обратном. В том, что ему и его близким не знакомы понятия ни семьи, ни человечности. Но вот он снова меняется в её глазах, в очередной раз, как будто недостаточно было всех прежних метаморфоз: из любящего и понимающего — в презрительного и бесстрастного, из равнодушного мучителя — в милосердного спасителя… Так какой он на самом деле?

— ...С извлечением нейромодов Морган утратил память и о вас, и о… том эксперименте, и обо всём пребывании на "Талосе". И эту информацию уже, к сожалению, не восстановить.

Она прижала ладони к вискам, нахмурилась. Наконец-то всё стало на свои места. Его поведение всё это время… и причина того в высшей степени странного расставания.

— То, что он забыл это… ни в коей мере его не оправдывает…

— Но вам же всё равно хочется оправдать его, директор Ильюшина?

Жаль, что машине физический урон не причинит никакой боли. Так же, как её колкие, отчаянные слова совершенно не тронули человека, который утратил память о трёх годах собственной жизни, возложив их на алтарь науки… впрочем, не совсем добровольно.

— Я ему никто, — тихо констатировала Кейт. — Ему не перед кем оправдываться.

— Поверьте, Екатерина: если бы он помнил…

— То что? — прервала она его. — Сожалел бы? А что мне с его сожалений? Они не вернут мне отца. И… — она умолкла, опустив взгляд.

И меня они мне тоже не вернут: мою независимость, мою моральную целостность, неприкосновенность моих чувств.

— Морган уже совсем не тот человек, что провёл ту процедуру… и не тот, каким вы его знали, — после паузы вдруг промолвил оператор. — Ему сейчас тоже очень нелегко.

— То есть — не тот? — устало отозвалась Ильюшина. Наклонила голову к плечу в ожидании его ответа.

— Частая смена нейромодов меняет характер испытуемого. До этих тестов это было лишь гипотезой, но Моргану пришлось убедиться в этом на личном опыте. Я — январская копия его личности — сильно отличаюсь от оригинала до эксперимента. И нынешний Морган Ю тоже уже очень далёк и от него… и даже от меня.

А вот это было ещё более неожиданно, чем всё, что она успела узнать за этот безумный день. Хотя… всё равно образ её Моргана уже давно рассыпался на тысячу осколков, так что она вряд ли смогла бы сравнить его прежнего с ним нынешним. И с Январём.

— И, знаете, Кейт, хоть я уже не совсем его понимаю, а он сам сейчас с трудом осознаёт, что творится вокруг… Думаю, он всё равно будет рад услышать ваш голос, если вы решитесь позвонить ему.

Екатерина уставилась куда-то в сторону от оператора, упрямо поджав губы. Рассеянным взглядом натолкнулась на стоящий на полке совместный портрет четы Ю и их сыновей.

Она тоже тогда ляпнула это сгоряча, наверное. Про семью. Про человечность. Не та сейчас ситуация, чтобы разбрасываться некогда близкими людьми, чтобы отвергать того, кто, как хочется верить, готов наконец раскаяться за всё, что наворотил когда-то. Хотя, возможно, это ей только так кажется, только хочется верить в него — по инерции, по привычке, как будто она всё ещё на что-то надеется.

Самое мерзкое во всём этом — осознание, что ей всё равно не изжить полностью своей нездоровой уже привязанности к нему. К убийце её отца. Но, если поверить словам Января, то выходит, что в некотором смысле уже не существует того Моргана, который убил Юрия Андронова ради проходного эксперимента; который очаровал его дочь, не догадываясь, что она ею является; который разорвал связь с ней то ли потому, что она могла помешать опытам, то ли, по более благородной версии оператора, чтобы упростить существование ей самой. А это значит… не что она простит ему содеянное, нет. Но попытаться узнать его заново, понять его мотивы, дать ему ещё один шанс она может.

Проводив взглядом Января, с обычной операторской меланхоличностью дрейфующего мимо стола, мимо сейфа, мимо высокой клумбы-витрины с императорскими тюльпанами, девушка снова позвала его:

— Морган… То есть Январь. Так ты считаешь, ему нужен мой звонок?

Машина неспешно повернулась к собеседнице:

— Личность Моргана Ю сейчас очень расплывчата и неустойчива, как и его психическое состояние. Ему почти не за что зацепиться. Ещё сегодня утром он, не понимая и не помня, где находится, не доверял никому, даже самому себе. Но по мере восстановления картины мира посредством писем, записей "Зеркала", разговоров с людьми стали проявляться ключевые точки его мировосприятия, которые, как якоря, удерживают его разум в целости. Вы, Кейт — один из этих якорей. Вы и всё, что вас с ним связывает — неважно, хорошее или плохое, вы ведь всё равно уже не скажете, что равнодушны к нему. А это — именно то, что важно для него сейчас: знать, что есть кто-то, для кого он что-то значит. Пусть даже негатива в его адрес у вас сейчас гораздо больше, чем чего-либо позитивного.

Транскриптор лёг в руку привычно, и так же привычно пальцы отыскали строчку с нужным контактом, выжидающе замерли над ним.

— Ладно, Январь, я, наверно, была не совсем права насчёт твоей совести. Надеюсь, насчёт его — тоже…

Она поговорит с ним снова. Если он захочет выслушать её. Если будет готов не вернуть всё, но хотя бы попытаться начать заново. Если этот безумный день когда-нибудь закончится...