Хмурая осень в Дануолле, с её затяжными дождями, всё более короткими днями и неспешно подступающими холодами обычно навевает тоскливое спокойствие и сонливость. Обычно. Но не в этот день.

Лорд-защитник уже долгие часы не находит себе места. Беспокойно меряет шагами коридоры, порывисто подходит к очередному встреченному по пути окну — лишь чтобы, на мгновение глянув в него и, конечно, не заметив ничего нового в монохромном пейзаже, тут же рассеянно отпрянуть и продолжить своё маетное хождение по Башне.

Он никогда не считал себя бесстрашным — таких людей не бывает, у каждого есть слабое место, нужно лишь стараться, чтобы о нём мало кто знал. Однако за годы службы и при герцоге Абеле, и при императорском семействе он неплохо научился приводить себя в хотя бы относительное душевное равновесие в сложных ситуациях. Но в те моменты многое зависело от него самого, а теперь… Теперь остаётся лишь ждать. Надеяться на силы той, которой сейчас тяжелее, чем ему. И на то, что к ней природа будет милосерднее, чем к её матери.

И, кажется, теперь Корво впервые за долгое время вспоминает, что такое страх — изнуряющий, бесцельный, истачивающий до дна души.

Руки дрожат, как трепещет и огонёк, от которого серконец прикуривает — и тут же, шипя, раздражённо сминает в руке сигарету с ещё горячим кончиком. Даже курить сил не хватает. Да и… теперь пора будет окончательно отказаться от этой привычки, к которой он крайне редко, но позволял себе вернуться.

Он клялся защищать и беречь тогда ещё просто подзащитную, а теперь уже любимую женщину — и, как назло, жизнь вновь показывает ему, насколько он может быть бесполезен и беспомощен в некоторые действительно важные моменты. Вот в этом случае он точно ничем не способен помочь.

Время тянется беспощадно долго, и начинает казаться, будто не несколько часов назад у Императрицы начались роды, а целую вечность. Башня Дануолла замерла в боязливом ожидании, и если слугам хотя бы всегда есть чем заняться, то лорд-защитник не может сосредоточиться ни на одном деле, погружённый в тревожные сумбурные мысли. Никто не спешит готовиться к празднеству в честь рождения наследника: слишком хорошо здесь помнят, чем завершилось в прошлый раз подобное радостное предвкушение. Слишком ярок до сих пор перед глазами вид укутанной в траурные флаги Башни — и заплаканной, убитой горем юной принцессы, чей тихий счастливый мирок в одночасье дал серьёзную трещину.

Нет, Джессамина справится. Она куда моложе, чем была её мать на момент своих вторых родов, да и королевский лекарь не раз убеждал обеспокоенную будущую мать в том, что и ей, и ребёнку опасаться нечего. Но ведь всегда остаётся минимальный, но шанс, что что-то пойдёт не так…

Силясь отвлечься от мрачных мыслей, Корво напоминает себе, что совсем скоро его жизнь станет совсем иной и в прежнюю колею уже никогда не вернётся. Появится ещё кто-то, ради которого он будет готов на всё — даже отдать свою жизнь, если потребуется. Будет это непоседливый мальчишка или наверняка не менее красивая, чем её мама, девочка — важно лишь, что у Корво теперь будет на одного дорогого человека в этом мире больше. Его тайное, несмелое счастье обретёт на порядок больший масштаб.

А ведь, как кажется, совсем недавно он, утешая юную подопечную, обронил фразу о том, что у него никого больше не осталось. Но не минуло и десяти лет — и вот у него уже есть… семья? Так хочется и так страшно произнести это слово. Признать себя частью чего-то важного, чего-то большего, чем один человек, отвечающий лишь за себя.

В голове никак не укладывается слово "отец", которое вот-вот можно будет применять к нему самому.

Нет, он сам порой тот ещё мальчишка, пусть и вынужденно научившийся ответственности слишком рано, с утратой собственного отца, а после ещё и получивший такую важную миссию — беречь жизнь и здоровье другого человека, причём важнейшего в стране. И ведь кажется, совсем недавно он переступил порог самого главного здания в Дануолле — да во всей Империи, — тогда ещё юнцом девятнадцати лет от роду и вскорости после этого был неожиданно для всех объявлен лордом-защитником. Но вот ему уже тридцать — безумное число, казавшееся таким далёким, — и он уже не только телохранитель теперь уже Императрицы, но и её доверенный советник… а также любовник и без пяти минут отец её ребёнка. Скажи ему кто десять лет назад, что он придёт к этому — и Корво Аттано лишь рассмеялся бы. Так не бывает. А если и бывает, то точно не с ним, — так он ответил бы.

Но никогда нельзя быть уверенным в своём будущем.

Раздумья и воспоминания прерываются внезапным осознанием: в Башне вот уже некоторое время очень тихо. Ни ропота переговаривающихся любопытных слуг, ни порой всё-таки прорывавшихся через множество стен с верхнего этажа криков роженицы. Словно мир вокруг теперь заполнен незримой ватой, обит бархатом, крадущим в мягкий плен любой звук.

Замерев на миг у стены, о которую до этого опирался, Корво с места срывается в бег, к лестнице.

Дверь императорских покоев на верхнем этаже приоткрыта, и слух Корво улавливает негромкие деловитые переговоры снующих туда-сюда служанок и усталые указания Соколова, на присутствии которого настояла сама Джессамина, хотя некоторых это привело в возмущённый ужас: где видано, чтобы мужчина помогал принимать роды? Но слово Императрицы — закон, да и сам королевский лекарь без возражений согласился присутствовать на родах для спокойствия Её Величества. Корво также не выказал протеста: может, Антон и не самый приятный в общении человек, однако в профессионализме ему не откажешь, так что в стране нет доктора надёжнее, которому можно было бы доверить здоровье главы государства и её ребёнка.

Корво осторожно заглядывает в дверь, едва её тронув, но тут же оказывается замечен одной из служанок, проходящей мимо с кипой простыней в руках:

— Ох, нет, вам тут делать пока нечего, лорд-защитник, — женщина пытается прикрыть дверь, выдворив его в коридор, однако её останавливает оклик Соколова из глубины покоев.

Личный лекарь императорского семейства подходит, устало потирая глаза рукой:

— Лорд Аттано просто беспокоится о своей подзащитной, это естественно. Иди, иди, — велит он служанке, помахивая рукой, и та, ещё раз с недовольством зыркнув на мужчин, продолжает свой путь. Соколов же становится в проёме и обращается уже к Корво: — А переживать вам не о чем, лорд-защитник, Её Величество прекрасно справилась. Сейчас она отдыхает. А ребёнок…

Видимо, на лице Корво отражается такая гамма эмоций, что натурфилософ не отказывает себе в удовольствии сделать небольшую паузу, и лишь после, ухмыльнувшись, продолжает, понизив свой громогласный грубый голос:

— Она тоже хорошо себя чувствует. И кажется мне, что принцесса у нас будет боевая… Вся в отца, — хлопнув остолбеневшего серконца по плечу, он хмыкает и тоже выходит в коридор, закрывая за собой дверь. — Ближе к вечеру можно будет зайти к ним. А сейчас нам всем нужно отдохнуть.

Тивиец удаляется прочь по коридору, а Аттано ещё некоторое время стоит перед дверью, уже даже не пытаясь побороть дрожь в руках.

Только к ночи ему позволяют снова войти в императорские покои. Джессамина бледна и выглядит утомлённой даже после выкроенных нескольких часов сна, но во взгляде её — счастье вкупе с лёгкой растерянностью. Не одному Корво непривычен и необычен статус родителя.

Одного взгляда на дочь достаточно, чтобы от безумной смеси чувств всё перевернулось внутри. Не верится, до сих пор не верится, что вот этот комочек упрямства, с пыхтением сжимающий в кулачки крохотные розовые пальчики — это его, родное, их с любимой плоть и кровь. Конечно, о чертах лица судить пока сложно, как и о цвете глаз, которых кроха пока толком не открывает, но гордое наследие рода Колдуин уже напоминает о себе как минимум вороново-чёрным завитком тонких волос на её макушке. Темнее, чем каштановая шевелюра Аттано. Может, после у девочки и станет более явным сходство с отцом, но весьма символично то, что даже здесь благородная императорская кровь сумела проявить своё присутствие первой.

Они с Джесс пару раз заговаривали об имени будущего ребёнка прежде, но так и не пришли к общему решению — не считая второго и третьего имени, которые больше являлись церемониальными и в повседневной жизни не использовались. Ими по традиции избирались имена предков, столь же древних, как и славных. А вот в выборе первого имени предоставлялась свобода.

— Смотри, какая сильная, — бормочет Джессамина, вновь сонно хлопая глазами, явно нуждаясь ещё в отдыхе, пока слегка отстранённо наблюдает, как дочка крепкой хваткой сжимает её указательный палец, тянет к себе, словно добытое сокровище. — Ну точно твоя дочь. Будешь учить её драться?

— Надеюсь, ей это никогда не понадобится, — тихо ответствует Корво, осторожно поглаживая кончиком кажущегося таким большим пальца лобик малютки. — Сильная, говоришь? Что насчёт имени… Эмилия*, например?

— Эмили, — спустя несколько мгновений раздумий произносит Императрица. — Пусть будет эта форма имени. Эмили Дрексел Лела Колдуин… Звучит неплохо.

— Ну вот… Буду теперь растить ещё одну будущую Императрицу, — хмыкает лорд-защитник, и Её Величество устало, но счастливо улыбается в ответ.

— Занятное развлечение вы нашли себе у нас в Дануолле, лорд Корво.

Как жаль, что Палома Аттано не дожила до этого момента. Она, конечно, понимала, что в любом случае отпускает сына не зря, что с его умом и умениями он пробьётся и в столице. Но и не мечтала, наверное, насколько высоко он действительно сумеет подняться. И даже предположить не могла, что её внучка будет наследницей трона…

Хочется верить, что маленькая Эмили будет достойна всех своих предков. По крайней мере оба её родителя сделают всё для того, чтобы она стала таковой. Однако пока что она — лишь крохотное создание, умиляющее одним своим видом и нуждающееся в их защите и ласке.

Эмили Колдуин. Эмили Аттано. Придётся ли им скрывать её происхождение, чтобы её право на трон не оспаривалось? Наверняка, пусть многие о нём и так догадываются. Но всё это сейчас кажется таким незначительным по сравнению с этим наконец обретённым семейным счастьем и уютом, до краёв наполняющим душу приятным теплом.