Угрюмая, сонная гристольская весна медлительно вступает в свои права, превращая в кашу смешанный с грязью сырой снег, островки которого всё ещё лежат тут и там, хоть зима на столичном острове редко бывает снежной, больше славится своей промозглой сыростью, так что от весны её обычно отличает разве что температура воздуха. Правда, в этом году приближение тепла не приносит радости.

По острову вот уже некоторое время распространяется вспыхнувшая по неведомой причине эпидемия чумы. И если холод давал хоть призрачную надежду сдержать размножение вызывающих её крыс, то с каждым удлиняющимся днём, с каждой сильной оттепелью становится всё тревожнее. Заболевших и погибших всё больше, а надежды на исцеление не видно. Особенно тяжко приходится жителям самой столицы, с которой и началось распространение болезни. Дануолл застыл, скованный смертельной тревогой.

И у Императрицы, и у её телохранителя слишком много забот, им едва хватает времени на элементарный ночной сон, сократившийся до нескольких часов. Оба встревожены и растеряны, как и прочие придворные советники, к числу которых заслуженно относится и сам Корво. Должно найтись решение, такая тяжёлая ситуация просто не может быть безвыходной… Но выхода почему-то всё не видно.

Подавленный настрой взрослых не скрыть и от юной принцессы Колдуин, неуёмно любопытной, как и всегда. Не осознавая в полной мере масштаба происходящего бедствия, она, однако, по-своему неосознанно пытается помочь дорогим ей людям — хотя бы стараясь отвлечь их от тяжких мыслей.

В один из дней она в который раз просит Корво пофехтовать с ней. Он иногда учит дочь держать оружие, пусть она ещё, по мнению многих, и слишком мала для этого, да и будто бы не положено юной леди, тем более высокого происхождения, орудовать клинком. Впрочем, лорду-защитнику, как и, тем более, его дочери, плевать на подобные предрассудки. К тому же — кто знает? — возможно, однажды это понадобится ей и станет чем-то большим, чем просто баловство со стругаными деревяшками.

Корво удаётся выкроить немного времени для неё незадолго до полудня, в день, на который не назначено никаких важных совещаний — а теперь такие дни выпадают редко. Пусть он вымотан морально и утомлён физически, силы для тренировки с Эмили у него точно найдутся. Кроме того, это позволяет хотя бы отодвинуть тяжёлые мысли на край сознания и немного отдохнуть от своих обязанностей советника.

Из-за слишком большой пока что разницы в их силе и росте он обычно учит её разным приёмам, помогая отрабатывать их на тренировочном манекене. Но в этот раз, как и во множество других прежде, девочке это быстро надоедает, и она с восторженным воплем бросается на отца, занеся деревянный меч в довольно ловкой уже хватке. Шутливая стычка длится недолго, хотя самим её участникам так не кажется. Корво, конечно, поддаётся, позволяя дочке осознать и использовать своё преимущество в скорости и размерах. Однако умения её пока что, конечно, несоизмеримы с навыками лучшего офицера Империи, и лобовая атака, в которую девочка вынужденно решается пойти, заканчивается плачевно для её оружия. От чересчур сильного удара деревянный меч в руках девочки с треском переламывается, и она едва успевает отскочить в сторону, взвизгнув, оставшись с куцым обломком в руке, сама едва удержав равновесие. Помедлив пару мгновений — явно позволенная отцом передышка, — Эмили с отчаянным воинственным воплем вновь кидается на Корво, сжав в руке это подобие кинжала — и, естественно, быстро лишается и его, и равновесия, растянувшись на полу. Лёжа на спине, тяжко дыша, девочка откидывает голову назад, упёршись затылком в пол, и издаёт разочарованный стон.

— Молодец, что не сдалась сразу, — лорд-защитник помогает ворчащей дочери подняться на ноги и бегло отряхивает от пыли и грязи её костюмчик. — Но работать с коротким оружием тоже нужно уметь.

— Это же проще, — в голосе Эмили всё ещё заметен след возмущения от столь бесславного поражения. — Большим мечом махать неудобнее…

— Это пока тебе не хватает сил его держать, — смеётся Корво. — На самом деле для того, чтобы орудовать кинжалом, нужно даже больше смелости, чем для меча.

— Значит, мечами и копьями пользуются только трусливые воины?

— Нет, нет… — вспоминая то, чему научился некогда сам, а также уроки от старших товарищей в гвардии Серконоса, он начинает терпеливо объяснять давно ставшие очевидными для него самого истины. — У длинного оружия своя особенность: оно требует значительного умения. Кинжал или нож гораздо проще заставить слушаться, чем меч или пику. Вот и получается: либо высокое мастерство, либо немалая сила духа. Подпустить врага к себе на расстояние больше полуметра — или едва больше длины своей кисти?

Переломленная деревяшка с расщеплённым краем, оставшаяся от тренировочного оружия, лежит на полу. Эмили рассматривает собственные ладошки, чтобы убедиться, что в них не осталось заноз от неё. Наконец она спрашивает отца:

— А ты какое оружие любишь больше?

Корво пожимает плечами:

— Я умею обращаться и с мечом, и с кинжалом, если потребуется. В совсем уж тяжёлый момент любой клинок сгодится, хоть складной, — хмыкнув, он берёт дочь за руку и ведёт к двери, давая понять, что тренировка окончена. — Но самое достойное умение, Эмили — не использовать оружия, когда оно у тебя есть. Конечно, не всегда получается договориться или решить проблему обходным путём, и если уж дошло до драки, тебе пригодится всё, чему я тебя учу. Но лучше избегать этого, насколько возможно.

Отрепетированный тысячу раз кивок головы и хитрый прищур глаз цвета амбера: принцесса слабо верит в такое убеждение лучшего из известных ей воинов Империи. Когда тебе известна тысяча способов расправиться с врагом прежде, чем он успеет и рот открыть — разве будешь проявлять ненужное терпение и пытаться понять его позицию? Да и странно, пожалуй, слышать подобное от телохранителя — то есть человека, чьи обязанности и ответственность вынуждают скорее перебдеть, нежели потом потерять самое ценное из-за упущенной мелочи. Однако кто знает, что именно заставляет его настаивать именно на этом.

Вечером, когда окончены и собрания при дворе, и уроки юной наследницы престола, Корво приходит к ней перед сном, как делает всегда: Эмили отказывается засыпать, пока не услышит от него пожелания доброй ночи.

Но сегодня настрой у отца нерадостный.

— Ваше Высочество, — с тусклой ухмылкой он, как всегда, обращается к ней.

— Да, лорд-защитник? — Эмили улыбается ему, непоседливо ёрзая в постели, но, заметив, как он мрачен, быстро притихает. — Что такое?

— Эмили, я… Мне скоро нужно будет уехать.

— Нет… — девочка тянется к нему, обхватив широкую жёсткую ладонь. — Зачем? Маме некого отправить? Корво…

— Это очень важно, она больше никому не может это доверить.

Он бормочет это, словно оправдание, будто он сам пытается в который раз убедить себя в верности такого решения. Пытается — и не может.

Джессамина хорошо держалась сегодня. Прятала взгляд, правда, но не позволила своему голосу дрогнуть, когда объявила о приказе отправить своего самого доверенного советника в командировку по всей Империи в поисках избавления от проклятой эпидемии. Они уже говорили об этом прежде, и Корво уже почти убедил сам себя в том, что эта поездка необходима, что Бэрроуз прав и кроме лорда-защитника никто больше не сможет отстоять интересы Гристоля в этой напряжённой ситуации. Всё это звучало безжалостно разумно: прибытие человека, которому Императрица доверяет больше кого бы то ни было ещё в стране, должно убедить властителей других островов в серьёзности происходящего, в отчаянной необходимости любой их помощи. Это всё верно.

Но так больно глядеть на напряжённую, собранную Джесс, тщетно пытающуюся не смотреть на него; больно думать о старой золотой заколке, которая всё это время, по сентиментальному обещанию, будет тускло сиять в волосах цвета воронова крыла. Безумно больно слышать мольбы крохи дочери остаться и никуда не ездить, быть с ней и с мамой, как прежде.

Он столько раз за свою жизнь разрывался между требованиями долга и зовом души, что давно уже сомневается в том, что знает, а что же такое на самом деле этот пресловутый долг.

Шмыгающая носом Эмили прячет личико, прижимаясь к нему в объятиях. Она уже знает, что, когда родители так серьёзны, то они вряд ли поменяют своё решение. Ей вдруг почему-то отчаянно хочется назвать его папой, впервые в жизни — она уже доросла до того, чтобы хоть немного осознавать щекотливость ситуации и то, почему это слово почти никогда при ней не звучало, — однако молчит, упрямо поджав губы. Возможно, таит горькую детскую обиду, а, может, уже достаточно велика, чтобы понимать: так ему уезжать будет ещё больнее.

Той ночью он в последний раз перед поездкой остаётся с Джесс, и душа у него болит ещё надсаднее при виде того, как отчаянно и трогательно она во сне льнёт к нему, как обвивает руками его руку, будто боясь, что он проснётся и уйдёт раньше времени, не успев попрощаться. Они оба почти не говорили сегодня о предстоящем: не видели смысла в словах, да и слишком много обсуждали это в прошедшие дни. Теперь же осталось лишь немного времени на тихую нежность и ласку, которой они уже давно себе не позволяли.

Как же похожи две таких важных для Корво женщины, большая и маленькая, те, кого он поклялся защищать любой ценой. И как же не хочется оставлять их, тем более в такое страшное, тяжёлое время.

Но того требует долг. А его он привык исполнять.