— Она знает, что это сон, но ощущает тяжесть его тела, вкус его губ. Солнечный свет, и ветер, и цвета всплеском перетекают от него к ней. Проснись, шепчет он, но она не хочет. Не сейчас, не так скоро. Для него самого это так же?

Крайне неуютная тишина последовала за привычной для Коула декламацией чужих мыслей, когда они сидели у костра. Затем Железный Бык, спасибо ему за это, шумно прочистил горло и демонстративно поднялся, чтобы пойти точить лезвие топора. Дориан, однако, подобной любезности оказывать не собирался.

Он ухмыльнулся над пламенем костра:

— Так… ты и Солас?

В тот момент Клариэль пожалела, что она не Кассандра. С той Дориан не решился бы иметь дела. А если бы и додумался, то остался с разбитым носом за своё беспокойство. Эльфийка уставилась в огонь, радуясь, что его тусклые мерцающие отсветы прятали красноту, разливающуюся по её ушам.

— Он не в моём вкусе, — продолжил Дориан, — но я могу понять твоё влечение. Плечи у него определённо хороши.

Коул наклонил голову, невольно вызвав у Клариэль ассоциацию с едва оперившимся птенцом:

— Что особенного в плечах Соласа?

— Ничего, — быстро ответила она. — Коул, я бы не хотела это обсуждать, если ты не против. Дориан, просто… заткнись.

Дух направился туда, где расположился возле оружейной стойки Железный Бык, без сомнения, чтобы задать ему тот же вопрос. Дориан рассмеялся, качая головой:

— Ох, усмири свой ядовитый язычок, суровая дева! Как же я переживу такие жестокие отповеди?

Клариэль спрятала голову в руках и застонала.

— Я могу просто оставить тебя мертвецам завтра поутру.

— Я некромант, Инквизитор. По сути, мертвецы — мои лучшие друзья.

— Здорово, потому что такими темпами других у тебя не останется.

— Обидно вообще-то.

Она услышала, как Дориан поднялся и обошёл вокруг затухающего костра, приблизившись к ней. Его рука коснулась её плеча, тёплая даже сквозь перчатку.

— Задумчивость не идёт тебе так, как Каллену. Или Блэкволлу. Ты слишком хорошенькая.

Она заставила себя рассмеяться над этим. Я беспокоюсь. Это не похоже на тебя, — читалось между поддразниваниями.

— Должен же кто-то занимать второе место по красоте в Инквизиции, — отшутилась она, подняв голову. — Первое-то без сомнения твоё.

— Но это не останавливает нашу дорогую мадам де Фер от того, чтобы то и дело бросать мне вызов.

— Нам всем нужно к чему-то стремиться.

Его ухмылка стала шире:

— Вот, так-то лучше.

Слабое мерцание лунного света пробивалось сквозь облака, что наконец начали расходиться. Клариэль уже задумывалась, удастся ли ей хоть когда-нибудь высушиться полностью после недели, проведённой в Бурой Трясине ради спасения их солдат. Конечно, по закону подлости, дождь прекратился и облака стали рассеиваться уже после того, как все дела были завершены.

— Прогуляемся? — предложил Дориан, поднимаясь на ноги. — Нам обоим это необходимо после той жирной бурды, которую Бык называет едой.

— В следующий раз готовишь сам, тевинтерец, — бросил через плечо Железный Бык.

— Боюсь, Инквизитор Лавеллан ясно дала понять, что я отстраняюсь от попыток готовить. Бессрочно.

Наблюдая за ними двоими, Клариэль не могла понять, как мать Жизель или ещё кто-либо могли решить, будто Дориан представляет угрозу. Начать хотя бы с того, что лжец из него никакой. Усмешка не могла скрыть проблески беспокойства в его глазах или то, как напрягались уголки его рта, когда он раздражался. Но пусть себе ухмыляется. Она последовала за ним из лагеря и вверх по дороге сквозь руины Рыбацкого предела.

 

Когда они добрались до статуи Андрасте, Дориан остановился и прочистил горло.

— Что ж, больше никаких любопытных ушей… или того, что там делает Коул. Не хочешь поговорить?

Откровенно говоря, обсуждать было практически нечего. Клариэль с Соласом встретились в Тени, как делали уже почти каждую ночь. Она поцеловала его, он ответил, а затем отстранился. На этом всё. Но каждый раз, как она думала об этом, её желудок выделывал кульбиты, а сердце колотилось в горле. Она не была уверена, что сможет облечь это чувство в слова и что это вообще нужно.

— Не о Соласе, — сказала она наконец. — Можем поговорить о чём-нибудь другом.

— Об орлейской моде? О моём великолепном телосложении? — Дориан демонстративно напряг мышцы рук, небрежно прислонившись к статуе.

— Ты несносен.

Клариэль подняла взгляд на громадную каменную фигуру, довлеющую над ними, изображающую женщину, окружённую тремя более малыми фигурами молящихся. В облаках образовался просвет, увенчав голову статуи созвездием Элювии. Как и у многих изображений пророчицы, лицо этой статуи было смутным, невыразительным, одновременно и слишком, и недостаточно человеческим.

— Расскажи мне об Андрасте, — неожиданно для себя попросила она. — Я слышала, в Тевинтере истории о ней отличаются от тех, что продвигает южная Церковь.

— Вряд ли святоши одобрят, что я отравляю слух Инквизитора своей гадкой ересью.

Она определённо уже слышала подобные высказывания от наиболее несдержанных членов Церкви, и даже в шутливой форме они выводили её из себя.

— Да пошли они, — шикнула она, пристально глянув на лик Андрасте. — У них нет монополии на правду. Ни у кого нет.

Дориан уставился на неё, словно она вдруг отрастила лишнюю голову, а затем разразился взрывом смеха.

— Ты полна поразительных сюрпризов, моя дорогая подруга, — произнёс он наконец; глаза его потеплели умилением. — И так чудесно сквернословишь. Если бы я мог каким-то образом запечатлеть этот звук, то обязательно повторил бы его матери Жизель, когда она в следующий раз вздумает  кудахтать на меня.

Всё ещё смеясь, он отошёл от статуи на несколько шагов.

— Что ж, давай посмотрим. Если ты жаждешь услышать о мерзком, запретном северном святотатстве, то вынужден тебя разочаровать. Основа истории более или менее совпадает. Но у нас есть любопытный обычай, с которым я не сталкивался здесь, на юге. Ты же знаешь об архонте Гессариане?

Клариэль кивнула. В церковной библиотеке Убежища она осилила едва ли не половину книг, как только стало ясно, что в Вольную Марку вернуться не получится.

— Каждый год в день смерти Гессариана народ собирается у фонтанов на центральной площади Минратоса, чтобы выслушать особую проповедь. Фонтаны у нас совсем не такие, как эта каменная безвкусица здесь, у вас. Они золотые и механические, приводимые в действие магией. В некоторые даже помещены духи, которые поют каждый час.

Она уселась на пьедестал статуи, сосредоточенно слушая его. Как бы ни жаловался на Тевинтер, Дориан действительно оживал на глазах, говоря о своей родине. Он тосковал о доме не меньше, чем она сама после появления Бреши, хоть это и редко удавалось заметить.

— В центре самого большого фонтана расположены фигуры Гессариана и Андрасте, архонт пронзает пылающую пророчицу мечом. Тевинтерская версия легенды гласит, что Андрасте, умирая, прошептала Гессариану на ухо некую тайну Создателя в качестве награды за милосердие. Гессариан унёс этот секрет в могилу.

Мои родители держали меня подальше от простого люда, но невозможно же было заткнуть мне уши. Народное предание гласило, что если отгадать тайну и прошептать её тому Гессариану, в фонтане, то сама Андрасте исполнит одно твоё желание. Чушь, конечно, но у маленького меня было богатое воображение и слишком много свободного времени. Так что в один год я улизнул от родителей во время проповеди и присоединился к очереди простолюдинов, пытающих счастья в отгадке секрета Гессариана.

Клариэль ухмыльнулась:

— Ты всегда был возмутителем спокойствия, я так вижу.

Дориан отреагировал мгновенно:

— Разве можно жить иначе, Инквизитор? — его улыбка исполнилась озорства. — Итак, я мог бы сказать, что терпеливо ждал своей очереди, как положено хорошему мальчику, но это было бы наглой ложью. Я был достаточно мал, чтобы проскочить под ногами у людей и пробраться к началу очереди. Добираясь до фонтана, я потерял одну туфлю, порвал свой чудесный праздничный костюмчик и получил локтем в лицо от матроса. Матушка потом тряслась над этим синяком несколько недель.

Впрочем, всё это того стоило. Фонтан сверкал передо мной, всего в нескольких шагах. Я был на пороге исполнения моего самого заветного желания! — он рассмеялся и покачал головой. — И, конечно, именно в этот момент я осознал, что не имею ни малейшего представления, что из себя представляет этот Гессарианов секрет.

Но я уже тогда начинал понимать, как всё устроено в Тевинтере. Секреты должны быть непристойными. Опасными. Что-то, о чём перешёптывались мои родители после ужина, когда я должен был уже спать. Пришлось думать быстро, но спустя пару мгновений после того, как я забрался на край фонтана, она была готова — самая грязная, неподобающая вещь, какую только смог измыслить мой шестилетний разум.

— Действительно ли я хочу это узнать? — она легко могла представить маленького Дориана стоящим на краю огромного золотого фонтана, с горящими озорством глазами.

— К сожалению для меня, узнала это вся площадь. Секрет следовало прошептать Гессариану в ухо, но я был слишком мал, чтобы дотянуться. Так что я прокричал в его сторону так громко, как смог: "Создатель мочится в своё бельё!" — Дориан нарочно сделал голос выше и тоньше.

— Не может быть! — Клариэль не справилась с хихиканьем.

— Стал бы я лгать Инквизитору? — Дориан смеялся вместе с ней над своей детской шалостью. — На площади воцарилась тишина. Даже святой отец прервал свою заунывную проповедь. А я стоял там, гордый, словно сам Гессариан, ожидая, когда Андрасте снизойдёт, чтобы исполнить моё желание. Краем глаза я заметил свою матушку, которая… была отнюдь не так довольна; кажется, это был единственный в моей жизни раз, когда я видел, как она бежит. Она сорвала меня с фонтана, и я догадался, что ничего хорошего мне не светит. Но это всё было не напрасно хотя бы потому, что, пока она тащила меня обратно к семейству, я заметил, как она сдерживала смех. Такова, Инквизитор, моя гадкая история об Андрасте, Гессариане и природе божественного белья.

В истории недоставало лишь одного, и любопытство взяло верх над Клариэль в этот момент веселья:

— Так каково же было твоё желание?

Она пожалела о вопросе в тот же миг, когда слова слетели с её губ. Всё тепло и радость мгновенно исчезли с лица Дориана, оно стало холодным и жёстким, губы сомкнулись в тонкую линию. Он набрал в грудь воздуха, но слова вырвались практически шёпотом:

— Чтобы мой отец мной гордился, — его смешок прозвучал как хруст стекла, остро и ломко. — Легенда велит держать желание в тайне, чтобы оно исполнилось. Но сейчас уже, наверное, неважно.

— Дориан…

— Пожалуйста, не нужно. Ты и так уже сделала для меня больше, чем моя семья за всю жизнь.

— Дурень упрямый, — Клариэль слезла с постамента и шагнула ближе. — Замолчи и просто дай тебя обнять.

Он умолк. Дориан был куда выше и шире неё в плечах, но наклонился, чтобы она смогла заключить его в объятия.

— Ты просто чудо, — пробормотал он, когда она похлопала его по спине. — А ведь мне, знаешь ли, нужно блюсти репутацию.

— Не переживай, — она отпустила его и выдавила улыбку. — Уверена, мы и так породили кучу неприглядных слухов только тем, что ушли сюда. А одиночестве и без присмотра.

Знакомая хитрая ухмылка вновь вернулась на его лицо:

— Великолепно. Нужно будет повторить.