Вот уже несколько дней Гарретту снились маки. И не так, как тогда, в видениях с Эрин. Не было жутких больничных коридоров или подземелий с корневищами, между которых робко выглядывали светящиеся бутоны.

Нет, маков было много, целое поле — бесконечное, уходящее за горизонт во все стороны. Вор сомневался, что он вообще за свою жизнь видел столько любых цветов вместе взятых, сколько маков было на этом проклятом поле.

В этом повторяющемся сне Гарретт брёл среди мерцающих бутонов, величественно покачивающих от его шагов роняющими пыльцу головками, и никак не мог дойти — он сам и не знал куда. И каждый раз ощущал чьё-то незримое присутствие — словно кто-то следит за ним, стоит совсем рядом, буквально за спиной.

Конечно, когда он оборачивался, его ждали лишь колышущиеся на неощутимом ветерке маки.

Он просыпался взмокшим, словно брошенная в воду мышь, и бродил по башне. Нервным взглядом скользил бесстрастно по витринам с трофеями, играющими тяжёлыми отблесками. Выглядывал в окно, созерцая опротивевший вид города — днём ли, ночью ли, он теперь только раздражал. Вор пытался спать больше или не спать вовсе — бесполезно.

Стоило закрыть глаза, как под веками плыло бесконечное светящееся поле под небом, в котором нет ни луны, ни звёзд.

Он ведь давно не употреблял — достаточно, чтобы отмести предположение о том, что сон пытался предупредить его о возможных проблемах с насильным изменением сознания. И вряд ли это было проявлением зависимости. Но что тогда он мог значить?

Попытка забыться в работе также не помогла. Теперь приходилось осторожничать, да и находить достойную добычу становилось всё сложнее. Один раз, вот, вовсе оплошал (и кто так подделывает опалы? — раздражённо думал вор, перебирая в пальцах безвкусные яркие серьги) и сам испугался: неужели совсем пропало хвалёное сорочье чутьё?

Переживал за вора не только он сам, но и Бассо.

— Ну, Гарретт, я понимаю, конечно, что времена у нас сейчас не лучшие: новая стража, веришь ли, ко мне едва не каждый день теперь с проверками ходит… Но мы же с тобой столько прошли вместе, неужели эта история с Эрин так тебя подкосила?

Гарретт красноречиво морщился и отводил взгляд. Здравый смысл напоминал: Бассо ведь не просто скупщик, он для него давно уже близкий и надёжный друг, при всех его недостатках, в том числе этой навязчивой заботе. Он просто хочет помочь.

— Устал я, Бассо. От всего этого…

Добрый друг советовал позволить себе немного отдыха. И сменить убежище, да, а то обновлённая стража совсем распоясалась…

Гаррет ощущал такое безразличие ко всему, что, если бы ему пришлось вдруг в спешке покидать часовую башню, возможно, не стал бы даже возвращаться за трофеями.

Нет, их, конечно, было бы жаль. Особенно картины: питал он отчего-то необъяснимую привязанность к творениям воспалённого разума Монтонесси. Но представлять, как бы он собирал содержимое витрин и холсты для перевозки в другое убежище… даже как-то глупо.

В конце концов, не этому ли должна учить других его работа: не привязываться к материальному? Возможно, стоит самому поразмыслить над этим.

Да и ценность томящихся под стеклом безделиц определялась для него, прежде всего, не их эквивалентом в приятной тяжести монет, а тем, насколько сложно было получить каждую из них. Воспоминаниями о разведывании и тщательной подготовке, соблюдении плана или, напротив, виртуозной импровизации. Кружевом шрамов, заработанных за излишнее рвение. И лишь в последнюю очередь — блеском в глазах скупщика, раз за разом получающего отказ в продаже бесценной добычи, и суммой, которую тот предлагает.

Впрочем, для Гарретта не впервой расставаться с пережитками своей сентиментальности.

Уже не в первый раз задумывался он о прощальных словах Корво Аттано: не так давно, пару недель тому, императорская свита отправилась восвояси, оставив местных жителей возбуждённо обсуждать, к чему приведёт этот визит.

Лорд-защитник заглянул тогда в часовую башню — бесцеремонно, как и в прошлые разы, словно имел на то право, словно вор ждал его прощания. Поблагодарил за помощь — Гарретт в ответ лишь ядовито усмехнулся, ведь назвать это помощью, тем более добровольной, было сложно, — и замялся, став посреди комнаты, неловко стискивая пальцами свою жуткую маску.

На маску Гарретт положил глаз давно, ещё в прошлый визит Корво, когда удалось рассмотреть её вблизи. Устрашающее, но всё же произведение искусства, достойное стать частью его коллекции. Увы, ни она, ни чудной квадратный перстень под крышей башенки не останутся — отправятся за океан, в загадочный город Дануолл, о котором вор знал очень мало.

— Стой, — Гарретт вдруг окликнул Корво, когда тот развернулся, собравшись уходить. Вор соскользнул с деревянных перил и шагнул ближе, протянув руку к перевязанной ладони Аттано. — Можно?

Корво недоверчиво уставился на него исподлобья и кивнул на свой перстень:

— Опять?

— Да нет же, — отмахнулся вор, не решаясь коснуться широкой кисти. — Не кольцо. Знак.

Зуд в правом глазу был практически невыносим из-за того, что их не разделяло и шага, и Гарретт нетерпеливо поморщился. Он не знал, чего хочет от него эта сила, но было бы глупо отрицать эту её странную тягу к символу на руке иноземца.

— Зачем тебе? — пробормотал Корво, но зашуршал чёрной повязкой, являя взгляду вора завораживающе прекрасный символ, будто выжженный на смугловатой коже.

Гарретт замер, любуясь антрацитовым узором, изящными линиями растёкшимся по рельефу внешней стороны кисти. Иной наблюдатель мог бы принять его за искусно выполненную татуировку, но благодаря осколку в своём глазу вор чувствовал, что метка сделана не человеком. В конце концов, обычный рисунок, нанесённый на кожу, не вызывал бы у проклятой Примали такой реакции. А этот…

Он всё-таки позволил себе коснуться кончиками пальцев руки Корво и будто на миг ослеп на правый глаз. Ожидал усиления зудящего ощущения и даже боли, но, напротив, сила больше не беспокоила — будто мгновенно утекла из его глаза в метку. Или усмирилась на время.

Судя по блеску в глазах Корво, тот тоже ощутил краткий всплеск силы от касания, но никак это не прокомментировал. Поглядывал на Гарретта по-прежнему изучающе, но без прежней настороженности.

— Так что, сказала Королева Нищих что-то об этой… ереси? — негромко поинтересовался вор. Поверит ли Корво, что он не слышал их беседы? Может, и купится, а может, нарочно промолчит. Гарретт знал его пока слишком мало, чтобы строить предположения.

Но не то чтобы не хотелось узнать лорда-защитника получше, — осознал он вдруг с удивлением.

— Навела меня на мысли, — уклончиво ответил Аттано и отстранился от вора, вновь пряча левую кисть под повязкой. — Но ты ведь сам чувствуешь связь между моей меткой и твоим глазом? Иначе не попросил бы показать.

— От прикосновения понятнее не стало, — Гарретт искоса поглядывал на гостя, отметив, как резко он отпрянул, хотя лишь минутой раньше не смущался стоять так близко.

Корво кивнул и направился вниз по лестнице, к выходу:

— Что ж… Может, придётся ещё увидеться, Гарретт.

— Удачи в изысканиях, Корво Аттано, — отозвался вор сверху, с перил. — Береги маску: заберу её как-нибудь себе в коллекцию.

Защитник лишь усмехнулся в ответ. Затем замешкался где-то внизу, уже скрывшись из виду, и до вора донеслось:

— У нас теперь с вами торговый договор. Больше возможностей для путешествий. Империя Островов — не худший вариант для новой жизни с чистого листа… Для того, кто в этом заинтересован.

Последующие несколько недель Гарретт вспоминал эти слова — не намёк даже, а почти что прямое приглашение — поначалу настороженно. Звать в свою страну вора — глупее не придумаешь, и такой человек, как Корво, должен это понимать. Может, это вовсе ловушка.

С другой стороны, какой вес может иметь один-единственный лишний преступник в огромной — не чета родине Гарретта — стране? Даже столь высококлассный. Да и фраза о жизни с чистого листа непроста сама по себе. Могут ли у него быть какие-то планы на нового знакомого?

Паранойя, возможно, но перспектива шпионить на другое государство — или находясь в этом другом государстве, — Гарретту не улыбалась. Он слишком ценил свою независимость, слишком привык действовать без оглядки, без короткого поводка. Но, с другой стороны, нынешняя ситуация в городе стала опасной. Расцвет преступности, вызванный неразберихой у власти и эпидемией, перекатился в фазу упадка слишком резко. Гарретт не был уверен, что успеет приспособиться. С бандами и одиночными грабителями разбирались быстро, потому что прежде просто некому было за это взяться.

Со дня на день могут явиться и за ним, и на этот раз не выйдет отделаться парой бессонных дней, потраченных на запугивание рабочих, которых отправили на ремонт часовой башни.

Вор ожидал, что Бассо начнёт отговаривать его, узнав об идее уехать. Однако скупщик, на удивление, задумчиво примолк, а после не без грусти ответил:

— Мысль безумная, Гарретт, но… — он замялся, глядя в сторону, и Гарретт обомлел: чтобы Бассо прятал взгляд, кроме как когда недоговаривал об условиях очередного дела? — Кто знает, может, это безумие тебя и спасёт сейчас.

— Чужая страна, Бассо, — напомнил вор, и прозвучало это так, словно он отговаривал друга от необдуманной поездки, а не его. — Да и где я там найду такого честного скупщика? — он пихнул Бассо в плечо, и тот масляно ухмыльнулся, поплыл, однако почти сразу посерьёзнел.

— Идея всё-таки не хуже других, тем более что других у тебя и нет. А скупщики… Они везде найдутся, где есть воры.

Эта неожиданная индульгенция от старого напарника подкосила Гарретта окончательно. Он метался по городу, выполняя заказы машинально, пару раз едва не попался страже, а после долго сидел на крыше "Покоя Сирены", глядя на волны и пытаясь смириться с мыслью, что, если он всё же решится, придётся долгие недели провести в океане, на скрипучей утлой посудине.

От этого вида и таких рассуждений Гарретта мутило. Водную стихию он на дух не выносил.

Да и маковые сны продолжали донимать. Он вроде бы пообвыкся, даже высыпался достаточно, чтобы не валиться с ног и не спотыкаться о черепицу, но каждая ночь наедине с сияющим полем вселяла тревогу. Словно эти видения требовали от него принять уже наконец решение.

В очередную ночь Гарретту прислали весточку из "Буррика". Готовилась облава на часовую башню. Он ждал этого. Часть трофеев уже были перепрятаны, ещё несколько отправились на чёрный рынок (Бассо цокал языком, с нескрываемым удовольствием разглядывая побрякушки перед раздражённым вором явно дольше положенного), чтобы быть обналиченными и пополнить Гарреттов кошелёк.

Вор решил провести ещё пару часов в опустевшей башне — попрощаться с ней, вроде того. Всё же он слишком сентиментален.

Не заметив, как задремал сидя на просевшей кровати, он вновь попал на трёклятое маковое поле. Очнулся посреди него, на ставшем уже привычным пути из ниоткуда в никуда, и замер в облачке мерцающей пыльцы. В этот раз что-то было не так, как обычно.

Вроде бы всё ещё чувствовалось чьё-то присутствие, но теперь ощущение его подкрепилось сладко тянущим чувством в правом глазу, который дал о себе знать впервые с прощания с лордом-защитником. Гарретт нахмурился, осматриваясь. Интуитивно выбрал направление и двинулся вперёд, раздвигая бесшумно покачивающиеся цветы.

Впервые за все ночи, проведённые в этом странном месте между сном и явью, его глазам предстало нечто отличное от бесконечных рядов бледных маков. Среди цветов, под неизвестно откуда взявшимся кустом голубой гортензии, лежал мужчина — расслабленно, беззаботно. Спал.

Гарретт шагнул ближе, с удивлением осознавая, что таким беззащитным он этого человека, к лицу которого здесь робко склонились шапки синих и сиреневых соцветий, не видел прежде никогда, да и увидеть не чаял. Возможно, вообще не ждал больше с ним увидеться.

Когда коньячно-карие глаза Корво распахнулись, устремив ещё не вполне осознанный взор на присевшего рядом с ним вора, тот уже принял решение о том, что же в итоге будет делать по пробуждении.