За Собора монолитной громадой врастает в свод небесный младший брат его, набатный вестник, ниже и стройнее, дышит он тяжко и поёт без умолку о страхе и боли грядущих час за часом смутных, в сентября тумане жёлтом идущих чередой иль хороводом нестройным кружащихся.

Но поёт, молчать не в праве. Поёт и вперёд себя и время в брате старшем, спиной к нему стоящем, не глядящем на ремесло голоса его, гонит, с ударом новым каждым, чугун о чугун свой стачивая в звоне.

Что-то уходит навсегда с каждым ударом, растворяется. Это вам не сахар в чае, навсегда теряется миг и возможность счастливая в плетении тугом, и застывает в последний раз пред ударом новым голоса о горло.

И в груди смертной, не чугунной, под сенью жёлтых рёбер, стучит набатный колокол. Он — для живых приближенных и тех, кто чует времени ход в его ударах.

Сердце толкает густеющую кровь по венам в такт времени страшному и живому.