всегда так странно. ну, просыпаться.

глаза иногда хрен разлепишь. один-то ладно, натерпелся левый, там процентов сорок, не больше. а правый жалко.

так что с закрытыми полежать пока можно. успеется еще. все равно, если там что-то кошмарное, оно уже случилось.

наверное, там внизу боль жуткая должна быть, но в голове бабочки летают и зверушки веселятся. так что, если боль какая и есть, сейчас этого не узнаешь точно.

шея затекла, нога чешется. значит ничего, значит ходячий. наверное.

хрен его разберет.

"о. кто-то проснулся."

найнс. ну, как всегда. рядом. ему и податься-то некуда, по протоколу не отойти. кошку не покормить, опять же. пока не справится о здоровье и не допишет полсотни страниц отчетов.

найнс говорит обычную ерунду. что они в безопасности. и, ясен хрен, в больнице. что все будет в порядке, никаких доселе незнакомых повреждений. это он произносит как-то обиженно. будто гэвин сюда каждый день с пулей в брюхе попадает.

и что с ним самим ничего, только пиджак нужно будет заменить. и что полчаса проползал по месту преступления, гэвиново табельное нашел в луже, пятью бумажками меньше.

и спасибо.

"я позову доктора, а ты лежи давай. не вздумай подниматься."

"мм-хм," слабо отзывается рид. по правде говоря, побег сейчас вряд ли возможен. тут и пальцы с трудом слушаются. и в носу как назло чешется, вот ведь зараза.

скрипит дверь палаты. и найнс добавляет уже как-то по домашнему, "герой."

и найнса нет. и он не увидит, как приходится в панике проводить ревизию всех повреждений.

гэвинову плечу в последнее время достается: то потянет, то вот. две свинцовые подружки.

и чудный макияж.

потом, ну, как всегда. доктора там, найнс, грудью всячески бьющийся за право на перевязки и уколы. тут его, кажется, уже бояться начали. зауважали, значит.

медицинские андроиды, шныряющие туда-сюда с лекарствами, и то имя выучили: "доброе утро, найнс!" и лыбятся неестественно так еще, во все 32 пластиковых зуба.

найнс кормит с ложечки, говорит, мол, "давай помогу", стоически выслушивает жалобы на чес в носу. даже сочувствует.

а про дом молчит как партизан.

выуживает падд из бездонных карманов пиджака, деловито что-то набирает, перегибается, чтобы сделать пару фото.

"улыбочку," говорит. и морщинки у глаз смеются. "натворили дел. теперь мне три часа сидеть и доказывать, что у тебя слишком хорошо сработала эмпатия в связи с гуманоидной внешностью напарника."

сволочи. и из-за всего этого даже за руки не подержишься. целых несколько дней.

гэвин точно кому-нибудь морду начистит, когда выберется отсюда.

"скажи им, что у меня односторонняя парасоциальная привязанность. и вообще фу, люди, неподобающе для машины."

найнс только усмехается. и все же сжимает пальцы в своих, пару секунд всего.

"еще как," улыбается он. "тебе просто воды или минералки? или поспишь?"

"угу..."

"красноречив как всегда," где-то далеко-далеко звучит смех найнса. а веки такие тяжелые. и зверушки, одуревшие от лошадиной дозы обезбола, пускаются в свой хаотичный пляс.

смешно, но он сразу знает, что найнса в палате нет. даже когда он, казалось бы, вот, рядом.

смешно, насколько хорошо и безошибочно он их различает. да, как в сказке какой, на самом деле.

RK сидит в кресле для посетителей, закинув нога на ногу, то и дело поправляя неудобный воротник. RK его ненавидит. удивительно, но все еще в халате, только полы небрежно раскинуты.

но гэвин бы и так понял. сразу понял, без слов, без этих очевидных подсказок.

неужто он достал тут найнса настолько, что тот сбежал по домашним делам, усмехается гэвин про себя.

RK лениво щурится, потягивается напоказ, по-кошачьи.

"часто здесь бываешь, красавчик?" сладко тянет он. губы растягиваются в ярчайшей улыбке. "сюрприз. найнс сказал, ты хорошо себя вел, и я сразу понял, что дела плохи."

но, конечно, гэвин научился не только различать их, но и слышать, видеть, подмечать все изменения в их непробиваемых образах.

впору писать начальству заявление, мол, желаю на полставки детектором лжи устроиться.

да просто у RK миллисекундный глюк где-то в глотке, только и всего.

"соскучился по мне?" все еще улыбаясь, все так же ярко, мурлычет он.

не ждет ответа, целует быстро и много. щеки, лоб, виски, кадык.

палата залита дымчато-розовым светом. и прохладно, как всегда бывает летним утром.

RK спрашивает, "курить будешь?"

и уже достает из кармана пачку. пачку, за которой кому-то из них, наверное, пришлось бежать до киоска.

два совершенно разных, прямо противоположных искусственных разума, объединившихся, чтобы принести гэвину риду, заслуженному помойному крысенышу, жалкому человечишке, маленький подарок.

сидят тут и излучают безопасность, охраняют от вездесущих врачей, хотя самим нет пущего наказания, чем торчать в одном и том же месте.

как же рид любит их, черт возьми.

хищно и довольно скалясь, RK закуривает сам. ему не нужно выдыхать, но в чем же тогда веселье. наблюдает, по-птичьи так, как вьется, рассеивается дым. передает сигарету, помогает затянуться.

и серьезнеет вдруг. словно грустная живая игрушка или разбитая фигурка.

"перестань, гэвин. я не шучу."

страшно.

"не могу."

"понимаю. но."

молчит. все молчит и молчит, тушит сигарету в пустом стаканчике. хмурится, выглядывает из окна. там из живописного разве что восход, а так все крыши, крыши, трубы заводов, уродливые биллборды с потрепанными плакатами.

где-то вдалеке грохочут поезда и воют тормоза машин, гремит нескончаемая стройка, озверевшие от недосыпа люди идут на работу, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться друг другу в глотки.

"найнс тоже хорош, знаешь ли. чего его не отчитываешь," подает голос гэвин. морщит нос смешно. "бурчалка."

"от короля бурчалок слышу," нежнеет RK. и язык показывает.

нет, гэвин за дело получает эти взбучки. даже если это спасло найнсов лоб от живописной дырки, а RK - от срыва. и всех их от жутких кошмаров.

и RK, он же знает, иначе нельзя. а благодарность риду ни к чему вовсе.

"здесь журналы глупые и я умираю со скуки," со страдальческим вздохом заявляет RK. "по телевизору идет твой любимый сериал, если хочешь. посмотрим?"

в кресло он чуть ли не падает, драматично сползает по спинке, щелкает пультом. телевизор принимается за свое уютное бормотание.

RK периодически возмущается построению сюжета: как же так, ведь уже известно, кто убийца. а к окончанию серии даже наслаждается уже. кошки-мышки, говорит.

"ты не устал?" спрашивает. "не голоден? лейтенант коломбо кстати на тебя похож."

"что, тоже как из помойки вылез?"

"и про супругу не заткнешь его. так голодный?"

"нет."

"смотри у меня," улыбается. "люблю."

"угу."

RK вздыхает. но это хороший вздох. такой "глупый ты мой" вздох.

он наливает в пластиковый стаканчик еще воды, помогает приподняться, чудом предотвращает катастрофу, - и это с ридовой-то удачей.

он говорит быстро и много, стараясь будто уместить в короткий отрезок времени все, что хотел сказать. в основном это сюжеты телешоу и описание красивых бродячих собак.

"мне нужно сдать тебя найнсу в хорошем состоянии," доверительно нашептывает он. он близко-близко, будто намеренно затягивает неизбежное. каким бы безвредным и банальным оно ни было, все равно разлука.

"я еще приду. но лучше ты. без тебя дома слишком чисто и на кухне не мешает никто. ужас."

он тычется щекой и носом в горячую шероховатую ладонь, дарит самую ослепительную из своих тайных улыбок, не позволяет ни разу дрогнуть ей.

розоватая утренняя дымка медленно тает в бледно-голубом небе. так же незаметно исчезает и RK, наверное.

стоит гэвину моргнуть, как на него с другой нежностью смотрит совсем другой андроид.

глаза найнса сверкают.

"с добрым утром."