Больше всего Ягами Лайт боялся опоздать. Он сам не знал, откуда взялся этот иррациональный страх. Возможно, это произошло тогда, когда умерла мать, а отец так и не пришел вовремя. Он тогда кричал и плакал, каждую минуту набирал один и тот же номер, молясь, чтобы такие надоедливые гудки наконец сменились на такой родной и любимый отцовский голос, но все оказалось бесполезно. Он ждал. Но отец так и не пришел.
Лайт до сих пор вспоминает белоснежные простыни, неподвижную руку матери, лежащую на кровати, и крикливых медсестер. Никто из них даже не позаботился о детях, сидящих рядом, и Лайту, которому едва сравнялось шесть лет, пришлось самому утешать плачущую у него на плече сестренку. Папа потом долго объяснял им, что он был занят, что у него была работа, что он пытался прийти вовремя… С тех пор Лайт возненавидел работу, которая забрала у него отца тогда, когда он был так нужен. И, наверное, именно тогда у него в груди зашевелилось странное опасение — о том, что он сам когда-то опоздает и уже ничего не сможет исправить.
Наверно, именно из-за этого детского иррационального страха Лайт подобрал тетрадь. Он хотел ее выбросить сразу же, когда понял, что он натворил. Когда он узнал о смерти бывшего одноклассника, Лайта затошнило, и он бессильно прислонился к дереву, сползая на землю. Он ведь не хотел! Это была минутная слабость, не более. Лишь желание сделать так, чтобы он никогда больше никому не вредил. Он не хотел его убивать!
Лайт закрыл рот руками, раскачиваясь из стороны в сторону, и кто-то словно бы повторял в его голове одни и те же слова: «Это ты его убил… Ты убийца, убийца, убийца…»
Он сам не знал, почему повелся на уговоры Рюка и снова взял в руки эту чертову тетрадь. Неужели ему действительно захотелось почувствовать себя всемогущим богом, который может распоряжаться жизнью и смертью? Или на него так подействовал случай с отцом, когда его взяли в заложники? Лайт не знал. Но чем больше он писал в тетради, тем сильнее она привлекала его. Теперь он не мог не то что выбросить ее, даже подумать об этом. Нет, тетрадь была его — навсегда.
А потом появился он, Эл. Когда он обратился к нему по телевизору, Лайт был в ужасе от происходящего. Как будто у него в голове на мгновение прояснилось, и он начал понимать, что творит что-то не то. И теперь, когда ему бросил вызов величайший детектив этого мира, Лайту хотелось одного: убежать куда-нибудь подальше и забыть о тетради, никогда больше не прикасаться к ней. Но он не мог этого сделать.
Лайт прижал к себе тетрадь, машинально поглаживая страницы. Тетрадь манила его к себе, и он не мог, больше не мог от нее отказаться. Лайт понимал, что это странное чувство слишком похоже на зависимость, но что с этим делать, он не знал. Он был обречен с того самого момента, когда взял ее в руки. Владение тетрадью — это его судьба. Откажется от нее — откажется от части самого себя и больше никогда не станет прежним.
Лайт прикрыл глаза, воскрешая в памяти большую букву L на мониторе и самодовольный четкий голос: «Я обязательно найду тебя, Кира!» Владелец этого голоса явно привык побеждать.
Лайт глубоко вздохнул. Кажется, он начинает сходить с ума. Он ввязался в слишком опасную игру. Ему надо остановиться, пока не поздно. Но Лайт тут же понял, что ничего уже изменить нельзя. Нет, он примет вызов Эл, пусть у него у самого дрожат колени при одной мысли об этом. Да, ему страшно, но он не имеет права уступить. Проиграет — и кто тогда будет карать преступников? Кто создаст новый мир? Кто отомстит за родителей Мисы? Будь Лайт один, и он бы бросил все уже давным-давно. Но он должен — должен! — изменить мир и спасти людей. Спасти от самих себя.
Лайт надрывно, истерично рассмеялся, откидывая голову. Что ж, Эл хочет сыграть? Пожалуйста. Он примет этот вызов. И он обязательно выиграет. Берегись, Эл! Я создам новый мир, и ты горько пожалеешь, что осмелился мешать мне.
Лайт выпрямился. Когда-то ему казалось, что он сходит с ума, но теперь ему все равно.
Теперь он всегда будет приходить вовремя.