— Это Жуков, но он привык, что все зовут его Жук, — сказал Антон, поставив собачьи лапы себе на колени.

Жук вильнул хвостом и положил вытянутую морду на лапы. Антон ласково потрепал его за ухом и пригладил шерсть.

— А это Мухтар.

Олежа почувствовал, как мокрый нос ткнулся ему в ладонь, и мелко вздрогнул, но руки не отвёл. Пёс осторожно обнюхал его и мягко боднул в бедро. Олежа несмело протянул пальцы и зарылся в шерсть.

— Но все зовут его Муха?

В глазах Антона сквозило обречённое «да».

— Не знал, что у тебя собаки, — честно признался Олежа.

— Они не мои. Я за ними приглядываю.

Муха гавкнул и рванул поводок, подбросив Олежу вперёд. Тот вскрикнул и в последний момент вцепился Антону в руку, чтоб не упасть. Навстречу им бежало ещё двое, виляя мохнатыми хвостами и обгоняя друг друга.

— Барк! Лай! — прикрикнул Антон, но те побежали быстрее.

Очнулись они уже на земле. Собаки радостно облизывали их руки, то и дело кружа вокруг, а затем улеглись поперёк Антона и замерли, будто сфинксы. Олежа попытался выцепить пожухлые листья из спутанных волос, но у него не вышло, и он рассмеялся, взглянув на Антона.

Тот лежал, смотря вверх, и ему не нужно было никакое аустерлицкое небо, чтобы выглядеть поэтично прекрасным. Олежа воспользовался моментом и — когда обвязанный вокруг ладони поводок потянул его ближе — навис над Антоном.

— Они обе Барклай? — спросил он, не сдержав улыбки.

— Нет, — ответил Антон, глядя ему в глаза. — Это Лайка.

— Девочка, — бормотнул Олежа и почесал её за торчащим ухом.

Антон смотрел на него: на свет, сочащийся сквозь полугустые ветки и оседающий на плечах, трясущихся в приступе смеха. На блики, весело пляшущие по его лицу. На нежность, притаившуюся на кончиках пальцев и в уголках хитро сощуренных глаз.

Внутри него выли чувства.