Степь дремала в голубом свете. Таким спокойным кладбище было до эпидемии, таким оно сохранилось в памяти. На южной стороне, возле разросшегося кустарника, похоронена её мать. Тихо шелестел ветер в сухой бесцветной траве, и печально звенели колокольчики на надгробиях. Сторожка смотрителя закрыта. Стоя на скользкой почве, Равель видела перед собой пустую глубокую могилу и опасалась подходить близко к её краю.

— Ты правильно делаешь, — послышался ласковый голос.

Лара увидела женщину с больным лицом, которая прошла мимо, держа обеими руками горсть рыхлой земли.

— Кто вы? — спросила Равель, не уверенная в том, что та обращалась к ней.

Погруженная в себя незнакомка подошла, бросила землю в могилу и сложила руки на груди в жесте, означающем скорбь от утраты. Темный подол длинного платья развевался на ветру, и что-то необычайно знакомое было во всём её облике: в сухих руках, в волосах с проседью и в выцветшем платке на худых плечах.

— Не нужно, — шептала она, обращаясь к кому-то на дне. — Не нужно.

Зазвучавший напев, похожий на укладскую колыбельную, вызвал первобытную тревогу. Нечто горестно взглянуло на них из трещин и скрытых полостей глубоко в почве.

— Кто же там лежит?

— Моя… моя мертворожденная дочь.

Мрачный сон оборвал звук громко хлопнувшей входной двери. Лара запаниковала, услышав неразборчивые мужские голоса за стеной. Светильники тускло горели. Ощущалось чужое присутствие. Проснувшись под тяжелым одеялом, всё в той же комнате, заставленной неуместной мебелью, Равель ослабевшей рукой потянулась за револьвером и не нашла его. Она села, неосознанным движением поправила волосы и застыла, увидев мужскую фигуру в полутьме. Погруженный в задумчивость генерал не сразу отреагировал на её пробуждение. Подняв глаза, он спокойно произнес:

— Проснулись.

В воздухе чувствовались слабые запахи табака и алкоголя. Расслабленно откинувшись в кресле, Александр был ещё меньше похож на изваяние. Лару, едва отошедшую ото сна, смущало это чисто выбритое лицо, влажные волосы и белое полотенце на плечах. Генерал должен был оставаться существом, которое скрывало холод металла под человеческой кожей — чудовищем, не нуждающемся в отдыхе. А вместо этого Равель будто стала незваной гостьей у давнего знакомого. Вглядевшись внимательнее, Лара потрясенно заметила свой револьвер в его руке.

— Да, ваше, — усмехнулся Блок, поднимаясь с места. Подойдя, он протянул ей оружие и тихо сказал: — Заснули, неосмотрительно бросив опасную вещь.

Равель продолжала терпеть поражение за поражением.

После того, как Блок ушел, она, промаявшись чуть меньше часа, вышла к адъютанту и потребовала открыть дверь. Тот хоть и смотрел с любопытством, но обращался с ней высокомерно. «Опоздали. На первом же посту без пропуска вас арестуют — ждите теперь до утра», — по-деловому проговорил он. — «Ваш генерал в любом случае это сделает», — необдуманно заявила Лара в ответ. «Отчего? Что вы сделали? Почему же он сразу вас не арестовал?» — задавал вопросы молодой человек, вскинув брови от удивления. — «Не знаю», — выдохнула она. — «Бросьте. Какой смысл? Бояться нечего, здесь никто вас не обидит», — заверил он.

Фамилия адъютанта — Яксен. Он немногим старше Лары.

Умирать не страшно, но есть виды гибели, которые она не могла пожелать и врагу. Генерал Пепел слыл рыцарем, но как знать, что могло скрываться за ведомой и непостоянной молвой.

— Может, вас накормить? — спросил Яксен, улыбаясь.

— Нет, не надо.

И когда она вернулась в комнату, накопленная усталость нагнала её — Равель плохо помнила, как заснула.

«Лучше бы ушла тогда», — подумала Лара, наблюдая за генералом перед собой.

— Вы давно здесь? — спросила она так же негромко.

— Несколько часов.

— Спасли Данковского?

— Спасли. Приходит в себя.

— А бунт? Или что там было?

Он помрачнел и выдавил горькую полуулыбку.

— Всему своё время.

Лара снова взяла в руки револьвер, неловко обхватив рукоять. Блок остался стоять на месте. Тут же на неё нахлынула темная обида. Александр отмахнулся от покушения, как от детской шалости, и теперь проявлял снисходительную заботу. В его движениях, особенно в руках, улавливалась попытка успокоить, сгладить накал повсеместной опасности. Блок был уверен в своей безопасности и, очевидно, жалел несостоявшуюся убийцу. Желая отстраниться от его покровительства, Равель громко потребовала:

— Рассказывайте обещанное.

— Вам бы поесть чего-нибудь, а то ослабеете совсем, учитывая нездоровый воздух...

— Не хочу. Не нужно. Прекрасно знаю, какой у нас воздух. Не к месту забота, да и не идет вам подобное, — резко оборвала его Лара и уверенно встала, уставившись на генерала прямым недоверчивым взглядом.

Выражение его лица стало отчужденным и угрюмым. Он помолчал и, скрестив руки на груди, начал говорить:

— История не нова. Капитан Равель командовал одним из батальонов, отвлекавших силы противника. Эти части должны были оставаться на своих позициях, пока на другом участке шло главное наступление. Приказ высшего командования. Но ваш отец принял решение отступить, не зная общего положения. Трагедия тут в том, что план наступления изменили в последний момент… Несколько выпавших звеньев, поврежденная связь…отсутствие времени. Такое происходит.

— Я не понимаю…

— Вам нужны подробности операции?

— Нет, — она медленно покачала головой. — Мне нужно знать… Я…

— Капитан Равель был смелым и инициативным офицером, но он сделал неправильный выбор.

— Нет, не то…

— Равель, я видел его на офицерских собраниях, а лично говорил всего несколько раз, — быстро произнес он, опережая её вопросы.

Опустив голову, Лара приложила ладонь к виску.

— Считаете себя непричастным?

Блок хмыкнул и какое-то подобие волнения проступило в нём. Он взялся руками за свой пояс, и Равель уязвлённо почувствовала себя меньше.

— Я причастен… виновен, если желаете услышать именно это слово. Но если бы я не отдал его под трибунал, то это сделал бы командир армии.

Тупой нож кромсал едва зажившую рану. Лару не интересовал «дезертир Равель».

Он был для неё отцом, который писал нежные письма, скрывавшие тревогу и одиночество. Он вырастил дочь, дав ей всё, что мог дать. Генерал же оставался там, где преступления совершались огромным коллективным телом, и без конца гремела изменчивая правда «мастеров войны» — там, где предельно честного, нестарого, сильного мужчину перемололо, как песчинку, из-за одной единственной ошибки. Блок ничего не понимал.

«И не поймет».

— Вы мне отвратительны, — заявила она внезапно.

— Как скажете, — ответил генерал спокойно. — Только успокойтесь. Не нужно сейчас плакать.

— Разве?

Равель дотронулась до щеки: по её лицу текли слезы. Руки заметно тряслись. «Этого ещё не хватало. Зачем здесь, перед ним?» — зло подумала она.

— Могу предложить коньяк, но пить его на голодный желудок — вредить себе, — глухо сказал Александр.

— Зачем отдавать оружие женщине, желающей вас убить? — спросила Равель, в горле которой застрял предательский ком. — Мне теперь нужно изменить своё мнение? Пожалеть вас? С пьедестала больно падать в чумную яму? А может, — засмеялась она беспокойно, по-прежнему крепко сжимая револьвер, но будто бы забыв о нём, — я кажусь вам милой? Красивой?

Блок вдруг дернул плечом и, выразительно закатив глаза, и тяжело выдохнул:

— Да, вы красивая.

— Что?

— Много же вы размышляете.

Лара, отшатнувшись, на время замолчала, а после холодно проговорила:

— Я хочу уйти.

— И куда же?

— Куда угодно, — произнесла она, отступив в сторону. — Домой.

— Сейчас точно не дойдете.

— Это не должно вас касаться.

— Ну хватит, — он порывисто приблизился к ней и схватил за плечо.

— Та казнь для вас — просто рядовой случай, — опередила его Равель.

— Да! — грянул Блок неожиданно. Разговоры за стеной стихли, и он с недовольством продолжил: — А вы, кажется, не только пытаетесь пойти на совершенно чуждую для вас авантюру, но и делаете это фантастически неразумно! Глупо делаете! — Лара попыталась отойти назад, но он не отпускал. — Такое убийство в нынешних условиях выгодно порядку, который вы ненавидите. Они извлекут из моего трупа пользу, а вы, погибнув, проиграете, даже не осознав этого. Мое же место займут другие, и ничего не изменится.

— Почему же чуждую…

— Каждый день в людей стреляете? И так выглядят руки убийцы? — он обхватил её ладонь и приподнял, показав тонкое запястье. Лара освободила руку без усилия. Она непрерывно и негодующе смотрела на него, чувствуя, как внутри тела расходилось гневное волнение, которое вызывало тянущую боль. Месть выходила анекдотичной, нереальной. Равель не знала, что делать с собой.

— Да, конечно, предостеречь от глупости — святая обязанность. Вам убивать можно, а другим — нельзя. Неразумно! Орудия тоже во славу разума привезли, — выпалила она.

— Не думайте о них сейчас. Орудия — крайняя мера. Не плачьте. Успокойтесь, — сказал Александр тихо, с сожалением.

— Вы вообще способны чувствовать личную ответственность? Чтобы без погон? — спросила она пропадающим голосом.

Генерал не ответил — отвёл взгляд, преодолевая раздражение.

Ожила старая тревога, напоминающая ей движение больших льдин на реке, — самая ненавистная из всех. Равель замерла в ожидании, когда пройдет вызванный переживаниями болезненный застой в груди, возле сердца. Едва заметив, как Блок наклонился к ней и, приблизившись непредвиденно близко, повторил «Не плачьте», Лара вдруг ощутила на щеке короткое дыхание и прикосновение сухих, обветренных губ.

Сил на то, чтобы реагировать бурно, не осталось, и, когда он отстранился, Равель, нахмурившись, устало прошептала:

— Ну и что у вас на уме?

Генерал не успел ответить. Где-то снаружи послышался узнаваемый треск винтовочных выстрелов и крики. Его рука потянулась к кобуре, а выражение лица стало злым — бросив ей краткое «оставайтесь здесь и не подходите к окнам», Блок широким и быстрым шагом вышел из комнаты.

Дочь капитана Равеля осталась в одиночестве.