Юра отстукивает по рулю заевший в голове мотив песни, пока стоит в пробке. Уже третий день с неба нещадно льёт, и вечные утренние заторы становятся длиннее с каждым разом. Слева едва видно соседнюю машину, и Юра подмигивает своему отражению в мутном стекле. С сонных глаз ему кажется, что он-зазеркальный делает это мгновением позже и немного не так, но тронувшаяся пробка отвлекает и не даёт развить мысль до конца.

В филармонию он опаздывает почти на час.

Юра вваливается через парадный вход, мокрый как мышь, и злой как шакал. ИванПалыч — охранник — понимающе улыбается ему, но ничего не говорит: все знают, насколько остёр на язык их звёздочка-пианист. Юра скидывает тяжёлое от воды пальто, отдаёт его гардеробщице и быстрым шагом направляется в зал — он и так уже опоздал, чтобы заставлять коллег ждать ещё больше.

К его облегчению в оркестре ещё нет первой скрипки, фагота и альта, но даже так Игорь — их дирижёр — не прекращает репетицию.

Юра под укоризненными взглядами пытается пробраться к своему инструменту незамеченным, но все в зале — и он в том числе — знают, что сейчас начнётся. Стоит ему сесть за клавиатуру, как и правда — начинается.

— Вы посмотрите, сам Юрий Ильич изволил сегодня посетить нас, — Игорь опускает руки, приостанавливая репетицию, и поворачивается к роялю. — Как нам отблагодарить вас за вашу доброту?

— Сделать вид, что ничего не произошло, — бурчит Юра, но Игорь, сволочь, читает по губам. Он всех здесь читает как раскрытые бульварные книжонки. Под цепким взглядом становится неуютно.

— Это уже пятое «ничего не произошло» за месяц, — дирижёр обжигает холодностью тона и возвращается к репетиции. Юра старается не косячить, но мысли призрачными рыбками кружат вокруг головы, пробивая заслоны профессионализма несущимся бегемотом.

***

Игорь его недолюбливает. Точнее не недолюбливает, не презирает, не ненавидит. Хочет. Хочет прогнуть под себя, заставить признать авторитет, повиноваться, пасть на колени и дать все мозги вытрахать, чтобы потом грязно улыбаться наедине и запускать длинные пальцы под рубашку и в волосы, роняя на пол. Все знали, что у него жена и ребёнок, семейные каникулы каждое лето, идеальный фасад брака и бзик на пианистов. Прошлого, которому Юра пришёл на замену, Игорь сломил быстро и трахал, связав верёвкой в дешёвом отеле неподалёку от филармонии. Все знали. Синяки под тонкими белыми рубашками сложно не видеть. Мальчика, как его за глаза называли, жалели, но не помогали: Игорь на короткой ноге с начальством, а потерять место горше положения неудачливого коллеги.

Юра на автомате гремит свою партию в общем хоре.

Мальчику, имени которого он не знал, Игорь сломал будущее. В один из разов сорвался и повредил пальцы. Убил, разбил и растоптал надежды подающему надежды музыканту. Скандал тогда замяли, естественно, кому нужны слухи о дирижёре-фетишисте, это же испортит репутацию филармонии, бла-бла-бла. Игоря с тех пор особенно опасались. А самого Юру в первый же день предупредили, чем особое повиновение может закончиться.

Он неповиновался как мог. Опаздывал, срывал репетиции, хамил, грубил и смачно посылал Игоря раз за разом. Устраивал бесплатное шоу из недели в неделю. И даже не допускал мысли, что этим ещё больше нравился. До прокушенной губы и томного жара от первого бранного слова. Игорь однажды даже попытался зажать в коридоре после репетиции, но получил по морде и, замазывая синяк на скуле, раз из раза представлял ощущение чужого тела под ладонями. Мысли из головы всё никак не проходили, а старый кинк неожиданно обратился новым, практически сталкерским фетишем.

Юра, к счастью своему, об этом не догадывался, но перцовый баллончик на всякий случай держал поблизости даже на работе.

***

После репетиции, которую Юра для себя завершает непозволительно-громким хлопком крышки рояля, сил не остаётся ни на что. Он угрюмо бредёт к машине под свинцово-тяжёлыми, как его голова, тучами. Дождь ненадолго перестал, но весь путь залит водой, как неправильная бетонная река, и Юрины туфли промокают ещё до того, как он залезает в салон. Настроение, и без того поганое, падает и укатывается куда-то за плинтус.

Когда Юра возвращается домой, ВЛД квохчет над своими цветами на кухне и отвлекается, только когда слышит приветствие.

— С возвращением, — склоняет голову робот, а потом привычно начинает сканировать человека. Юра устало прислоняется к косяку. — Вы неважно выглядите. Был тяжёлый день?

— День… нормальный, — тянет Юра, но под внимательным и участливым Володиным взглядом сдаётся так же быстро, как готовился защищаться под Игоревым. — Дирижёр мерзкий, строит из себя невесть кого.

— Я думаю, вам стоит хорошо отдохнуть, Юра, — кивает робот. Он знает, что его действия важнее слов, и начинает суетится на кухне. Греет бульон, поджаривает гренки, знает, что Юра промок и замёрз, но молчит и не надоедает нравоучениями — сегодня явно не день для них. Игорь заочно знаком роботу, как знакомо и его влияние. Юра после репетиций с ним всегда выжат как лимон, и ВЛД иррационально жалеет своего человека, хоть и не может этого показать. Он может только смотреть, исподтишка, ненавязчиво и недолго, чтобы не нервировать и не пугать; может сканировать, раз из раза подмечая малейшие изменения в настроении и состоянии; может делать по дому всё, что требуется, и даже чуть больше. А насмотреться не может. Поэтому прогоняет в моменты простоя свои разговоры с хозяином, анализируя данные, чтобы поднять свою и без того высокую продуктивность, а ещё чтобы ещё раз посмотреть на то, как улыбается ему Юра: устало, счастливо, обеспокоенно и много как ещё — чтобы заметить перелив эмоций в его глазах и считать все тончайшие мимические движения. Программа вопит, что он переломан. Сам ВЛД только смахивает в кэш каскады уведомлений и ставит на плиту кастрюлю с ужином.

Юра устраивается на стуле у окна, прямо под Володиным палисадником. Герань Р. Дэниел, базилик Коннор, традесканция Си-3пио и мята В-42 — четыре горшка полностью оккупировали подоконник и выглядят на добрую сотню пунктов привлекательнее самого Юры в этот момент. Иногда ему кажется, что он тоже один из цветов ВЛД, только без горшка и с пристрастием к алкоголю. Мол, не будь он человеком, тоже жил бы на подоконнике, наслаждался солнечными лучами и нежился в лучах строгой заботы неустанного робота и горя не знал. Заманчивая картинка раскрывается в воображении белым цветком герани: Р. Дэниел среди других обитателей подоконника был, вне всяких сомнений, всеобщим любимчиком.

Когда робот ставит перед Юрой тарелку с бульоном, тот вздрагивает и открывает глаза. Всё-таки задремал.

— Я советую вам поужинать, принять горячий душ и ложиться спать, Юра. У вас был тяжёлый день.

— Да, я думаю, это будет хорошей идеей… — сам Юра только и может, что устало массировать виски и задрёмывать на каждом моргании. — Спасибо тебе… за всё это.

— Не стоит благодарности. Мне совсем не трудно быть вам полезным.

С первой ложкой горячего супа по телу разливается блаженное понимание. Он дома.