Мне снится домик на косогоре,

И небо в звездном своем уборе,

И чьи-то лица в тумане белом,

Мне снится песня, что папа пел мне.

Аллегрова

Слякотный февраль сыпался по ночам ветром, трещал жестью оград строек, чернел вороньем. К концу внезапно вылезла оттепель, из-под бурого снега у подъезда забелели кошачьи кости. Бумажные полосы на окнах теребили стремящиеся на волю коты. Их вой можно было услышать по ночам.

Звонка давно не было: он раздражал своим дребезжанием и оказался однажды вырван из стены прямо с проводами. Дверь ухнула, глухо ткнулась об отсыревший порог. Еще прежде этого звука Витя уже стоял навытяжку у входа в коридор, в стратегической точке: так, чтобы не загораживать ни проход к кухне, ни к ванной, но в то же время быть хорошо различимым от самого входа.

— Здравствуй, папа.

Тот окинул сына взглядом.

— Посуду вымыл?

— Да.

— Уроки? 

— Да. 

— Положи в холодильник. 

В руки ткнулся холодный влажный пакет. Внутри не звякало. Удачно. Если продукты, значит, дали получку. Если дали получку и отец не купил выпивку — значит, дали много и “уважительно”. Есть надежда, что сегодня все… просто будет хорошо. Тихо. Больше ничего не надо.

Сбегав на кухню, Витя принял у отца тяжелый вытертый тулуп, едва не уронив. Терпко пахнуло овчиной, потом и пивом. Значит, все же зашел по дороге… Но не дома, главное — не дома. Унты следовало сразу вычистить от налипшего снега и натереть кожаные носы пастой. Пальцы покраснели от холода, под ногти вошли черные серпики. Из кухни потянуло куревом.

— Дневник покажи. 

Витя поставил унты на место, кое-как обтер руки тряпкой и побежал в комнату. Можно помыть и после. Любой приказ следовало исполнять немедленно. 

Отец перебирал сероватые листы со странным брезгливо-вопросительным выражением. Оно могло бы быть даже смешным… В другой реальности. Наконец на Витю снова посмотрели.

— Вот результат правильного воспитания. — Рука, способная легко свернуть шею, лишь взъерошила на макушке волосы. — Оброс. Вечером тебя постригу, чтоб на мужика стал похож. У-у, рыбья морда, — усмехнулся отец, отталкивая за лоб. — Толстые пальцы затушили окурок, вжав в чайное блюдце. — Хорошо хоть Андрюха в меня пошел… Иди гуляй на улицу, ко мне сейчас придут.

На улице было зябко, если не шевелиться — даже Дашина куртка не спасет. Витя с выверенной скоростью наворачивал ровные круги, вписанные в квадрат двора. Пятиэтажка. Девятиэтажка. Дробь а. Дробь б. Киоск. Скамейка. Пятиэтажка. Кубики панельных домов, кубики комнат, кубики окон. Некоторые светятся. Некоторым лучше бы не светиться... Обычно ста двадцати кругов хватало. Но пошел уже двухсотый, а свет в спальне все не гас. Витя устроился на скамейке перед подъездом, сунув руки в карманы и спрятав нос в ребристый воротник. 

Гулко булькнула разболтанная дверь.

— А гастроном-то работает ишшо?

— Бог с тобой, Петровна, одиннадцатый час!

— Дак “Телефакт” шел, не оторваться жеж… Сахар у тя есть? Вышел весь. Ой, а что за алкаша черт принес?

— Сказанешь тоже… Это Майоров сын. Небось, опять бабу привел, а мальчонка нос морозь. Ладно хоть младший в ясельках. 

Витя встал и пошел подальше: на двести четырнадцатый круг.

Отца звали Майором и считали бывшим военным. Он старательно поддерживал этот образ и кажется вжился в него настолько, что поверил сам. Хотя никогда не был ни военным, ни майором. Работал простым милиционером, пока не поперли за какое-то темное дело. Сыну он, разумеется, ничего не говорил, но Витя невольно слышал, как после нескольких часов кутежа Майор начинал исповедоваться бесчувственным уже собутыльникам или просто окружающей обстановке, ругать трусливое жадное до чужих денег начальство и сослуживцев — блюдолизов, неизменно заканчивая на “Не мы такие, время такое!”

Наконец, дверь булькнула еще раз, мимо скамейки пронесся шлейф приторных духов, спиртного и какого-то особенного запаха, кисловато-блеклого, словно вместо молока скипятили кефир. Они все пахли так. И так пах дом после каждой.

Витя на цыпочках прокрался в коридор, надолго застряв возле двери: старался прикрыть, чтобы не щелкнула. 

На кухне горел свет. Витя стиснул кулаки. Нельзя пройти мимо. Он зашел в тесную комнатку с оклееннными голубой клеенкой стенами, поздоровался, налил себе из чайника воды. Отец смотрел в окно и курил, молчал. Надежда умирает последней.

— Не хочешь сесть, с отцом поговорить?

Вопрос настиг на выходе, приколов надежду бабочкой к лопаткам.

— Хорошо, — Витя покладисто обернулся, сел за стол и сложил руки на коленях.

Больших усилий стоило утихомирить и губы, и колени. Пауза затягивалась.

— Тебе, небось, только про заумь твою и интересно, да? — Прищурился Майор. Витя не успел ответить. — Что ж, и мы так умеем. — Отец склонился близко, обдав запахом вчерашнего борща и перегара. — Слышал, что русские ученые недавно открыли? 

Витя не поверил своим ушам.

— Что?

— Никому ранее неизвестный повод выпить. 

Майор засмеялся, гулко и низко, словно сонм булькающих ржавых дверей.

— Не смешно тебе? — прищурился. — Думаешь, умнее батьки, да? Книжки твои тебя кормят? Нет. — Он глубоко затянулся и встал, подцепил ногой облезлый шлепанец. —  Я тебя кормлю. Мать ваша кукушка где? В Караганде! Другой б давно уже вас в детдом сдал; знаешь, что там с такими как ты делают? А я знаю! — сказал даже с некоей гордостью. — Меня Родина вырастила, а вам сколько ни дай — все мало, где благодарность, я спрашиваю?! Что ты так смотришь? Ты мне каждый день сапоги вылизывать должен! — Вязкая слюна прыснула на стол. — Скорей бы уж вырос, армия из тебя мужика сделает, настоящего.

— Как… ты?

Потом Витя, кажется, упал. И было темно. И больно.

──────── • ✤ • ────────

В конце февраля папе дали премию. Однажды, вернувшись со школы, Даша нашла у себя в комнате новый стол, на котором угловато топорщился сливочного цвета компьютер. Конечно, позже она узнала, что на столе стоит лишь монитор, а сам компьютер — внизу. Это, как и многое другое, ей разъяснял Витя. Синяк на пол-лица почти сошел. Только осталась крохотная кровавая впадинка на лбу: виновата сколотая плитка на полу кухни. Всем Витя говорил, что упал на гололеде. Даше он сказал то же, но знал, что она не поверит. Оба знали. Подобное случалось. Иногда. Не очень часто. Даше каждый раз хотелось обниматься долго-долго и не отпускать Витю обратно туда. И Даша обнимала, шептала ласковые слова, какие ей самой шептала мама, когда хотела утешить от маленьких, крохотных, совсем невидимых со дна Витиной черной бездны, бед.

Марьяна Олеговна говорила, что с восьмого можно взять ускоренную программу. Тогда бы Витя быстрее поступил в институт и получил общежитие. Только вот выходит, что жить рядом они не будут… как минимум три, а то и четыре года. К тому же, что делать с Андром? В будние дни он в яслях, но в выходные… если не будет Вити… ох, об этом думать еще страшнее. Почему дети вообще должны об этом думать и бояться за будущее? Разве не для того предназначены взрослые?

Даше казалось, что Витя счастлив новой игрушке куда больше нее. Впрочем, против не была: возиться с напечатанными на серой бумаге инструкциями скучно — даже картинки и те скучные, все какие-то окна, окна… Витя же выпросил книги домой и, кажется, не успокоился, пока не выучил наизусть. И ужасно долго возился с какими-то кодами и цифрами. Зато позже друзья вместе играли в ниндзя, скачущего по деревьям, и в живые шахматы, и в другие игры, которые приносил папа.

Но долго развлекаться не пришлось: папе компьютер оказался намного нужнее. Большую часть времени на экране висели чертежи, а Даше разрешали “только часок”. Она ворчала, что и ставили бы тогда этот самый компьютер у себя в спальне. Хотя, конечно, ворчала лишь для виду: в родительской комнате и так изо всех углов и даже из-под кровати торчали вещи, летом — зимние, зимой — летние.

В марте синяка уже совсем не стало, только шрам. А школу тоже захлестнуло прогрессом: половину бывшего класса труда спешно освободили под узкие столы, неудобные стулья и пять огромных коробок. Слово “информатика” передавали из уст в уста. Никто толком не знал, что будут преподавать, какой придет учитель. В школе понятия не имели, как быть с этим нежданно свалившимся “счастьем”. Найти преподавателя, который сумел бы сам подключить все машины и создать необходимый по директиве неведомый “нэтворк” оказалось невозможно, нанимать отдельного специалиста директор не желал. Папа возмущался, мол, как всегда, среди родителей ищут дурака, который согласится работать бесплатно.

Но что одному кажется дурачеством, другому — счастье. Три дополнительных тома серых страниц, больше похожих на телефонные справочники, Витя уложил в памяти за две недели. И потом с разрешения директора стал оставаться после уроков в будущем классе информатики до самого ухода технички. 

Даша уже переоделась в пижаму, когда в дверь позвонили. Бабушка крикнула из ванной, что это, наверное, соседка снизу пришла отдать тарелку. Даша побежала открывать. На пороге стоял Майор в своем обычном распахнутом тулупе, огромный, как бешеный бык, которого Даша видела в деревне у тети Тоси. 

— Привет, — он улыбнулся, перегнал бычок из одного угла рта в другой. — Витька у вас?

Ком встал поперек горла, не давая вдохнуть и, уж тем более, сказать хоть слово. Даше казалось, что сейчас выйдет в коридор папа, увидит Витиного отца и бросится на него, а тот убьет его, одним ударом. Именно так: одним ударом. Но тут послышались мамины шаги.

— Добрый вечер, — сказала она холодно. — Вы по какому вопросу?

— Да моего черти носят где-то, вот, думал, у вас найду.

— У нас Вити нет. — Вот теперь в голосе мамы была тревога. — Даша, с кем еще он дружит? Куда мог пойти?

— Н-не… — Даша набрала побольше воздуха и выпалила: — Ни с кем, разве что Волков у него списывает иногда, но в гости он бы к нему не пошел, они не друзья.

— Погодите минутку, я оденусь, пойдем, поищем вместе. Так ведь быстрее.

— Я с вами! — уцепилась Даша.

Майор пожал плечами, привалился к стене.

На улице было не по-весеннему морозно. Под сапожками скрипело, чистое небо обсыпало звездами. 

— Я по дворам посмотрю, — сказал Майор. — И в магазинах.

— А мы до школы пройдем, — кивнула мама.

Даша и радовалась тому, что терпеть присутствие этого страшного человека не придется, и боялась, что он найдет сына первым. 

— Мама, ведь школа давно закрыта, зачем туда идти?

— Мало ли, — вздохнула мама. — Мне не кажется, что Витя отправился бы гулять по дворам, тем более в такое время.

— А помнишь, как мы маленькие ушли на летное поле? — хихикнула Даша.

— Помню… Вот разве с тобой он бы пошел хоть к черту в пасть. И не такие уж вы были маленькие, все же семь лет.

— Я хотела его впечатлить.

— Впечатлила так впечатлила, — мама тоже улыбнулась.

Темные окна среди белых панелей школы смотрелись выбитыми зубами. Двери — и центральная, и столовой — были заперты, и нигде никаких следов. Класс информатики был на втором этаже, с другой стороны. Даша побежала туда, через вытоптанный пятачок курилки старшеклассников. На окне что-то белело. 

— Ма-ам! Он там! Он там! Его сторож закрыл! 

— Как?! — мама спешила навстречу прямо через скользкие подтаявшие сугробы. — Что значит “закрыл”?

— Роксана… Роксолана… В общем, техничка ушла, Витя должен был сразу за ней, но ему надо было еще что-то закончить, а потом пришел сторож и свет везде выключил, и запер класс, там же директорский кабинет, и учительская!

— А где сам сторож?

— Не знаю.

Они еще раз обошли школу, постучали в двери, покричали в лыжное поле.

Рядом с очередным исписанным крупными буквами тетрадным листком теперь виднелось прижавшееся к стеклу Витино лицо, почти такое же белое. Снизу на него смотрели Даша, мама и Майор. 

— Может, окно разбить? — предложила Даша.

— Ну да, — фыркнул Майор. — А кто за стекло заплатит? 

— Что за глупости, — вмешалась мама. — Тут и прыгать высоко. Разве вот дверь… 

— Ничего, — отмахнулся Витин отец, — переночует, кинет куртку на пол, и как на перине, — он прикурил, закрыв ладонями огонек.

Даша и мама знали, что куртка внизу, в гардеробе, а в этом классе даже свободных столов нет, стулья — все с подлокотниками, а спать можно разве что на голом полу…  Но под окнами пустой школы они уже стояли вдвоем.

— Мам. Нельзя же его так бросать! Давай позвоним кому-нибудь. В милицию! — Мама как-то горько усмехнулась. Даша не унималась: — Директору, учительнице! 

— У меня нет домашнего телефона директора, только школы. — Мама прижала Дашу к себе, вздохнула. — Сейчас и правда ничего нельзя поделать, утром его откроют. 

Даша перевела полные слез глаза на окно.

“Даша не уходи”.

— Я его не брошу! — оттолкнула маму. — Представь, как было бы тебе в темном классе одной! 

— Представляю, но что это получается? Ты не уйдешь без него, я — без тебя, если мы тут вдвоем замерзнем, чем это Вите поможет? — Даша расплакалась, мама снова прижала ее к себе. — Вот утром возьмешь с собой еду и термос, покормишь его перед учебой.

Мама тянула за руку, слезы холодили щеки, вслед смотрело почти призрачное лицо в окне.

Учителя нашли, но сказали, что уроки будут только у старших классов, а младшим начнут преподавать уже с нового учебного года. Майор приходил скандалить к директору, что, дескать, его сын работал на школу, пусть теперь вернут деньги, что сдавали на благоустройство. И ушел, лишь когда директор пригрозил вызвать настоящую милицию.