— Дай списать, — Джимин чувствует, как рядом прямо-таки заваливается за парту хрупкое (точно нет) женское тело, которое не успевает поздороваться даже, сразу же принимаясь громко дышать прямиком в ухо и самодовольно улыбаться. — Или ты тоже не делала?

Ниннин хитро щурится и слегка дует губы, нелепо измазанные в лёгком розовом блеске — девушка точно пересеклась с тем симпатичным парнем из параллели сегодня с утра, раз уж её, всегда аккуратный макияж, вырвался сегодня за положенные границы. Ну, или же она слишком спешила, что, пусть и мало, но всё равно вероятно. Даже такой человек, как Ичжуо, может иногда побыть реальным, не так ли?

Джимин недовольно цокает языком на это, но, всё же, достаёт нужную тетрадь из общей стопки на парте, еле-как до неё добравшись из-за юбки Нин, и суёт младшей в руки, с унылым видом глядя на неё исподлобья и сразу же отворачиваясь куда-то в сторону, будто бы смутившись всему этому безобразию, которое сейчас широко ей улыбалось и сияло ярче физички Чхве, налепившей всем двоек на три четверти вперёд.

— Почему именно история? — стоит только Иджуо упасть на свой стул, как она сразу превращается в малого ребёнка, который почему-то из всего, нужным находит именно самое простое и бесполезное, название которому «‎нытьё». — Почему не искусство? Почему не литература? Почему история?

Девушка уныло пялится на корявые записи в раскрытой перед ней тетради — Джимин никогда не старалась писать красиво, как-то аккуратно вести конспекты и что-то там записывать под линейку — у неё и линейки-то ни разу в пенале не было. Но, тем не менее, Нин как-то всегда разбирает все эти буквы (пусть таковыми их назвать крайне сложно) и с самым обречённым видом красиво и осторожно переписывает всё себе. Да, недовольно, но всё так же требовательно к соблюдению красивой картинки и обязательному написанию двух или трёх ошибок между строк, — чтобы учителя не сразу поняли, кто и кого скатал по-быстрому на перемене.

— Тебе точно девятнадцать? — Джимин смотрит на подругу с неким недоверием в глазах. Не то, чтобы она не знала, в каком году та родилась, просто как-то не особо верится в то, что они одного возраста.

— Нет, мне четырнадцать и я просто мамкин гений, — Ниннин тихо и возмущённо цокает языком, не отрывая пристального взгляда от не самых разборчивых конспектов одноклассницы. — Ты точно музыкальный гений, знающий толк в красоте и искусстве, и понимающий все тонкости прекрасного? — девушка в точности цитирует прошлогоднее вручение грамот за активное участие в жизни школы, на котором Джимин весьма удачно представили именно таким образом.

В голосе Чжуо ни грамма злорадства нет — только лёгкая дружеская издёвка и сильно заметное недовольство. Тем не менее, Ю её слова заново возвращают в далёкий третий класс старшей школы: очки и всегда собранные в небрежный пучок волосы, холодный слабый кофе на перемене между первым и вторым, и плотный обед, в котором обязательные блюда — средней остроты токпокки и небольшая порция риса с минимальным в нём количеством соли. В те времена всё было прекрасно: начиная с тех же старых добрых очков, заканчивая нормальным слухом. Без головной боли, без дурацких тресков и шумов, без всего, что могло бы сделать хуже — всё просто и из проблем только, как бы побыстрее добраться до нужного кабинета музыкальной школы.

— Не неси ерунды, — Джимин запускает в младшую первой попавшейся ручкой. Легко, почти что лениво, дабы та не могла ей навредить как-то, задеть больше, чем хотела Ю изначально. — Лучше глянь в зеркало.

Девушка, наконец, поворачивается нормально за свою парту, боковым зрением наблюдая то, как хаотично Нин пыталась найти в своём рюкзаке маленькое розовое зеркальце с нарисованным на нём пони, позже мизинцем осторожно стирая весь блеск, сумевший выползти за границы губ. И, непонятно зачем, Ичжуо умудряется ещё и оправдаться за всё это. Будто бы Ю могла как-то отругать за подобное, или и вовсе отправить на домашний арест, как часто это делали родители младшей.

— Чанхи слишком милый, я не смогла устоять, — Ниннин достаточно быстро заканчивает с блеском, пряча в карман школьного пиджака зеркальце и снова взглядом прикипая к чужим конспектам.

«‎А, так его Чанхи зовут», — Джимин не знает, зачем ей вообще эта информация, ведь в том парне из параллели не была заинтересована от слова совсем, но мысленно её для себя повторяет, будто бы боясь остаться с свободным пространством в голове. Оно ведь, чуть что, сразу же заполнится мыслями о чёртовой головной боли и синдроме Меньера, от которых уже знатно тошнит.

— Что сегодня делаешь после уроков? — проходит около минуты с того момента, как Ичжуо принимается, наконец, аккуратно выводить каждую букву в своей тетради, порой недовольно косясь на слишком шумных одноклассников, но продолжая смирно молчать, будто ничего не может с этим сделать.

— Чанхи прогуляться предложил, — Нин пожимает плечами, как ни в чём не бывало, кусает край ручки и только на секунду смотрит на Джимин. Та выглядит совершенно обычно: абсолютно безучастный вид, аккуратно выглаженный воротник и заколотая невидимкой сбоку чёлка. Ничего такого не случилось, с виду, но вот только должно же было что-то произойти, раз одноклассница этим интересуется. — Пойду с ним.

Девушка не спрашивает, что же именно должно было такого стрястись, что сама Ю Джимин, — персона, у которой в расписании только школа, дом и музыкальная школа — решила спросить о том, чем занята Нин Ичжуо в самый обычный, для неё день. Не потому что ей всё равно (отчасти да, ведь они не настолько близки), — скорее из чувства такта.

Они обе — чертовски разные, друг на друга совершенно не похожие. Ниннин — сумасшедший вихрь, снег в конце мая, шумная музыка в подъездах и много-много поцелуев за углами. Джимин — штиль в море, спокойное колыхание ветвей летом и лёгкое, совсем не опаляющее тепло весеннего солнца. Не сказать, что между ними есть что-то такое, что можно назвать близкой дружбой (всему виною то, что Ичжуо — тяжёлый рок и виски с колой в клубах, а Джимин — классическая музыка и бокал красного полусладкого в какой-то дорогущей и пафосной галерее), да вот только у Ю, кроме одноклассницы, больше никого и нет. Друзей она заводить не спешила никогда, просто времени на это не было, да и одной Нин обойтись можно было. Пару раз сходить в кино на премьеру какой-то малобюджетной комедии, которую потом-то и не обсудишь толком; пару раз вместе поесть суши в заведении рядом со школой — и этого вполне достаточно.

— А, — Джимин отвечает достаточно запоздало и как-то совсем отстранённо. Вот теперь-то Ниннин может на её счёт не переживать. Вот такая Ю Джимин на себя похожа гораздо больше.

И на этом их диалог целиком и полностью ставится на паузу. Простая беседа двух девушек, учащихся в одном классе, которые точно забудут друг о друге после выпуска, и будут вспоминать только на встречах одноклассников — уже со своими семьями, детьми...

Друг друга не понимая.

***

— В тринадцатом такте соль диез упустила, — госпожа Хван говорит как-то совсем непривычно, спокойно. Она будто вот-вот готова сорваться на крик и пустить в дело все тяжёлые предметы, которые только увидит, но держит себя в руках. — Давай заново.

И Джимин играет. Чувствует всю ту невероятную злость, которая огромным комком носится от одного угла комнаты к другому, с каждым движением увеличиваясь в объёме, словно снежный шар, и заставляя юную особу вдыхать больше, чем могут уместить в себе лёгкие — иначе может только задохнуться.

У Джимин пальцы дрожать начинают в тот момент, когда она, всё-таки, доходит до этого самого тринадцатого такта, ладони потеть сильно от волнения и сразу же внутри всё пустеет, когда она подушечкой цепляет никому сейчас не нужное ля.

— Возвращайся, — преподаватель уже не скрывает своего раздражение, которое до этого пряталось за тонкой гранью двух листов, исписанных аккуратными строками нот этюда.

Девушка покорно слушается, возвращая ладони, до этого по привычке опущенные на колени, на всё те же родные чёрно-белые клавиши, которые звучат чисто-чисто, звонко-звонко, будто инструмент с каждым днём становится всё новее и новее. Никакой в этом магии нет и близко — госпожа Хван просто сильно любит школьное фортепиано и относится к нему с такой трепетной, что порой это начинает поражать.

— Я попросила кое-кого тебе помочь, — говорит достаточно громко и твёрдо женщина, когда Джимин заканчивает играть и, кусая нервно нижнюю губу, поворачивается в её строну, выжидающе глядя и уже предвещая не самых лучший для неё исход.

— Кого? — девушке, на самом деле, до лампочки, кого именно пригласила в качестве помощника госпожа Хван, ведь одно понятно точно — этот человек нормальный, просто потому что госпожа Хван доверила ему или ей Ю Джимин.

— Ты его не знаешь.

Значит парень. Уже огромный минус.

— Он не из школы? — Джимин здесь знает абсолютно всех. Поэтому, ответ на вопрос кажется вполне очевидным — нет. И, в подтверждение её догадок, госпожа Хван слабо мотает головой в отрицании.

— Он мой племянник, — женщина пожимает плечами, наконец отведя взгляд от окна и с некой тоской в нём осматривая ученицу.

Та сидит на самом краю стула, — очень полезная привычка любого пианиста, благодаря которой весьма удачно можно спастись от гвоздей и кнопок на стуле, которыми иногда забавляются школьники. Точнее говоря — забавлялись. Сейчас подобного рода шутки утеряли какую-либо популярность и полностью сошли на нет, целиком и полностью уступая место колким словам в адрес учителей и открытому неуважению.

— Ясно, — для Джимин, на самом деле, ничего не ясно. От слова совсем. Но она кивает, в ответ на слова преподавателя и только неуверенно поджимает губы. У Ю ведь толком и выбора нет. Пусть госпожа Хван ей не мать, и даже не любимая тётушка, но ослушаться её — значит пойти наперекор самой себе. А это уж точно не закончится ничем хорошим.

— А вот и он, — на самом деле, совершенно не понятно, как женщина определила то, что её племянник в следующий момент ярким лучом света ввалится в кабинет, чуть было не выбив дверь, но Джимин как-то и разницы особой нет — перед глазами хмурое и недовольное до жути выражение лица, неаккуратно завязанные в пучок неудачно высветленные не один раз волосы и абсолютно расхлябанный вид подростка-хулигана, о котором уж точно не подумаешь, что он — родственник элегантной госпожи Хван.

Последняя же на это толком внимания не обращает, пусть и смеряет парня в ответ строгим взглядом, вызывая у того тихий издевательский смешок. Подростковое сопротивление. Забавная вещь, от которой и избавиться хочешь, но и как-то нужна она становится со временем. Дурацкие и совсем детские выходки, за которые позже точно будет стыдно. Джимин его прекрасно понимает, поэтому не смотрит осуждающе, — так как это молчаливо делает госпожа Хван, — а лишь только тяжело вздыхает и закусывает нижнюю губу, наконец привлекая внимание совершенно не знакомого ей ранее парня.

Тот с минуту рассматривает девушку оценивающим взглядом, пару раз сталкивается с её собственным — совершенно нечитаемым, и показательно тихо присвистывает, через плечо улыбаясь госпоже Хван и самой Джимин.

— Тёть, ты не говорила, что она такая красивая, — вылетает у парня с каким-то лёгким удивлением, можно даже сказать восхищением. И Джимин от этого его тона даже как-то неприятно становится. Но только совсем немного. Всего на чуть-чуть.

— Хёнджин, — женщина в очередной раз тяжело вздыхает и потирает пальцами переносицу. — Сколько раз повторять, что нужно иметь хоть какое-то уважение к людям?

Парень на это пытается что-то ответить, снова рывком поворачиваясь в сторону старшей (Ю на секунду кажется, что его стёршиеся маленькие каблучки на потёртых туфлях просто его не удержат), но госпожа Хван успевает его весьма вовремя перебить, переводя взгляд на так же резко поднявшуюся со стула ученицу, которая весьма вовремя успела бы среагировать, если бы Хёнджин действительно потерял равновесие.

— Джимин, не обращай на его поведение внимания, — госпожа Хван показательно игнорирует тихий смешок племянника, в ответ на эти его слова, и лишь неловко улыбается ученице, которая тут же валится обратно на стул и осторожно пытается спрятаться за длинными тёмными прядями, так не вовремя решившими лежать в полном порядке, не выбиваясь из-под уха, и не спадая на подбородок.

Девушка действительно теряется от этого знакомства настолько, что путаться в собственных мыслях начинает. Это всё происходит настолько быстро, настолько хаотично и будто случайно, что пианистка просто не до конца успевает разобраться вовремя в своих мыслях. Картинки смазываются перед глазами, в ушах уже давно стоит привычный тихий неприятный звон, а в голове это перемешалось, выдавая что-то совершенно непонятное и неопределённое, заставляющее испуганным взглядом пробежаться по лицу госпожи Хван.

Нравится ли ей Хёнджин сейчас, или он ей с первой секунды невзлюбился? Его шумное поведение, его желание как-то уколоть старшую не понятно за что — Джимин этого не одобряет, но не знает, почему ничего на это не говорит. Преподаватель сама себя не защитит, сама за себя не заступится толком, будто понимает, что это абсолютно бессмысленно, и Ю это сбивает с толку знатно. Значит ли это, что племянник госпожи Хван ведёт себя так со всеми и постоянно, раз его тётушка практически спокойно реагирует на подобные выходки? Джимин очень не хотелось бы, чтобы к ней относились таким образом. А это может значить только одно — Хёнджин ей сразу не понравился.

Наконец, немного разобрав всё по полочкам у себя в голове, девушка кусает нижнюю губу и слабо кивает в ответ на ранее ей заданный вопрос. Конечно, она не будет обращать внимание на парня, который, так-то, должен помочь ей (пока что не понятно, каким именно образом, ведь на пианиста он не смахивает от слова совсем). Конечно, она будет сидеть и молча наблюдать за тем, как тот смело кидается со своими предъявами на госпожу Хван, просто потому что последняя так сказала. Конечно, ей будет сложно это игнорировать, но она будет это делать, ведь кто, как не преподаватель, может дать хороший совет.

— Хёнджин, ты забыл, зачем сюда пришёл? — женщина говорит это с опасной осторожностью, заставляя Джимин в очередной раз убедиться в том, что она из тех людей, которых стоит бояться, пусть они и скрывают это за холодной гордостью и множеством скрытых чувств.

Ю не раз прилетало от неё за различного рода проделки. Как бы сильно госпожа Хван не любила свою лучшую ученицу, своё лучшее творение — девушка таким же образом могла временами подводить, заставляя старшую сильно нервничать, чего не было видно ровным счётом никогда. Не потому что преподаватель не умеет выражать эмоции, злиться и бушевать — она это делает тихо, неожиданно и так, что потом страшно к ней подходить, садиться на стул с деревянной подставкой под ноги и мягким вторым слоем на сиденье, — дабы локти всегда были под правильным углом. Госпожа Хван каждый раз подтверждает тот факт, что относится к тому типа людей, которым нельзя доверять. Но Джимин продолжает это делать постоянно, просто по одной простой причине: эта женщина ей как родная мать.

— С тобой забудешь, — парень недовольно фыркает и закатывает глаза, наконец отводя взгляд от своеобразной милой улыбки старшей, адресованной уж точно не ему, и сбрасывая на стол школьный рюкзак, до этого уныло болтающийся только на одном плече. — Я не буду с ней заниматься в твоём присутствии.

Джимин эти слова заставляют вцепиться тонкими сильными пальцами в сиденье стула под ними. В них, вроде, и нет ничего такого — возможно Хёнджину комфортнее, когда госпожи Хван поблизости нет, — да вот только девушке от подобного свалиться куда-нибудь хочется и, желательно, навсегда.

Она смотрит на преподавателя нечитаемым взглядом внимательно и выжидающе, ловит, на секунду, её карамельные глаза на себе — в них слишком явно ощущается непонятное чувство вины, отчего Джимин всё понимает сразу. Женщина уходит из кабинета, стоит только Хёнджину подойти к всё тому же стулу, показательно цепляя ладонью лямку рюкзака (девушка слабо замечает на его руке слабый сине-фиолетовый след) и теперь у пианистки не остаётся ни единого шанса понять, что к чему и зачем сейчас произошло.

Всё слишком быстро и неправильно. Хёнджин никогда не должен был появиться в её жизни, ведь она его не приглашала. Госпожа Хван никогда не должна была делать всё это без её ведома, при том зная точно — Джимин на дух не переносит шумных и конфликтных людей. Никто, кроме её самой, матери, отца и госпожи Хван не должен был узнать о болезни. Или Хёнджин о ней не знает?

— Прости за это, — только девушка хочет задать столь волнующий её вопрос, парень умудряется это опередить. Он уже нашёл для себя свободный стул, придвинул ближе к фортепиано, уселся практически рядом сзади и все эти две или три минуты молчал — пытался успокоиться и привести мысли в порядок. Здесь они с Джимин уж точно крайне похожи.

Он не оправдывается, хотя Ю некоторое время ждёт, пока тот скажет что-то в духе «‎Просто я не в настроении», но этого и близко не происходит.

О Хёнджине и его характере уже можно сделать хоть какие-то выводы только по одной этой фразе и поразительно спокойному виду. К примеру, то, что ему плевать, что о нём подумают другие. И даже извинился он из чистой формальности, дабы Джимин его не так сильно боялась (хотя она и так не боится). Спокойно спросил, что девушка сейчас учит, как справляется и могут ли они начать — без криков и нервов — практически в деловом стиле. Не стал даже расспрашивать о болезни и прочей ерунде. Просто спокойно сел и выполнил свою работу — ничего более.

И поэтому вполне очевидным можно считать вопрос, застрявший в голове Джимин с самого выхода из музыкальной школы, по пути до офиса отца:

Что это вообще такое было?