Бруно вжимает тебя в простыни, почти грубо, с невообразимой пылкостью, осыпая бёдра лепестками темнеющих синяков – цветов своей страсти. Каждый след распускается постепенно, листок за листочком, как в особенном саду, которым сможет любоваться только он один.

Оглаживая твой живот умелыми пальцами, он прощупывает свою глубину и понимает: можно. В следующее мгновение тебя пробирает томительной судорогой, а ниже пояса нарастает ощутимое напряжение. Вскоре оно постепенно сходит на нет. Бруно продолжает свою сладкую пытку, и ты в изнеможении хочешь большего.

Он понимает это без слов и, наклонившись, покрывает невесомыми поцелуями твою грудь. Неожиданная ласка посылает по всему телу до кончиков пальцев волну наслаждения. Будь ноги на месте, ощущения были бы ещё ярче. С каждым порывистым движением он всё резче, хотя и старается быть нежным. Прямо отчаянный образ борьбы чувства и долга во плоти.

Властный, пленительный до умопомрачения, он неотрывно смотрит на тебя с нескрываемым вожделением и прижимает к себе так близко, что при всём желании никак не вырваться. Правда, непонятно, зачем ему это, ведь бежать тебе во всех смыслах некуда. Бруно обжигающе-часто дышит тебе в шею и, кажется, вот-вот утянет в губительный, но такой нужный поцелуй своей нездоровой любви. Однако этого не происходит. Оставшись ни с чем, ты невнятно и сбивчиво умоляешь его о чём-то.

Наивно и доверчиво, ты постоянно ищешь в нём хорошее, с готовностью преодолеть любые трудности в обмен на его ласковые, утешительные объятия. Бежишь к нему сквозь шиповатые кусты белых роз, истекая кровью и пачкая лепестки красным, пока все цветы не становятся полностью алыми.¹ И когда любые жертвы кажутся оправданными, эти же розы, символ тайны и молчания², опутывают тебя острыми шипами, через которые уже никак не пробиться.

Но ты пойдёшь на всё, чтобы сохранить свою веру, даже душу поставишь на кон. Ради Бруно.

Пускай в своих стремлениях ты каждый раз в некотором смысле себя теряешь, это не мешает отдаваться ему снова, погружаясь в приятное забытьё. Ведь очень хочется верить, что хотя бы в моменты вашей близости от тебя что-то зависит. Он меняется в лучшую сторону. Ты выздоравливаешь. Буччеллати немного тебя придушивает, и, улучив момент, ты в ответ кусаешь его в шею.

Он заполняет пустоту в твоей душе.

Ради него ты без раздумий собой пожертвуешь.

И он замучает тебя до смерти, пока ты любишь, в худшем смысле этого слова.

Бруно достигает кульминации и всё вокруг плывёт как в тумане. Сейчас он, как обычно, выйдет, оботрёт вас мягким полотенцем, а потом обнимет тебя со спины и будет нашёптывать разные нежности. Тут по щеке вдруг катится горячая слезинка. Ты поднимаешь глаза: зажмурившись, он горько плачет, и с мокрых ресниц сорвалась та тяжёлая капля. Словно из-за тебя вдруг случилось что-то ужасное. Понимать это почти до боли страшно, но всё в порядке.

Он на тебя не смотрит, отводит свои синие глаза, часто моргает и нежно гладит тебя по щеке в целомудренном безмолвии. Ты словно хрупкая фарфоровая статуэтка. Желание следовать за ним куда угодно лишь укрепляется, как и что-то хорошее в его сердце, и одному богу известно, что думать об этом.

Очень хочется обнять его, как никогда раньше, и не отпускать ни за что на свете.

Бруно отзывает молнии, или просто теряется в ощущениях, кто знает, но все твои части вдруг становятся целым. Он устало опускается на кровать. Ты притягиваешь его к себе и к чёрту мягкое полотенце. Он ерошит твои волосы, вы переплетаетесь ногами, и внутри что-то надламывается. 

Ему только двадцать. Тебе не намного больше. Чем же вы успели заслужить свою тяжёлую долю?

Ты дрожащими пальцами зарываешься в его угольные пряди и думаешь, что вряд ли когда-то поймёшь, зачем же он сделал то, что сделал. Зачем отправил на это задание, хотя прекрасно знал, что с тобой может произойти.

Возможно, когда-нибудь правда станет очевидна, но пока это и не важно. Ибо там, где всё погрязло в невзгодах и одиночестве, вы сумели найти друг друга. Ну разве не замечательно, хотя бы в каком-то смысле?

Очень многое хочется ему сказать, но на это нет ни сил, ни времени. Тем более, Бруно уже уснул в твоих объятиях, мерно дыша. Ты молча выводишь у него на груди затейливые рисунки, невидимые линии судьбы.

И понимаешь, что, на самом деле, есть кое-что действительно важное, в чём необходимо признаться.

Ты тоже даёшь волю слезам и, наклонившись поближе, шепчешь, слегка боязливо:

Кажется, я люблю тебя.

И пока измученное сознание медленно погружается в царство Морфея, в твоей душе расцветает абсолютно неведомое доселе чувство, хрупкое и искреннее. В спокойном сне Бруно нежно тебя целует, радушно принимая чувственное признание.

Я знаю.