— Расскажи мне, каково это — бегать по лесу, — попросил Никколо, поглаживая мягкий хвост, лежащий у него на бедре.

Лис открыл глаза и прищурился, явно скрывая смех, который мог бы обидеть Никколо.

— Ты, право, шутишь, — фыркнул он, и хвост дернулся, хлестнув кожу. — Ты столько раз за мной бегал. Ты ведь знаешь, каково это.

— Я знаю, каково бегать по лесу, будучи человеком, но не лисой. Что ты чувствуешь, когда оборачиваешься?

— Ровно то же, что и обычная лиса.

— Не увиливай.

— Я не увиливаю.

— Гил. Пожалуйста.

— Не зови меня так.

Лис поднялся на локтях, чтобы затем быстро слезть с их импровизированного ложа. Куча сена, помятая их телами, смотрелась жалко, и Лис поморщился, подумав о том, что весь запах земли, травы и полевых цветов, который ему так нравился, остался на этом сене, и что теперь ему придется снова все утро кататься по земле и траве, чтобы вернуть его.

Никколо потянулся к нему и, обняв его за талию, поцеловал в участок кожи над хвостом.

— Ты уходишь?

— Да. Скоро сюда вернутся крестьяне. Не хочу попадаться им на глаза. И тебе не советую.

С этими словами Лис исчез в дверях амбара, через которые в глаза бил солнечный свет, мешая увидеть, куда он ушел. Никколо вздохнул и последовал совету оборотня. Не хотелось, чтобы на Лиса снова натравили охотников.

***

Лис не знал, как объяснить Никколо, каково это — бегать по лесу в своей второй ипостаси. Каково это — чувствовать землю не через толстую подошву кожаных ботинок, которые носил Никколо, а подушечками каждой из четырех лап. Каково это — бежать по лесу за добычей, слушая лишь звук шуршащей от его движений травы и стук сердца в ушах. Каково это — слышать не только шаги и голоса, но и запахи, которых не слышат люди, лишенные этой возможности.

Запахи леса кружили ему голову каждый раз, стоило ему в нем оказаться. Даже неприятный, резкий человеческий запах, отдававший страхом, странной едой и отходами, не умалял его любви к лесному запаху свежей травы, притоптанной пыли и солнечного света, в котором танцевали семена одуванчиков, взлетавшие на воздух от малейшего дуновения ветра или прикосновения. Он не мог передать человеческим языком все эти ощущения, пугающие и будоражащие кровь, делающие его самым пугливым и в то же время самым счастливым зверем во всем лесу, но очень хотел. Он хотел показать Никколо тот мир, к которому принадлежал большую часть своей жизни.

Крадучись, он добрался до глубокой речки, делящей лес на две половины. Она была границей между мирами людей и лесных созданий — гиан и оборотней. Возле самой реки можно было встретить лишь призраков тех, чьи горевшие трупы выплывали из города на лодке — так хоронили умерших. Иногда они не сгорали до конца и оставались на берегах спящими скелетами или личами, просыпающимися только тогда, когда на них наступали. Их было легко убить, и вреда от них не было. Однако, из-за них ни люди, ни лесные жители не любили эту реку и не пересекали ее, чтобы пообщаться друг с другом — они не любили не только реку. Только оборотни могли беспрепятственно пересекать ее, рискуя своей жизнью меньше всего, ведь всегда можно притвориться ограбленным путешественником, оставшимся даже без одежды. Им верили — оборотни очень хорошо притворялись. Работало это, правда, не со всеми. Редко кому удавалось обернуться так, чтобы не оставалось никаких следов от звериной ипостаси.

Обернувшись, Лис выпрямился и фыркнул. Сейчас в воздухе пахло чем-то знакомым. Металлический запах крови, влажный след тонкого рыбного запаха тянулся от гальки на берегу к кустам, сопровождаемый пыльным запахом тесной берлоги и чужого дыхания. Лис встряхнулся и побежал по следу. Нужно было поприветствовать друзей.

Семья медведей завтракала рыбой возле своей каменной берлоги, где они провели всю зиму и начало весны. Лис давно не видел их — они занимались своими медвежатами, целым квартетом мокрых носов, режущихся зубов и вечных споров о том, кто же обернется первым, а он жил в поместье Никколо и залечивал раны, полученные во время охоты на него. Все думали, что он мертв, и сейчас Лису очень хотелось посмотреть на реакцию друзей, узнавших, что он все-таки жив. Выбравшись из кустов, он отряхнулся и подбежал к медведям, ни секунды не сомневаясь, что это именно они.

Его встретили с распростертыми объятиями. Каждый из медведей счел своим долгом крепко его обнять, даже малыши. Чувствуя, что задыхается, Лис боялся, что не сможет пошевелиться — семь крепких объятий и похлопываний по позвоночнику, чудо, что он не сломался. Медведица увела малышей в берлогу, а Лис и братья-медведи пошли прогуляться.

— Тебя не было пять лун. Что случилось? — спросил старший, Марио.

— Зашел слишком далеко на территорию людей. Охотники приняли за обычную лису, гнали до какого-то поместья. Его хозяин возвращался из города и увидел меня, понял, что я оборотень. Заплатил охотникам и забрал к себе. Я не мог ничего поделать, — слишком равнодушно ответил Лис, — собаки этих уродов меня неплохо покусали. Но хватит обо мне. Как вы провели эти луны?

— Как все медведи, у которых родилось много медвежат, — усмехнулся Джованни, младший медведь. — Чертовски устали.

Лис тоже усмехнулся. Обмениваясь последними новостями они прошлись вдоль реки почти что до последней опушки — дальше, за тонкой линией деревьев начинались поля, принадлежавшие Никколо. Лис кивнул им на едва видневшийся вдали дом.

— Все это время я был там.

— Там, должно быть, хорошее место, — заметил Марио. — Еще ни один охотник с той стороны не пытался прийти за кем-то из наших, значит, плохим оно уж точно быть не может.

— Я ни разу там не обернулся, — соврал Вольпе. — Но несколько раз подслушивал. Хозяин — важная шишка в городе. Кажется, кто-то в совете. После моего появления он несколько раз приводил кого-то и показывал на меня, мол, смотрите, что делают ваши охотники с оборотнями. Думаю, он хочет сделать так, чтобы на нас перестали охотиться.

— Такое возможно? — изумился Джованни.

— Не знаю. Мне хочется думать, что да.

Лис был рад, что сейчас он в своей лисьей шкуре. Когда он оборачивался человеком, все его мысли легко читались на его лице. На морде же была его вечная, застывшая усмешка. То, что он замаскировал свой запах цветами, травой и землей, скрыло запах его волнения, тоски и желания вернуться к Никколо. Смотря на дом, из которого он только что ушел, Лис окончательно прочувствовал иронию. Когда Никколо, старательно скрывающий свои слезы и сожаление, лечил его раны, Лис думал о том, как он вернется в лес и забудет обо всем произошедшем, а сейчас он жалеет о том, что ушел.

— Если он это сделает, надо будет попросить гиан призвать в его жизнь удачу. Ладно, мы пойдем назад. Рады были встретиться, заходи еще, — и братья-медведи ушли, оставив его так и стоять на границе между лесом и полем.

Лис так и не ушел с нее. Он свернулся в клубок между толстыми корнями высокого дуба и накрыл морду хвостом. Он обещал себе не возвращаться к людям, точнее, к одному человеку, но почему-то желание нарушить собственное обещание становилось все сильнее.

— Ты спишь, лисенок? — услышал он вдруг чей-то мягкий голос. Через несколько секунд он его узнал, убрал хвост с морды и приоткрыл глаза.

Это была Теодора, его знакомая гиана. Она, как и всегда, носила наряд из рассветных солнечных лучей и осенне-желтых кленовых листьев, не оживавших с приходом весны и не загнивающих зимой. В темных волосах блестел жемчуг, которого не достать в их реке. Они редко встречались, но если такое и случалось, то они не упускали случая поиграть в загадки. Теодора дарила ему хранилища снов — маленькие ракушки или камешки, каштановые скорлупки, полые птичьи яйца без желтков и белков, — и в каждой из этих мелочей прятала его собственные сны или туманные намеки на грядущее. Лис же пытался понять — сон ли это или призрак его судьбы, любительницы развлечься за его счет.

— Нет, не сплю. Борюсь с собой.

— Зачем?

— Затем, чтобы не стать игрушкой человека.

— О, милый Лис, — гиана слабо улыбнулась. — Твои страхи что туман над водой — глядишь, и через пару часов он рассеялся. Ты ведь знаешь, что выбрал правильного человека.

— Но он не выбирал меня. С ним… сложнее. Я не знаю, как объяснить ему, что я такое, — Лис поднялся и забрался на колени к лесному духу. Теодора мягко погладила его по голове. — Как показать ему, что я чувствую на самом деле?

Теодора склонила голову и насмешливо улыбнулась, и Лис тихо обругал себя. Ведь власть гиан над снами распространялась не только на оборотней, но и на людей. Она достала откуда-то маленький кулон в виде пера на тонком кожаном ремешке и повесила ему на шею.

— Просто запоминай все происходящее днем, — ласково сказала она, — и возвращайся к нему по ночам. Теперь твои сны про лес будет видеть и он.

Лис лизнул ее в щеку, выражая так свою благодарность, спрыгнул с ее колен и побежал в сторону золотого поля, облитого карамельным блеском заката.

***

Он мчался по лесу и чувствовал, как играют на его шерсти солнечные зайчики, пробивающиеся через густые кроны деревьев к земле. В какой-то момент лес закончился, и началось поле — ровные ряды золотистых колосьев, ласково касающихся его спины в попытке задержать. Крестьянин, стоящий неподалеку от амбара, удивленно обернулся ему вслед — редко когда увидишь бегущую по полю лису. Добежал до ограды и пролез через подкоп под железной решеткой, быстро юркнул через открытую дверь дома, откуда только что вышел управляющий. Несколько раз споткнулся на скользкой лестнице и чуть не покатился кубарем вниз. А дальше…

Дальше Никколо проснулся и не сразу понял, что увиденное было лишь сном. Ощущения были слишком реальными. Но то, что на его груди чуть шевелились мягкие уши, кончики которых щекотали ключицу, скользили волосы от неловких движений чужой головы и через каждые несколько секунд на бедра опускался пушистый хвост, казалось нереальным. И лишь когда на него взглянула пара драгоценных аметистов, заключенных в огранку ехидно смеющихся глаз, Никколо с радостью выдохнул и прижал Лиса к себе.