повернутая под руку клавиатура и собранные в низкий хвост волосы, чтобы не мешались под наушниками. стакан-непроливайка на полу возле стула, чтобы не мешался на столе. 

— я тебя предупреждаю: сольем из-за тебя, и сегодняшний день станет для тебя последним. 

— да брось, — искаженный техникой голос оставался бодрым, — как будто когда-то я был разочарованием тимы. 

— был. неоднократно. примерно каждый раз. 

— будет тебе! без меня было бы скучно. 

— а с тобой тошно. 

цзян чэн набивает пальцем по столу в собственный ритм, нервно и торопливо, словно тремор в руке эволюционировал в навязчивые действия. для него самого эта катка особого веса не несет, он ничего не потеряет, но за тиммейтов обидно — не за вэй усяня, его они с прошлой игры игнорируют. парни стараются, парни вкладываются, ему нравится играть с ними, даже если половину процесса забирает тот-кого-нужно-побить болтовней и огребанием за болтовню. 

просто субботний отдых. всем нужно сбрасывать стресс. необязательно через секс, необязательно через медитацию. каждый делает так, как удобно ему. 

ему удобно сбрасывать напряжение, нарабатывая часы и срывая голос в дискорде — после так называемого сеанса в голове приятная пустота, в теле легкость, и завалиться на кровать прокрастинировать до самой ночи особенно приятно. 

— начинаем, — говорит он, оповещая не сколько тиммейтов, сколько находящегося в комнате хуайсана. тот в игре не участвовал, не потянув нагрузку и не сдружившись с геймплеем, но любил наблюдать со стороны — и сейчас появляется на периферии зрения, садясь на стоящий близ стола стул и раскладывая на коленях блокнот для рисования. 

— ставлю сотню, что вэй ин опять нас всех подведет. 

— ставлю двести. 

— вы пытаетесь унизить меня или замотивировать? — спрашивает усянь, заканчивая реплику нервным смешком. 

— учитывая, что ты лишь чудом не слетел со стипендии, и в деньгах не нуждаешься, то унижаем тебя. вот такие мы гадкие. 

хуайсан в своей стороне мягко улыбается и хихикает — он эти препирания наблюдает со старшей школы, как познакомился с цзян чэном и вэй ином, привык и научился ловить какое-то удовольствие от них. разнимать было бесполезно, переучивать было бесполезно, он даже не пытался перебороть братскую вражду и просто научился с ней жить. 

карандаш идет по бумаге мягко, нежными штрихами, кончик грифеля едва касается. практиковаться в рисовании с натуры было сложно в силу того, что зачастую не было времени и подходящей модели, но пару раз хуайсану удалось зарисовать увлеченного игрой ваньиня — и удалось найти то, что он так упорно искал. не было резких движений тела, какие были бы при готовке, но были яркие эмоции, каких не было бы при работе над курсовой. 

брови сведены к переносице, губы изломлены в тонкой и едкой ухмылке. рисовать в профиль кажется сложнее, чем в анфас или три четверти, но хуайсан мажет взглядом по линии челюсти и изгибу носа, и не видит ничего, кроме душащей его красоты. он за работу с этим ракурсом готов отдать жизнь и большее, все, что попросят, лишь бы не отводить взгляд подольше. 

— как же криво ты стреляешь, долбаеб. 

— меня подстрелили! 

— это не оправдание, — ваньинь кликает почти лениво, расслабляясь. 

поймать эмоцию и зарисовать ее до того, как ее сменит другая, — задача не из легких, но хуайсан старается. он не успевает набросать овал лица, как вздрагивает от низкого, грубого мата. карандаш в ладони опасно трещит, а колени дрожат — он не испуган, нет, скорее… 

— найдите этого снайпера, сломайте ему ноги и засуньте их в жопу, блять, — негодует цзян чэн, убирая волосы с лица под наушники и сжимая губы в тонкую полоску. 

хуайсан согласен подставиться под эту пулю самостоятельно, чем признать факт того, что эти грубость, ругательства и подчиненная агрессия его будоражат как подростка. 

— и это я долбаеб, да, чэн-чэн? — язвит вэй ин, испытывая чужое терпение на прочность. он не знает, что параллельно чужому терпению испытывает еще и чужое целомудрие. 

— а ты заткнись вообще, — суставы пальцев щелкают, когда цзян чэн разминает их перед тем, как взяться за мышку снова, — я погиб как герой, а ты как дебил. 

— нет, ты тоже дебил. 

— завались нахуй. я на карте, ищите его, я ему сейчас глаз на жопу натяну. 

карандаш ходит по бумаге вновь, но не так легко и беспечно — нервно, чуть боязливо, словно боится прикоснуться. хуайсан прикладывает все самообладание, но образ на листе выходит без ворота домашней футболки, он задерживается, прорисовывая тело ниже плеч, набрасывая очертания кадыка и ключиц, и мелкая дрожь в пальцах и коленях его сбивает с толку. 

кадык дергается, ваньинь сглатывает воду, уловив момент в засаде, лишняя капля остается на губах, и все, о чем хуайсан может думать, это о том, чтобы сцеловать ее. карандаш в переплетение колец на блокноте, блокнот на полку, и подойти сзади, аккуратно, чтобы не напугать, бесшумно, чтобы не отвлечь. 

— в чем дело? — ваньинь отключает микрофон и стягивает наушники на шею, не отворачиваясь от экрана. 

— я… это глупо, а-чэн, я пойму, если это неуместно. 

— все в порядке, окей? ты еще ничего не сделал, — он находит его руку и тянет на себя, мягко принуждая опуститься и устроиться на коленях. — так в чем проблема? 

— я не знаю, как сказать, чтобы это не звучало глупо, — хуайсан устраивается удобнее, проезжаясь по бедрам гораздо глубже и развязнее, чем оно того требовало, — это очень глупо. 

— у меня с минуту до того, как парни начнут беспокоиться, — пальцы легли на подбородок, заставляя опустить голову и смотреть в глаза. ваньинь смотрел чуть обеспокоенно, у хуайсана во взгляде невнятно читалось желание, и податься друг другу навстречу, целуя облегченно, кажется не таким уж и плохим решением всех вопросов. 

— можно я останусь здесь? в плане… ты понял. пожалуйста? 

— я же без рук. буквально, я не против, но мне нужно закончить хотя бы эту катку. 

— я сам, хорошо? я буду тише, просто, — он вдохнул, набирая не то воздух, не то уверенности, — просто ты слишком хорошо выглядишь, я не могу сдерживаться. 

ответа не последовало — ваньинь включил майк снова, нейтральным тоном отчитываясь о маленькой заминке, но приподнялся, позволяя спустить растянутые треники до колен. 

ощущается по-человечески грязно и пошло, когда у самого хуайсана под пижамной рубашкой ничего, кроме тонкого белья, нет, и ничто не мешает ему мягко двигать бедрами, потираясь и пытаясь совладать с собственными эмоциями, понять, как именно хочет его тело. он зажат между руками, упирается лбом только в одно плечо, потому что со стороны второго микрофон, и до него доносятся приглушенные знакомые голоса, словно не разбросаны по карте в хаотичном расстоянии, а где-то в соседней комнате. 

в соседней комнате спасла бы звукоизоляция. здесь не спасет ничего, цзян чэн не подает виду, что занят чем-то помимо игры, а хуайсан кусает зубы и подавляет любые стоны, двигаясь размеренно и осторожно, чтобы не спровоцировать самого себя на шум. 

— ты, бля, совсем криворукий. 

— я не виноват! 

— то тебе не так, это тебе не этак, — ваньинь хмурится, устраивая подбородок на чужом плече и позволяя хуайсану прижаться ближе, держит его одной рукой, когда тот устраивает ноги по обе стороны от его собственных. — ты либо делай, либо не ной и делай. 

— какой-то скудный выбор. 

— могу предложить пиздюлей. снимайте стрелка, он наверху. 

хуайсан ругает самого себя в мыслях — бесшовное белье в его раскладе снять нереально, а модели на завязочках он когда-то давно назвал глупыми, даже не подозревая, что окажется глупым сам. край стола упирается ему в спину, цзян чэн окружает его со всех сторон, и кажется, что он задыхается именно от этого, от недостатка пространства, от уязвимости, не от вылезшей из-под резинки головки, потирающейся о чужое тело. 

ощущения его душат и давят, путают в самом себе, как он путается в руках ваньиня. тот его держит, как может, мимолетно целует куда-то, прихватывает зубами чувствительную кожу, и хуайсана перетряхивает, когда от прилетевшей в спину пули цзян чэн рычит и низко ругается ему на ухо. от грубого тона внизу сводит, хуайсан неумело двигает бедрами и ругается сам — без рук неудобно до ужаса, но если он хоть на мгновение отпустит чужие плечи, то скатится куда-нибудь под стол или еще ниже. 

головка мажет по коже, оставляет за собой влажный след, и хуайсан уверен, ваньиню это не особо вкатывает, но комментариев тот не дает — аккуратно, как может в сложившейся ситуации, двигается для него. касание членом по члену странное, ощущается призрачно, но убойно в большинстве случаев, и он находит положение, в котором удобнее, продолжает в том же темпе. 

— помогите этому калеке, а то он убьется сейчас в третий раз. 

— да не калека я, — огрызается усянь, уже порядком вымотанный под конец. ему и в правду не везло сегодня, но признавать это было себе дороже. — сам такой. 

— я, в отличие от некоторых, работаю как надо. 

было не особо понятно, к чему это было обращено — к уверенным движениям пальцев по кнопкам или к его маленькой работе внизу, довольно успешной и удачной, если хуайсан, искусавший губы до покалывающего дискомфорта и замученный размеренной, чувственной лаской, считался показателем. смысла в поиске ответов ни один, ни второй не видели, хуайсан не видел вообще ничего, зажмурившись и склонив голову, а ваньинь продолжал сосредоточенно смотреть в монитор. 

чередовать комбинации на клавиатуре с поцелуями по шее у него получалось более чем отлично, и придерживаться стратегии, удерживая хуайсана на себе и на грани собственного оргазма, тоже, даже если сосредоточенность накатывала усталостью. 

ему это нравилось — инициативный, раскрасневшийся хуайсан у него на коленях и похвала от тиммейтов попеременно, гордость за самого себя берет, когда даже усянь выдает пару слов об их расчудесном лидере. парни обсуждают тупого стрелка, прикола ради выпилившего вэй ина из игры несколько раз подряд, не замечают, когда ваньинь выдает афк и исчезает из голосового чата, и он лишь рад. 

— боже, — хуайсан отстраняется, убирая волосы с лица и фокусируя взгляд на чужих руках, — больше никогда не буду так делать, обещаю. 

— тебе не понравилось? 

— нет, просто… это очень сложно. очень. 

— ну-у, не знаю. мне понравилось.