Нилу добрая, и это та вещь, из-за которой аль-Хайтаму её почти жаль. Однажды она встанет утром, посмотрит в зеркало и не успеет сообразить, как всё покатится к чёртовой матери.
Вселенная сделает так, чтобы ты больше не улыбалась, думает аль-Хайтам, переворачивая страницу.
Но она улыбается.
***
Она ласковая, как прибой; как тёплая летняя волна, облизывающая ноги. Нежная, как небесно-голубая падисара.
И такая же ненастоящая, аль-Хайтам усмехается чему-то своему, потому что невозможно всё время улыбаться.
Нилу ловит его взгляд и машет рукой, и он машинально повторяет её жест; они не стали друзьями после того, как помогли малой властительнице Кусанали занять своё место над мудрецами Сумеру – там, где она и должна была находиться – но почему-то стали чаще видеться. Может, это случилось потому, что раньше они не обращали друг на друга никакого внимания, а теперь их связала эта банальная вежливость, которая ни к чему не приведёт. Они сталкиваются в главном городе Сумеру, чтобы спросить, как дела, и сделать вид, что их это интересует, а потом разбежаться в разные стороны, жалея, что потратили время на ерунду.
Иногда аль-Хайтам приходит посмотреть, как она танцует, ведь это здорово разгружает мозг. У него всегда были проблемы со смещением фокуса, с возможностью дать себе отдохнуть, с попытками не думать ни о чём хотя бы пять минут – и танец Нилу их решает. Ему бы стоило её поблагодарить, но она не поймёт, улыбнётся, а он снова будет чувствовать себя так, будто зря тратит время.
Это чувство уходящих минут преследует его только рядом с ней; как будто Нилу какая-то забытая богиня времени, а он всего лишь человек, который время это у неё одолжил. Иногда аль-Хайтам думает, что хотел бы знать, как она вызывает подобные чувства, а иногда уверен, что лучше спать крепко, чем знать всё на свете.
– Спасибо, что пришёл, – Нилу делает шутливый реверанс. – Как тебе представление?
Аль-Хайтам тянется, чтобы убрать прядь с её лица.
– Как всегда, превосходно, – отвечает он.
Нилу улыбается неловко и смущённо.
Вечереет и холодает.