Маргарита стоит в церкви. Покрытая голова, юбка в пол, сложенные в молящем жесте руки — истинная праведница принимает великую радость.
Мастер поодаль. Она немного опоздала и встать рядом как-то не получилось. Но так даже лучше. В полутьме зала не будет видно тьмы, источаемой перепачканными в чернилах пальцами. Мастер спускает платок ниже, прикрывая глаза от других и не отрывает взгляда от Маргариты. Губы мгновенно пересыхают, а дыхание учащается: шальная фантазия, разгорячённая вечной простудой и обострившимся тактильным голодом, рисует, как руки в угольную крапинку гладят чужую спину, большими пальцами обводя крылья лопаток; как горячее дыхание обжигает ухо под тонким платком, нашёптывая сладкие гадости прокуренным голосом; как колено легонько раздвигает чужие бёдра под юбкой, а кончик острого хвоста щекочет лодыжку…
Мастер дрожит, сильно и заметно, не смея прогнать навеянную картинку себя-демоницы, совращающей Маргариту у всех на глазах. Грязно, пошло, с хлюпающим богохульным восторгом под рёбрами. С больным блеском в глазах. Или, нет, невидимую для остальных чертовку, доводящую Маргариту до пика под громкое пение хора. Да, так точно лучше.
Мастер становится дурно от своих мыслей и духоты вокруг, и она упивается этим. Места в раю для неё нет и не будет, так зачем пытаться быть праведной?
Внутренняя тьма ломкими пальцами мелькает в коптящих свечах и возносится к оглушённому молитвой потолку. Мастер оббивает колени, падая на пол. Она чувствует, как горит под одеждой, исходит кислым дымом и едким смрадом. Темноту внутри не разогнать ни свечами, ни ладаном, и Мастер только и может, что бессильно улыбаться. Её не примет рай, она не заслужила, но и для ада она ещё достаточно не нагрешила. И куда ей тогда?..
Маргарита увлечена пасхальной службой так же, как Мастер увлечена ей самой — без остатка. Есть в этом что-то особенно греховное: видеть Бога не в небе или внутри себя, а в смертной женщине не самого праведного поведения. Усталый алый человек понял бы её, если бы не встретил философа. Бесконечная череда лунных дисков всё ещё терзает разум перегретой латунью, встаёт перед глазами душной завесой — Мастер не помнит, как оказывается на улице. Лоб горит под холодными пальцами, и она закуривает, поднимая глаза к звёздам.
Огонёк протянутой Маргаритой свечи гаснет сразу же, стоит Мастер её коснуться. Убаюканная небесным трансом тьма внутри огромным чёрным котом ластиться внутри, играясь с реальным миром. Мастер чиркает спичками и зажигает свечу снова, пока никто не видит. Она поклоняется своему божеству, так пусть и пламя будет её.
Через год сожжённая рукопись пылает куда ярче, возносясь благовонным бумажным дымом к алтарю недостижимой лунной дороги. Прокуратор теряет разум в её лучах, а Мастер — плавится под жаром отрезанной дороги в ад или рай.