На этот раз судьба подкидывала им ещё один итальянский городок недалеко от Милана — Брешиа. Джону понравилось, что они углубляются всё дальше по континенту — Чес явно обожал Италию, наверняка устав от однообразия швейцарских клиник и гор. Жаркое солнце, линии виноградников, бесконечные дороги среди полей и вилл, одинокие монастыри на вершинах холмов, золотистые зигзаги рек и кляксы прохладных озёр.

      Конечно, они оба полюбили Италию, даже из окна машины, когда направлялись в Брешиа. Город встретил их совершенно не майской жарой, пришлось сложить даже лёгкие куртки и остаться в одних футболках. Джон немного поговорил с Чесом, и они сошлись на том, чтобы взять раздельные номера: после такого сближения это было бы полезно, к тому же состояние парнишки не вызывало опасений — сейчас его курс состоял из нужных лекарств, в которых Джон был точно уверен. Если до приступа он только подбирал необходимые препараты, то после той ночи всё стало гораздо понятнее. Чес отнёсся к его идее пожить отдельно мудро и понимающе — в их головах должно чуть-чуть уложиться случившееся; а тоска друг по другу сделает их встречи ещё более нежными и ласковыми.

      Джон понял это, как только оказался в окружении четырёх кремовых стен номера: тишина одиноко резала слух, а в груди клокотала скука. Но он знал, что это временное явление, это просто привычка, пагубная и сладкая — иметь рядом с собой Чеса, прикасаться к нему когда угодно и целовать безгранично. Чисто психологически им просто необходима эта пауза. Джон уже чувствовал, какими непредвиденными могут быть эти встречи. И уже охотно ждал их.

      Брешиа — город средневековых каменных крепостей, одиноких мраморных фонтанов, искрящихся лазурью домов и медовых поразительных закатов, теплом которых грелись булыжные площади и чайки на карнизах соборов. Здесь, под крытыми галереями дворцов, под расписанными золотом куполами церквей, под сладковато-ватным майским небом ощущается неспешность и харизма маленьких итальянских поселений.

      Джон видел город только издалека, отвлекаясь на чемодан и строгие линии улиц на карте, да ещё из окна номера: кусочек чьего-то сиреневого сада, задумчивая каменная статуя женщины на постаменте, теневое кружево от деревьев на фасаде виллы и поворот улицы на широкий проспект, откуда были слышны голоса людей и рокот машин. Джон сразу открыл окно, чтобы проветрить комнату и впустить в неё капельку неповторимой атмосферы: запах сирени, оливковую полоску солнца на полу, звонкий хохот какой-то далёкой группы туристов. Джон познакомился с городом заочно и невольно полюбил его с первых минут — так, оказывается, бывает со всей Италией вообще. И не удивился, когда понял, что пропал в этом городе окончательно, во время прогулки с Чесом следующим днём.

      Но волшебство города отошло на задний план — поздним вечером Джон вспомнил, что за их спокойствие ему ещё придётся побороться. В Интернете он нашёл список всех цветочных магазинов в Брешиа и в его округе. У некоторых даже нашлись сайты, которые ему пришлось изучить, чтобы понять хотя бы предварительно — разводят ли здесь чёрные лилии? Однозначный ответ ему в любом случае могли дать лишь по телефону, поэтому во втором часу ночи он закончил файл с номерами цветочных магазинов и питомников и завтра же с утра думал обзвонить их. По крайней мере, у него была хоть какая-то идея; теперь ясно, что идти в полицию с таким заявлением — чистый бред. Учитывая то, как часто они с Чесом переезжают, это точно не даст никаких результатов, даже если на посту будет ответственный участковый полиции.

      Джон знал, как нелепа и смешна его затея, но в его руках был один козырь, который, он думал, поможет ему обязательно: цветы, которые анонимный негодяй заказывал в магазинах, являлись редкими и дорогими. Покупатель такой экзотики должен был запомниться — жаль, что их прошлым городом была Венеция, где экзотика становилась нормой. Но теперь всё должно стать иначе…

      — Этот город такой типично итальянский, и всё равно в чём-то особенный! — мечтательно оглядев улицу, открывшуюся им из-за поворота, протянул Чес, и его улыбка была слаще мёда и теплее солнца. Джон даже одёрнул себя от таких банальностей — слишком уж это странно для него!

      Они встретились в полдень около сада с сиренью и задумчивой каменной синьорой. Там, у кованной позолоченной ограды, где росли нежные цветки шиповника, Джон увидел Чеса и не мог не очароваться им в сотый или тысячный раз. Погода в Брешиа немного шалила: в тени холодно, на солнце тепло, и Чес ограничился лиловым кашемировым свитером с рукавом в три четверти, заправленным в светлые джинсы. Парнишка нисколько не стеснялся повязки на своей руке и этой одеждой как бы давал понять, что принял себя. Возможно, даже искреннее, чем Джон мог себе представить.

      Они взглянули друг на друга и радостно, желанно обнялись. Джон помнил, как колотилось сердце Чеса под мягким свитером, когда он нежно прижал его к ограде и поцеловал — чуть требовательно, чуть осторожно, только пробуя на вкус карамельные от конфет губы парнишки. Чес притягивал его к себе за ворот чёрной футболки, позволял их бёдрам соприкасаться — слишком опасно и смело, и Джон только смеялся над ним и дразнил его, проводя ногой по внутренней стороне его бедра, вызывая тем самым румянец и короткую дрожь. Так славно, что их отрезвил порыв ветра и деревце сирени, под которым они целовались и которое осыпало их светло-фиолетовыми цветками. Смеясь и отряхивая друг друга, они отстранились и неторопливо прошли вдоль ограды к городу, уже тоскующему по ним.

      И в самом деле Брешиа казался типичным и особенным одновременно. Все эти потёртые желтоватые дома с ажурными балконами и мощными ставнями, все эти рыжие черепичные крыши, слегка мшистые от времени и влаги, эти узкие улицы с журнальными киосками, откуда пахло сигаретами и типографской краской, длинные каменные стены — местами выщербленные и поросшие сухими зарослями винограда и хмеля, которые росли здесь ещё со Средних Веков, бесконечная череда дорогих кафе, дрожащих на ветру своими тентами и распускающихся яркими цветами, выбеленные крытые галереи с ионическими колоннами и лестницы, ведущие в никуда — всё это было так типично, подобное имелось в любом итальянском городке. Но было кое-что ещё: неповторимый гомон рынка, площадей, высокие старые колокольни, приютившие у себя нежно-белых голубей, слегка почерневшая от времени кирпичная башня с огромными золотистыми часами, молочно-белый собор с зеленоватым куполом и задумчивыми ангелами по бокам, мрачные средневековые крепости, полные бедных призраков прошлого и пропахшие одиночеством и пылью, и рядом с ними же лёгкие, сотканные из страсти и любви архитекторов здания в стиле Ренессанс — витые орнаменты, глубокие террасы, пышные фрески. А ещё в Брешиа можно было найти остатки Капитолийского Храма наравне с современным, металлически блестящим метро и высокотехнологичными музеями науки и искусства.

      В один день вполне реально пройти все городские достопримечательности, посидеть во всех тенистых сиреневых садах и сфотографировать все аллеи с нежными розами, но прочувствовать это место можно было только спустя некоторое время. И время это не измерялось в днях, часах, минутах, думал Джон, наблюдая за солнечными бликами, играющими в светло-ореховых глазах Чеса, а в пережитых ощущениях. Чес, казалось, это понимал лучше его и старался делать всё, чтобы Брешиа отпечатался в их памяти.

      Они забрались на импровизированную смотровую площадку — на деле это была всего лишь плоская крыша дома, в котором без ключей можно добраться до последнего лестничного пролёта. Отсюда открывался шикарный вид на собор святой Марии Ассунты — огромный, с белёсыми мраморными фигурками ангелов и мучеников, с зеленоватым куполом и фронтовой частью, украшенной мощными ионическими колоннами и барельефами. Рядом находилась старая кафедральная церковь из тёмного камня, с мрачным закруглённым фасадом и щербатой высокой колокольней.

      Прозрачное, желейное от солнца небо прорезали светлые стайки птиц, ветер порывисто колыхал фиалки и ирисы, растущие в больших глиняных горшках прямо здесь, на крыше, а Джон и Чес нашли укромное местечко под навесом из струящегося винограда, сочные листья которого укрывали их от солнца и любопытных глаз. Они сели прямо на пол, весь в сухих листьях и цветках, и Джон приобнял Чеса, положившего голову на его плечо. Перед ними, как самая лучшая в мире открытка, подвижная и солнечная, виднелся собор и покатые, огненно-рыжие в свете солнца крыши домов. Далеко внизу гудели машины и бренчала ненавязчивая музыка — Джон только учился чувствовать любовь через эти банальные моменты. Чес рассказал очередную историю и откровенно признался, что с самого начала представлял их вместо главных героев: так здорово было думать о чужих судьбах и сопереживать персонажам. Джон только ухмылялся его наивности и зрелости одновременно.

      История же сегодня вышла чересчур наглядной и драматичной, потому что они сами сидели на её главной сцене и разглядывали главные декорации.

      Персонаж А и персонаж Б были обычными туристами, такими, как Джон с Чесом, и встретились на этой самой крыше совершенно случайно. Б делал фотографии собора на свой полароид и пока ждал, когда проявится фото, заметил А, который запечатлевал город по-старому — с помощью блокнота и карандаша. Они были совсем одни на крыше — никто не решился дойти сюда в ветреную холодную погоду, так что познакомиться оказалось делом лёгким и непринуждённым.

      Персонаж А был начинающим художником, что гнался за бесценными моментами и практикой, ночевал в дерьмовых хостелах, чтобы увидеть красивые города, и носил с собой целую кучу блокнотов и карандашей — если вдохновение припрёт где-нибудь в пути. Б же был обыкновенным одиноким туристом, который подыскивал место в Италии, подходящее для жилья, и сейчас в его багаже лежало больше красивых тёплых фотографий с полароида, чем собственных вещей.

      Б и А не заметили, как подружились — легко и красиво, как в самых лучших сказках. Они полюбили проводить время на крыше, даже посадили здесь кадку с мимозами — А, как человек творческий, выбрал эти жёлтые пышные цветки не случайно, потому что на языке цветов они означали «Я скрываю свои чувства». Он действительно их скрывал, потому что хватило жалкой недели, чтобы он очаровался Б — спокойным, рассудительным, мужественным. Но Б не подозревал об этом, может, что-то и чувствовал, но никогда бы не смог принять это так быстро и безболезненно.

      Прошло две недели — Б пора была уезжать, да и у А начинались занятия в колледже. Они попрощались, обещали друг другу, что будут писать, но не сказали самого главного — того, что жаждало услышать сердце юного А, и того, чего боялся Б. Они долго не виделись. Время оказалось безжалостно к ним, заставив А почти что сгнивать от одиночества и своей уже бесполезной любви, а Б — отказываться от неё в пользу условно-приличного.

      Спустя год Б решил обосноваться в пригороде Брешиа — горные пейзажи, чистое озеро и воспоминания, которые продолжали терзать его душу. Он отправил А сообщение о том, что может пригласить его к себе. Глупый юный А даже забросил занятия, чтобы вырваться к своему другу. Те несколько недель были самыми сладкими и невероятными в их жизнях.

      Говоря это, Чес прикрыл глаза от удовольствия, как будто был там и наслаждался тёплыми деньками и глазурованным небом над головой.

      Конечно, всё вело к тому, от чего они убегали долгое время. Так до конца и не разобравшись в своих эмоциях и волнениях, они сразу же познали друг друга — через прикосновения, поцелуи, нежные стоны. Это случилось здесь же, на смотровой площадке, под глухой перезвон собора и далёкий гомон внизу. Однако хорошая часть истории заканчивалась. А знал, что не может жить у Б вечно, что должен доучиться в колледже, и уехал, обещая вернуться. Б долго терзал себя сомнениями и противоречиями: без спокойствия своего любовника он терялся и обвинял себя в том, что совратил себя и парнишку. Он не разобрался в своих чувствах и комплексах и наконец решил, что правильнее будет забыть их поспешный роман.

      Думая, что будет легче, Б нашёл себе девушку и сделал ей предложение. Жизнь показалась лучше и правильнее, но внутри себя Б остался таким же запутавшимся и смущённым. Они решили обвенчаться в соборе — как раз том самом, что открывался со смотровой площадки.

      Церковь святой Марии Ассунты — красивое, нежное здание с изысканной атмосферой внутри, каждый бы желал венчаться там под хор мальчиков и серебряные отблески фресок. Б мог себе это позволить.

      В это же время А писал ему — много и импульсивно, иногда обвиняя его в молчании, иногда извиняясь за несуществующие грехи. Парню тоже было нелегко: он мучился, пропускал занятия, отставал по программе и, наконец, с треском вылетел из колледжа, зато раздобыл денег на билет до Брешиа. Как только он прибыл сюда, то услыхал, что все разговоры здесь были только о предстоящей роскошной свадьбе молодой пары. Нетрудно оказалось узнать, кто это был.

      А скрылся теперь уже на своей одинокой площадке и долго рыдал, утыкаясь лицом в заросли хмеля и сминая в руках лепестки мимоз, которые они с Б посадили здесь. «Он так ничего и не понял…» — сдавленно шептал А и отдавал себе отчёт в том, что идти теперь на порог дома Б — затея нелепая и глупая.

      На следующий день состоялась свадьба. Б вёл свою красивую невесту по ступеням к собору. А наблюдал за ними со смотровой площадки — его лицо было серым и безжизненным. Он чувствовал себя расколотым зеркалом, которое уже никому было не нужно и в котором мир отражался дробно и неправильно. Несколько дней он бродил чёрт знает где, забывая есть и всё глубже уходя в свою печаль. Он долго думал, чем не заслужил Б, что делал неправильно. Потом пришлось вернуться к себе на родину, а оттуда писать сотни гневных и непонимающих писем, которые так и остались нераспечатанными Б. Тот боялся и проклинал себя, боялся того, что, открыв одно письмо, ещё пахшее А, он бросит свою только наладившуюся жизнь и кинется в бездну, прихватив с собой и невинного А.

      А в это время окончательно поселился на свои скромные деньги в убогой квартирке недалеко от Брешиа. Он был подавлен и разбит, совершенно некому успокоить его и что-то подсказать. Поэтому он решился на глупость.

      Спустя неделю на почтовый ящик Б пришло письмо — якобы от знакомого однокурсника А, которого парнишка иногда упоминал в разговорах. Б прочёл письмо и, упав на ступеньки своего дома, расплакался. Жена пыталась успокоить его, поговорить с ним, но он только грубо одёргивал её и целый день ни с кем не разговаривал. В письме говорилось, что А покончил с собой.

      В это время настоящий А, совсем обезумевший от обиды и отчаяния, наблюдал за сценой из-за угла. Он пожалел об этом почти сразу, как только побледнело лицо Б после прочтения, но отступать было поздно. Вскоре по Брешиа прошла новость, что Б заказывал у местного скульптора фигуру ангела с лицом своего покойного друга, чтобы отдать её потом собору в качестве пожертвования. Как и думал А, его бывший возлюбленный так и не решился отправиться в его родной город, чтобы узнать правду — кажется, это оказалось просто невыносимо для человека, всю жизнь врущего самому себе.

      Через месяц А не справился с собой и своими нервами и решился немного подшутить над женой Б. Он долго наблюдал за ней исподтишка и увидел, что она просто обожала с утра пить коктейль собственного приготовления из фруктов и молока. Б в это время отсутствовал — был на работе, которую кое-как сумел здесь найти. А подумал, что ничем не рискует, если немного поиздевается над женщиной, которая, как казалось ему тогда, разрушила их с Б счастье. Он изучил тему ядов и приготовил свой собственный, который должен был вызвать лёгкую тошноту, головокружение, температуру, при этом не обладал ярко выраженным вкусом. Жена Б, готовя себе напиток, ставила его на столик в саду, а сама уходила в дом за утренней газетой. Всё хорошо предусмотрев, А успел за это время незаметно проникнуть к ним в сад, вылить жидкость из флакона в коктейль и убежать. Всё прошло гладко. Кроме одного — его умения готовить отравы оказались слабыми. Он переборщил со многими ингредиентами, и…

      Желая удостовериться, что его затея прошла удачно, он остался наблюдать за домом Б до самого вечера, когда действие яда должно было проявиться. До ночи никто из дома не выходил, и это изумило А. Вскоре подъехала скорая помощь, и он подумал, что вот сейчас-то начнётся… Но скорая быстро уехала, её сменила полиция и… какая-то чёрная большая машина. Подобравшись ближе, А прочёл название. Ритуальная служба. Его ноги подкосились, стали ватными, в голове зашумело. Он бежал так быстро от этого дома, как только мог. Упав на свою кровать прямо в одежде, он так пролежал до утра, а затем скрыл все следы приготовления отравы. Днём уже все говорили о трагедии молодой пары: она умерла вчера вечером, и никто не знал, от чего. А проклинал себя и понимал, что запутался окончательно. Что они оба с Б запутались и поломали не только свои, но и чужие судьбы. Сошли с ума и задохнулись в собственной глупости.

      Парень знал, что следует прийти к Б с исповедью. Лучшего места, чем собор, было не найти. Умершую отпевали как раз там, и Б остался один. Когда больше никого не осталось, А проник внутрь и скрылся в тёмной галерее, наблюдая за своим бывшим возлюбленным. Гроб с бездыханным телом стоял ровно под статуей невинного ангела, в котором А узнал свои черты. Б был бледен и разбит. А был таким же; он решил, что лучше открыться сейчас — пусть Б даже убьёт его прямо здесь или отдаст на волю полиции. Ему было так всё равно. Его сердце не выдерживало лжи, а разум страдал от одиночества и безумия.

      Они встретились. Всё, что было сказано и сделано, осталось между ними под серебристыми куполами церкви и впиталось в шёлковые огоньки свечей, потухших и унёсших с собой их тайну раз и навсегда. На этом история заканчивалась. Доподлинно было только известно, что они уехали отсюда прочь и решили начать всё заново.

      — Как же это всё странно… — вздохнув, заключил Джон и покачал головой, разглядывая собор, утопающий в леденцовом свете, как айсберг — в воде. — Вроде понимаешь этих людей, а вроде они — совершенная загадка для тебя. Такая неоднозначная история…

      — А мне всё кажется, что это могло быть правдой… — задумчиво проговорил Чес, выдыхая ему в плечо. — В любом случае, я так рад, что мы другие, не как они. Мне даже удивительно и забавно видеть, что нам удалось обойтись малыми жертвами…

      Джон не стал говорить, что это лишь начало: может быть, жертвы и не будут относиться к их чувствам, может быть, жертвы будут совсем другого рода… Джон отгонял от себя мрачные мысли, растворяя их в поцелуях с Чесом. Но где-то внутри всё равно нервозно жужжали эти проклятые чёрные лилии и этот инкогнито, отправлявший их Чесу.

      Джон поклялся найти его, хотя даже не представлял, что сделает, если ему всё-таки удастся поймать его. Можно было попытаться доказать вину, насобирав доказательств и придя в полицейский участок с полной историей, подкреплённой фактами из психиатрической клиники — пожалуй, лучший вариант, но сколько на это уйдёт времени? Есть ли у них это время?..

      Джон обнимал Чеса и скрывал свою нервозность, утыкаясь носом в его мягкую тёплую макушку и наслаждаясь моментом. В воздухе пахло лимонадом, сиренью и мороженым, и лето почти наступало им на пятки, укрывая своим цветочным покрывалом. Чес решил, что они срочно должны продолжить прогулку, и, лукаво смеясь, потащил Джона за собой. «Мне следует расслабиться… — решил наконец он. — Хотя бы ради него».

***

      Но расслабление так и не нашло его, как бы Чес ни пытался отвлечь. С первым шагом по воздушному, плывущему в облаках розовых цветов и сочных листьев парку Джон ощутил странное, мерзкое дежавю. Фотография с Джейком нагло хлестнула его память огнём, а старая рана на животе заныла — так явственно, как будто боль была настоящей, а не выдуманной. Джон перестал понимать себя, потому что считал Джейка закрытой для себя темой, но, как оказалось, было достаточно всего лишь какого-то весеннего сада с похожей средневековой крепостью на заднем плане, чтобы разочарование отравило ему мысли. Ведь фото он так и не выбросил… как не выбросил и свои страхи.

      Чес не сразу заметил его подавленность и старался, как мог: его прикосновения, его слова, улыбки и смех, его рассказы, до сих пор неизвестные — Джон желал пропустить каждую секунду сквозь своё сердце, сквозь свою память, вышить на своём теле узор этих солнечных лучей, преломлявшихся в карамельных глазах, пропитать свой слух этим хрипловатым голосом и застыть в этом миге навсегда. Но проклятое сомнение отравляло волшебство, расползалось большим чернильным пятном на этой пастельной палитре тонов.

      Они сидели у мощной стены мрачного замка, что возвышался среди фруктовых деревьев и нежных роз как напоминание о той самой ложке дёгтя в безграничной бочке мёда. По крайней мере, так думал Джон, удивляясь нелепости такого соседства: изумительный французский садик с ровными аллеями и подстриженными кустами и мрачное каменное нагромождение.

      Неожиданно Чес мягко коснулся его ладони своей, и Джон почувствовал себя таким уязвимым, хмурым и нелепым, почти как эта самая крепость, вокруг которой цвёл и хорошел сад — совсем как Чес в его кашемировой кофте.

      — Ты сомневаешься, — он не спрашивал, и это избавляло Джона от ненужных слов. Их пальцы переплелись, и в груди стало так тепло и приятно, как будто нагретые солнцем цветы и впрямь могли расти там, вопреки законам реального мира. Щекотно и трепетно. — Я… прости, я только сейчас понял, что́ прогулка может тебе напоминать. Если бы я сообразил раньше… — его глаза смотрели тоскливо, губы сжались напряжённо в ожидании.

      — Всё в порядке. Ну, почти, конечно же…

      Они одновременно усмехнулись — чуть горько и чуть понимающе. Джон прижал ладонь Чеса к своей груди так, чтобы удары его сердца были ощутимы. Взволнованный, дышащий коротко и рвано, как будто перед резким прыжком в неизвестность или куда-то ещё, Чес смотрел на него задумчиво и печально. Его губы были приоткрыты и чуть дрожали, а ветер трепал мягкие локоны нежно и влюблённо, словно когда-то давно ветер и сам был человеком, полюбившим этого парнишку. Неплохая идея для следующего рассказа того автора.

      Джон должен быть откровенным с ним — пример неоткровенности они оба сегодня уже видели, точнее, слышали. Истории подобного рода редко пишутся просто так, чаще — в назидание. И Джон не был глуп, чтобы игнорировать намёк судьбы, в которую не верил.

      — Это место мне и вправду напомнило о нём… — прошептал Джон, разглядывая ровно подстриженную траву под ногами. — Я сделал свой выбор, но не могу решить, вынесем ли мы его с тобой. Это просто мнительность или страх, но мне действительно не хочется разбиваться вдребезги и разбивать тебя в том числе, если что-то пойдёт не так. Если вдруг я не справлюсь…

      Свободной рукой Чес медленно, нежно провёл по его щеке, коснулся его жёстких чёрных волос на затылке и быстро улыбнулся.

      — Джон, вы с Джейком были одной историей, призванной научить тебя и закалить. Но мы с тобой — совершенно другая история. Это сложно опровергнуть, — он был прав, и Джону оставалось только слушать его мелодичный голос, успокаивающий и мягкий. — В этой битве ты не один. Я тоже стараюсь, хотя это действительно сложно. Я понимаю, что не самая лучшая поддержка для тебя, что мне и самому нужно многому научиться. Но я стараюсь и учусь. Мы стараемся, — Джон поднял на него глаза и не мог поверить, что это говорил молодой парнишка, вроде бы такой наивный и неискушённый. — И мы справимся, я уверен.

      Джон позволил ему угадать собственные эмоции и желания. Его сердце заколотилось бешено и ритмично, Чес ощущал эти удары своей ладонью и, наклонившись к нему, осторожно коснулся его губ, ещё спрашивая, можно ли рушить старые воспоминания и воздвигать новые? Можно ли осмыслить цветущий майский сад и древний замок на фоне новым значением? Можно ли стать другим возлюбленным, мудрым и чутким, пусть и страдающим психическим расстройством? Можно ли вымести все следы Джейка и страстно целовать шрам на животе, заглушая боль и давая место терпкому наслаждению?

      Джон отвечал, что можно, притягивая парнишку к себе за кофту и целуя его нежно, спокойно. Это всё отличалось от той весны, от шумящего возбуждения в крови, от сумасшедшего желания обладать Джейком, от горячности и поспешности, которые пусть и были отмечены искренней любовью, оказались слишком слабым фундаментом, чтобы на нём могли выстоять такие сложные отношения. Чес вновь раскрывал его, спасал от сомнений и вырывал из бездны предубеждений, куда, казалось Джону, изначально пролегал его путь с парнишкой.

      Джон обзвонил десяток магазинов цветов и выяснил, что только в трёх из них могли бы продать такие редкие цветы. Причём в двух магазинах это можно было сделать только с помощью предварительного заказа и подождать несколько дней, а в одном продавали просто так, но по значительной цене. Джон подумал, отметил магазины на карте и нахмурился: все они располагались в разных частях города, даже немного за его пределами. Надо было выстроить план, по которому Джон собирался настигнуть преступника.

      У него возникло два варианта. Первый, самый очевидный, заключался в слежке: цветы отправлялись к ним в дом на следующее утро после публикации рассказа. Джон подписался на блог, где автор публиковал рассказы, и ему мгновенно придёт уведомление, если там появится новая запись. Значит, он попытается подкараулить преступника с самого первого часа открытия магазина. Вопрос — какого именно. Джон не знал и решил, что для начала стоит выбрать тот, где цветы уже продавались.

      Второй вариант казался проще, но только с первого взгляда. Нужно было просто подождать, пока цветы окажутся у их порога, а затем обойти те три магазина и узнать — уж каким угодно образом — как выглядел человек, покупавший чёрные лилии. И тут не без вопросов: согласятся ли продавцы выдать информацию о покупателе просто так? Если нет, что делать тогда? А вдруг этот аноним просто закажет букет на дом, и, наблюдая из-за угла, трудно будет разглядеть, что выносит курьер? Джон и не думал, что будет легко; его решением было объединить два варианта в один, то есть попытаться и подловить злосчастного покупателя чёрных лилий у магазина, и разузнать о нём от продавцов. Теперь оставалось только одно: дождаться нового рассказа. Джон уже знал, каким образом скоротает это время…

      Брешиа заставил их сбиться со счёту, когда дни стали одинаково ласковыми и ленивыми и протекали так степенно, что Джон забыл обо всём — и о своей диссертации в том числе. К ней, конечно, пришлось вернуться, заставляя себя по вечерам дописывать что-либо или редактировать старое. Но даже поздней ночью, когда город становился вроде бы обычным и невзрачным, Джон часто отвлекался, рассматривая бархат испарины, покрывавшей старые стены домов, и звёздную россыпь фонарей и светильников, превращавших город в мигающее, почти живое существо. Воздух насыщался ароматами ванили, ягод и роз, а где-то вдалеке обязательно играли на флейте.

      Джон бы хотел проводить эти вечера вместе с Чесом, но понимал — им нужно некоторое время, чтобы побыть одним. Это необходимо как воздух, как их встречи у сиреневого сада рядом с каменной дамой, единственной свидетельницей их скромных поцелуев. Так что всё в порядке: даже если они не были вдвоём тогда, когда небосвод становился тёмно-карминовым и город погружался в черничные тени, они всё равно принадлежали друг другу. Джон уже и не помнил, когда это было не так.

      Рассказ появился спустя шесть дней. Ночью Джона разбудило уведомление, и до самого рассвета он не мог сомкнуть глаз, раздумывая над планом. После стольких расслабленных дней, полных бесконечного гуляния среди уютных равнин и парков, среди старых арочных домиков и в сумрачных хвойных садах воспоминание о чёрных лилиях стало отравляющим, под тон самим цветам пятном на их с Чесом безоблачной картине.

      Утром Джон поднялся рано, ещё до восхода, когда весь город слегка сонный, серый, не прорисовавшийся сквозь ночную плёнку сновидений. Он приехал к магазину цветов за полчаса до открытия и скоротал время в круглосуточном кафе. Затем, усевшись на скамейке недалеко от магазина с раскрытой газетой в руках, принялся следить за входной дверью. В его распоряжении не больше часа — дальше будет наблюдать бессмысленно, да и подозрительно

      К сожалению, покупатели, коих было не так много, выходили наружу с цветами, уж точно не похожими на чёрные лилии. Джон прекрасно видел всё со своего места и, когда час истёк, оставив его ни с чем, решил вернуться домой. У комнаты Чеса уже стояли лилии — свежие и ароматные, с фиолетовым оттенком и перевязанные лентой. Хорошо, что Чес просыпался поздно, так что Джон быстро убрал букет с порога и выбросил его в мусорную корзину подальше от дома. Раз первая часть его плана успехом не увенчалась, он приступал ко второй. Тут же он подъехал обратно к магазину цветов, который караулил утром, и зашёл внутрь.

      Ему повезло, что за прилавком стояла милая разговорчивая дама, которая сама, без его наводящих вопросов, рассказала ему про необычный заказ по телефону. Джон прикинулся покупателем, который приценивается к необычным цветам и желает купить один экзотический цветок для своей возлюбленной. Подозрений он, кажется, не вызвал, и женщина всё ему рассказала.

      — Да-да, я сама удивилась! Обычно так много чёрных лилий не заказывают — каждый цветок стоит двадцать евро. А тут сразу целый громадный букет… Утром я отослала курьера, интересно, когда вернётся, расспросить его о загадочном клиенте — уж так любопытно! А вам, к сожалению, ничем помочь не могу — все чёрные лилии ушли на заказ. Приходите через парочку дней или позвоните нам — тогда они точно появятся в нашем питомнике.

      Прежде чем уйти, Джон прикинулся, что разглядывает горшки с привезёнными фиалками и гиацинтами, пока флористка занялась другим покупателем. Убедившись, что дама и покупатель скрылись в другом зале, он быстро сфотографировал график работы курьеров, что висел почти рядом с кассой, и отметил для себя, что сегодня работал Марко Бонуччи.

      Несмотря на неожиданный успех в своём деле, Джон понимал, что даже это не гарантировало что-либо. Тот ли это человек? Как ему добраться до Марко Бонуччи и узнать насчёт заказчика чёрных лилий? По сути, это конфиденциальная информация, никто не обязан ему выдавать её легко и просто, как еженедельные новости. Джон ехал с тяжёлым сердцем и запутанными мыслями. В его планы входило всё-таки зайти в оставшиеся два магазина и узнать там насчёт чёрных лилий — нельзя было исключать вариант, что случилось совпадение.

      По пути Джон успел найти Марко Бонуччи на Фейсбуке — слава социальным сетям и доступной информации! Смуглый приятный итальянец двадцати пяти лет жил в пригороде Брешиа, иногда публиковал фотографии с места работы вместе с коллегами. Был в сети последний раз сегодня утром — видимо, как раз перед работой. Джон хаотически перебирал в голове варианты, как разузнать у него о клиенте: через соцсеть — слишком подозрительно, лично — тем более. Марко вправе послать его куда подальше. Для такого опроса нужно обладать максимум полицейским удостоверением. Джон тяжко вздыхал и уже сомневался в своей затее.

      Домой он возвращался ближе к полудню; солнце раскалило булыжные площади и заискрило серебром фонтанные струи. Джон немного ликовал и немного недоумевал: в двух оставшихся магазинах, где вообще был возможен заказ лилий, никто их в последнее время не покупал. Стало быть, Марко единственный, кто точно видел этого мистического негодяя, скрывавшегося под маской инкогнито. Джон возвращался задумчивым и угнетённым: правда была близко, но отскакивала вновь, стоило только протянуть к ней руку.

      Он не стал рассказывать Чесу о своём расследовании: лишний раз напоминать парню о цветах не хотелось, хотя в качестве эксперимента — насколько эффективно предпринятое им лечение — это сделать можно было. Но раскалывать их последний, терпкий от медового солнца денёк в Брешиа категорически нельзя, и Джон первым пришёл к Чесу в его комнату, вечно ветреную и потонувшую в запахе кофе и зубного порошка.

      С первым поцелуем в чувствительное место на задней стороне шеи Джон ощутил себя спокойнее и лучше. Чес вздрогнул от его прикосновения, немного зажмурился и по привычке втянул голову в плечи. Нарезка бутербродов, конечно, отошла на второй план. Чес задерживал дыхание, когда Джон мелко и дразняще целовал его шею, прижимая за талию к себе и наслаждаясь его смущением, даже когда его лица не было видно. Кожа у Чеса была мягкая и ещё теплая от воды, Джон не мог остановиться, даже когда его губы опустились на оголившееся плечо парнишки, а ладони залезли под майку, вызвав шумный выдох «Джон, ты издеваешься!» и сильную дрожь. Чес резко повернулся к нему и, даже несколько грубо схватив его лицо в ладони, поцеловал требовательно и властно. Его бедра вызывающе прижались к Джону, который только мысленно усмехнулся этиму — хуже будет только Чесу.

      Они целовались недолго и слегка осторожно; каждое прикосновение, каждая секунда, пока они чувствовали друг друга так полно, каждая приятная судорога — всё это только распаляло их, напитывало их тела возбуждением, сладким и убийственным, как итальянская жара. Джон ощущал, как силён терпкий жар за линией пояса его юного любовника; ему самому было уже слишком тесно в брюках. Он мог бы взять Чеса прямо здесь, отодвинув в сторону продукты и кружки: Чес был податливым и невероятно желанным, с его волос ещё стекала капельками вода и охлаждала его юное подвижное тело. Но Джон отстранил его, выдохнув тяжело и судорожно. Им нельзя терять головы раньше времени — ещё следовало много чему научиться и понять… пожалуй, для начала самих себя.

      Несмотря на румянец и полный страсти взгляд, Чес мягко улыбнулся ему и коротко кивнул, немо сказав: «Всё в порядке, я знаю». Он был умён, чтобы понять: это только шалости. А шалостями искренних чувств не раскрыть.

***

      Чес повёл его к своей любимой площади: старый выщербленный фонтан со статуей ангела, по краям — апельсиновые деревья, в больших горшочках росли нежные фиалки и клематисы, прохлада и извечный тенёк падали сюда от окруживших пьяццу оливковых домов. А ещё здесь было всегда безлюдно, и только плеск воды напоминал о минутах, пролетающих под тенью ароматных деревьев быстро и легко, словно воздушные сухие цветы под порывами ветра. Они сидели на скамейке. Джон позволял себе изредка прикасаться к парнишке, нежно проводить по его скулам или легко целовать в макушку. Слишком опасно падать друг другу в объятия — грань между приличным и пошлым истончалась с каждым разом всё сильнее. Им едва удавалось сохранить себя по разные стороны бездны; честно говоря, Джон даже гордился ими.

      — Знаешь, недавно мне пришла в голову сумасшедшая мысль, — Чес тепло улыбнулся и, раскрыв рюкзак, вытащил оттуда сложенную вчетверо карту. — Мысль соединить все города, которые мы уже посетили, линиями. Просто в том порядке, в каком мы в них бывали. Получилось кое-что интересное… — он развернул карту Европы, и Джон увидел нарисованную карандашом половину звезды, расположившуюся где-то в середине континента. Её лучи захватывали Германию, Австрию, Швейцарию, Италию. — Ты знаешь, на что это может быть похоже, если и дальше пойдёт так?

      — По-моему, обычная звезда, — Джон пожал плечами и внимательнее пригляделся к контурам. — Разве что одни лучи короче других, и в таком порядке они чередуются.

      Чес улыбался лукаво и нетерпеливо, готовый поскорее рассказать свою версию, и Джон замолчал, с нежностью наблюдая за его движениями, за извечно спадающей на лоб прядью, за выразительным изгибом бровей и любопытным блеском глаз. Слишком неожиданно он научился ценить такие мгновения…

      — Я могу, конечно, ошибаться. Или неправильно нарисовать, — его ладонь опустилась на карту, пальцы провели по карандашным линиям. — Но если так пойдёт и дальше, то получится шестнадцатиконечная Вифлеемская звезда, символ христианства. Здорово, так? Автор как будто специально выбрал города, чтобы в итоге получился такой рисунок.

      — И что означает эта звезда? — Джон подумал, что автор не так уж глуп и беспечен.

      — Я… не знаю, — Чес покачал головой и в задумчивости посмотрел на карту. — По преданию, эта звезда указала путь волхвам к колыбели Иисуса. Что она может означать? Наверное, почти что угодно. Чудо, пророчество. Или спасение, — он поднял взгляд на Джона и меланхолично хмыкнул. — Странно всё это.

      — Да уж… Спасение, думаю, ближе всего к нам.

      — Оно уже здесь, — Чес ответил просто и легко — его истины всегда говорились обыденно и буднично. Джон только потрепал его по голове и спросил, какой город ожидает их следом. Вместо ответа парнишка провёл пальцем от Брешиа до точки с названием Сполето. Выезжать было решено завтра днём: Джон надеялся ближе к вечеру ещё успеть сходить к цветочному магазину и поговорить с курьером Марко, а затем, в зависимости от успеха этой встречи, собирать вещи в чемодан и думать о том, что делать дальше. На словах план казался идеальным и гармоничным, хотя и с размытой концовкой. Жизнь же разъела этот план до блеклости, оставив только хмурые белёсые пятна.

      Джон не успел дойти до цветочного магазина, как заметил объявление, приклеенное к столбу. Оно гласило, что пропал человек, и пришлось долго вдыхать и выдыхать, стараясь привести своё спокойствие в порядок, прежде чем сообразить, что же делать дальше. Пропавшим был Марко Бонуччи, курьер цветочного магазина; последний раз его видели выезжающим на первый заказ утром. На тот самый заказ. Джон бегом добрался до магазина. У прилавка стояла та же женщина, что помогла ему. Вид у неё был встревоженный и печальный. Джон выразил свои соболезнования, как бы невзначай поинтересовался, как так вышло. Он понимал: давить слишком не нужно, иначе он покажется подозрительным — слава Богу, что женщина попалась разговорчивая и эмоциональная. Ей надо было выплеснуть кому-то свои переживания насчёт курьера, не отвечающего на звонки с утра, и Джон мягко позволил ей рассказать ему всё.

      В общем-то, информации оказалось не так много: Марко отправился доставлять заказ с чёрными лилиями по одному адресу, который продавщица тоже ему показала в журнале заказов, и вот уже весь день не выходит на связь. Пришлось заменить его другим курьером, чтобы доставить остальные заказы. По телефону клиента никто не отвечал, пришлось обратиться в полицию. По адресу нашлась пустая запертая квартира; её владелец даже не знал, что её кто-то использовал, потому что жил в другой стране, и в полиции, почуяв неладное, завели дело. Ни внутри, ни где-либо вокруг дома курьер не был найден живым или мёртвым. Внутри квартиры не нашлись отпечатки или какие-нибудь вещи подозреваемого. Из улик — только его голос, записанный в разговоре, когда он делал заказ по телефону.

      Женщина оказалась так любезна, что даже воспроизвела запись. Джон цепко запечатлел голос в своей памяти и попытался представить его обладателя: голос приторный, намеренно тихий, и тон у него такой официальный и искусственный. Да какой угодно мужчина мог обладать таким голосом! Но, пожалуй, услыхав его где-нибудь, Джон бы сумел однозначно его определить. Кроме этого, у женщины не удалось ничего узнать. В благодарность за потраченное время Джон решил взять букетик жасминов и, дойдя до номера Чеса, поставил в вазочку на его стол. По квартирке разлился жеманный аромат, и бледно-сиреневые лепестки переливались золотом в охряной полоске света. Это помогло отвлечься от ужасных мыслей. Это, и ещё нежные поцелуи Чеса, его неторопливая речь и рассказы о том, каким должен быть город Сполето, будет ли он похож на Рим, с которым соседствует на одной земле — Лацио. Джон немного успокоился и облегчённо выдохнул, хотя и сам знал — облегчение это временное.