Утром они уже ехали в автобусе — Джон чувствовал себя неважно для того, чтобы самостоятельно управлять автомобилем по горным узким дорогам. К тому же на их пути опять пересечение границы — на этот раз в Швейцарию, в родную, но всё равно незнакомую. Джон испытывал лёгкую тревогу по возвращении сюда — словно, пройдя огромный путь, их для чего-то решили вернуть к самому началу. Хотя о городке Каверно он даже и не слышал, тем не менее всё отчётливо намекало на то, что их путь скоро закончится.

      Чес воспринимал это как игру, его забавлял собственный маршрут, а если он и переживал о чём-то, так это о скором завершении путешествия. Он наверняка задавался вопросами: а что дальше? Будет ли жизнь в Цюрихе такой же простой, когда они за сотни километров от привычных обстоятельств и нет причин особо скрывать свои чувства? Джон же думал, что с радостью бы задавался такими вопросами, если бы вообще был уверен, что это будет самой тяжкой частью их жизни.

      Чес дорисовал на карте Вифлеемскую звезду. Она получилась, хоть и примерно: её вершины иногда указывали в районы, где находились упоминаемые автором в рассказах города. Кроме Каверно, у них оставался всего один город. Джон ощутил, как кровь слегка отлила от лица, когда он это узнал, но прикинулся, что ему просто стало немного нехорошо от поездки в автобусе и сейчас всё пройдёт. Так мало времени… Ничтожно мало! И никаких ответов, только тёмная фотография Бальтазара с монитора в цветочном магазине. Этого не хватит, чтобы одолеть одного из сильнейших демонов в мире.

      «Стоп, что?» 

      Джон нахмурился и почувствовал, как задрожали губы. Хорошо, что Чес задремал, отвернувшись к окну, и не видел выражение его лица.

      «Получается, я всерьёз поверил во всё это? Когда успел? Как я, чёрт возьми, одолею Бальтазара, если сотни лет назад его не одолел кто-то более могущественный?»

      От таких мыслей следовало избавляться, они оседали в голове тяжёлым, горячим пеплом, как на кончике сигареты, если вовремя её не стряхнуть. Откровенно — таких мыслей в голове быть не должно. Это поощрение собственного безумия, зашедшего слишком далеко. Но всё же, как бы Джон ни пытался себя отвлечь, где-то на подсознательном уровне он искал, искал ответы на вопросы, которые даже не мог толком сформулировать. Что самое удивительное — всё-таки нашёл, пусть и к концу дня.

      Они подъехали к Каверно только после полудня. Расположившийся на склоне маленький город, даже деревня, уже издалека бросался в глаза своим тягучим серым цветом и острой колокольной башней, протыкающей лёгкую дымку, что не рассеялась после утреннего тумана. Автобус грузно затормозил на остановке, которая была и обзорной площадкой, потому что с неё можно рассмотреть весь Каверно от и до.

      Только сейчас, окидывая взглядом городок, кажется, ещё меньший, чем Валуар, Джон всерьёз задумался о том, найдут ли они здесь жильё. Чес озвучил его мысли, усмехнувшись и произнеся:

      — Да уж, возможно, к вечеру нам придётся возвращаться к варианту с палаткой.

      С улыбками переглянувшись, они начали спускаться к городу.

      Каверно ненавязчиво протянулся по всему пологому склону, окружённый высокими, густыми от зелени и деревьев горами. Если около Валуара трава выжженная, сухая и покрытая редкими неприхотливыми цветками, то здесь — настоящие леса, полные влаги, охлаждающего тенька и серебряных ажурных отблесков на земле от тени крон. В Швейцарии богатая природа, это известно им обоим. Чтобы выйти в город, пришлось идти тропой через небольшой пролесок. Тащить чемоданы в таких условиях — суровое наказание. Чтобы разбавить напряжённую атмосферу молчания, Чес рассказал, где ещё бывал в Швейцарии — в рамках своего лечения и путешествия по санаториям.

      — Сначала вроде бы ничего, даже всё нравится, ведь воздух такой чистый и приятный, да и вид из окна чаще всего просто изумительный, — говорил Чес, перетаскивая свой чемодан через какую-то корягу. — Но потом… не знаю. Видимо, меня всё-таки догоняло моё одиночество. Конечно, везде, где я был, старались устраивать какие-то развлекательные мероприятия, да и всё равно с кем-то удавалось заводить знакомства. Но каждый раз, выходя погулять в одиночку по какому-нибудь ближайшему лесу, я чувствовал себя очень покинуто. Как будто лишь эти моменты определяли меня и показывали ещё раз, насколько я одинок. Словно прогулка по лесу или ещё что-то в таком духе — проверка: а кто же останется со мной в итоге. Но с тобой всё по-другому, — Чес взглянул на него уже серьёзно и мягко. — Даже если ты не рядом, даже если мы гуляем по отдельности, я не чувствую себя оставленным. Знаю, говорю глупости, но…

      — Мне приятно это слышать, — Джон остановился, кажется, слишком резко, и Чес, глядевший под ноги, не успел затормозить, и они столкнулись. Джон улыбнулся, глядя на смутившегося парня, и приобнял его за плечи, опустив подбородок на его макушку. — Если честно, со мной всегда происходило нечто подобное, просто я отказывался прислушиваться к себе.

      — Ого, — удивился Чес и, приподняв голову, посмотрел на него с улыбкой, — а я-то думал, что ты всегда знаешь, как себе помочь, ты же… разбираешься в психологии.

      — Парадокс в том, что как помочь себе, я и не знаю, — с горькой усмешкой прошептал Джон и нежно погладил Чеса по щеке. В мысли опять вклинился образ Бальтазара, самодовольного и опасного, и Джон вновь погряз в бесконечном цикле вопросов к себе.

      Чес пристально, изучающе смотрел на него, словно ещё секунда — и он сам обо всём догадается, сам прочтёт — по глазам, или всё утечёт через мысли, такие незащищённые, когда они с ним столь близки. Поэтому Джон тут же стряхнул с себя это выражение и легко улыбнулся. Чес потерял нить, по которой аккуратно шёл к его мыслям, и тоже забылся, к тому же в реальности у них было много проблем.

      Как только лес закончился, началась мощёная тропинка, ведущая к домам. Это означало границу города. По грубому булыжнику чемоданы бренчали и тряслись, разбивая тишину вокруг, но особого внимания на них никто не обращал. Город, как они уже поняли, маленький, но людей в нём оказалось достаточно, чтобы затеряться среди них и не вызывать особого ажиотажа.

      Всё в Каверно напоминало о средневековой Италии, граничащей где-то недалеко: улицы отделаны гладким камнем, асфальтированы только несколько дорог для проезда, дома такие же мощные, серые, каменные, как и тропы, ведущие к ним, а маленькие круглые площади уж слишком гротескные. Полный собирательный образ типичной средневековой пьяццы — обязательный, шумный рынок, откуда доносилось много резких запахов, бьющих в нос, крохотная церквушка с готическими витражами и каменной Девой Марией около входа и втиснутые между подъездами домов кофейни и бары, ломящиеся от людей.       Джон удивлялся, почему в одном горном городке не сезон, а в другом, казалось бы, почти похожем, туристический сезон в самом разгаре. Возможно, во всём виноваты красивые швейцарские горы, ведь куда ни поверни голову — отовсюду виднелись их пышные покатые вершины, разрезающие низкие облака. Да и сам Каверно, с его мрачными каменными домами и нетронутой атмосферой другого столетия, почти заставлял верить в то, что на следующем повороте они увидят людей в камзолах и со смешными шляпами на головах.

      Джон уже решил, что вид с остановки, откуда они разглядывали небольшой город, просто мираж, иллюзия, под которой скрывался город размером с Флоренцию. Ведь по ощущениям так оно и было. Улочки запутывали и выводили в одинокие, квадратные дворы, где сушилось бельё и пожилые дамы подкармливали котов. Сложно понять, где у очередного отеля вход и куда вели запутанные указатели. Везде, где они с Чесом уже побывали, на стойке администрации говорили, что мест нет и «если честно, навряд ли в скором времени будут, потому что вы приехали в самый разгар». Джон и Чес устало, насмешливо переглядывались и неспешно плелись к следующему отелю. Прогулка им бы даже нравилась, но постоянное таскание чемоданов и сумок утомляло, а оставить их было негде.

      — Чем же этот город привлекает туристов в августе? — спросил Джон, когда они устроились на ступеньках около кафе, где взяли на вынос обычную Маргариту, которая теперь казалась вкуснейшей на свете. — Разве не лучше съездить к морю? В Испанию или Италию?

      — Видимо, они слишком переоценены, — с набитым ртом пробурчал Чес и снова с жадностью впился зубами в пиццу. — Да и к тому же здесь довольно мило. Мы, наверное, сидим на ступенях, которым несколько сот лет, и смотрим на церковь, которой не меньше.

      Джон посмотрел прямо, где на площади виднелся главный собор этого города — большой, массивный, ещё более мрачный, чем все остальные, с высокой колокольней и старинными часами. Солнце переливалось на золотистых стрелках циферблата, а начищенный колокол дожидался своего времени.

      Джон бы остался на месте, но необходимость искать место для ночлега заставило его подняться. Он плохо выспался и ничего не хотел, к тому же что-то подсказывало ему, что свободный номер они здесь не найдут, как и квартиру для аренды, о чём им уже сказали на каждом углу. Но на всякий случай они прошли город до конца — он оборвался на тропинке, сразу переходя в поляну. Джон устало бросил своё пальто на траву и лёг, позволив нежному, не обжигающему солнцу согреть тело.

      Чес присел рядом и провёл ладонью по его лбу, убирая волосы назад. Джон приоткрыл один глаз и посмотрел на парня: тот улыбался мягко, едва заметно, и почему-то столько нежности было в его прикосновениях, много, неоправданно много, так не бывает… Джон поймал его ладонь и поцеловал. Как и в первые дни, когда их отношения только-только перешагнули запретную черту, Чес смущённо опустил глаза и покраснел. Джон усмехнулся: что-то оставалось неизменным.

      — Что будем делать? — спросил парень и задумчиво оглядел просторы, раскинувшиеся прямо перед ними: чудесные горы и чарующее синее небо, почти такое же синее, как и небольшое озеро, разлившееся вдалеке. Джон глубоко вдохнул свежего, смешанного с запахами трав и древесины, воздуха и тоже устремил взгляд вперёд: эти пейзажи только и рисовать, желательно всю жизнь, чтобы хоть как-то отплатить природе за такой дар.

      — Не знаю, я слишком устал, чтобы идти куда-то прямо сейчас… Может быть, через час снова вернёмся в город?

      У Чеса загорелись глаза, и, вдохновлённый идеей, он повернулся к Джону.

      — У меня есть идея получше! — он вскочил с места, подхватил только свою небольшую сумку и, стряхнув со штанин несколько травинок, воскликнул: — Я скоро вернусь! Мне кажется, я знаю, где мы можем переночевать.

      Видимо, заметив неожиданно напрягшийся взгляд Джона и то, как он нервозно приподнялся на локтях, Чес опустился снова рядом с ним и мягко положил ладонь на его плечо, при этом заглянув в глаза.

      — Всё будет хорошо, правда. Ты же видишь, что я сейчас в отличном настроении. Доверься мне, Джонни.

      У «Джонни» не было причин не доверять ему, к тому же, любая идея по поиску жилья сейчас на вес золота. Единственное, что оттеняло его мысли, это воспоминания о Бальтазаре, но Джон решил — это слишком глупо и примитивно: если бы демон желал что-то с ними сделать, он бы уже сделал, а так всё, по логике, оттягивалось до последнего города. Кажется, эта внутренняя борьба отразилась на его лице, и Чес, увидев, забеспокоился, уже нахмурил брови и хотел что-то добавить, но Джон притянул его к себе и коротко поцеловал. Не отпуская, он прошептал ему в губы:

      — Конечно, всё в порядке, иди. Я буду ждать тебя здесь.

      Глаза Чеса засияли, губы заискрились улыбкой, он поднялся и бегло направился в город. Джон проводил его взглядом и облизал губы: они ещё хранили вкус Чеса, сладкий после сока и неумолимо возбуждающий. Джон знал, что так легко впал в зависимость от всего, что касалось Чеса, и это понемногу изумляло его. Всё-таки и правда с Чесом он создавал любовь заново, не пользовался стереотипным образом, который измяли до пары избитых фраз и стандартных телодвижений.

      Если бы они могли провести всю оставшуюся жизнь вместе, не думая ни о каких Бальтазарах, не подгоняемые чёрными лилиями и забывшие о них навсегда, Джон бы ощущал только счастье. Он бы занимался только лечением Чеса, они бы жили в домике около озера, и, конечно, как-то следовало уладить вопрос с его родителями, ведь так тяжко отпускать своего ребёнка из-под собственного крыла. Скрывать отношения всё-таки бы пришлось, без этого никак. Но Джон понимал, что если они съедутся, то часть проблем решится, и внутри своего мирка они будут лишь вдвоём, когда этого им обоим захочется. Джон почти нарисовал себе это будущее, но тут же перед глазами всплыло лицо Бальтазара, и улыбка мгновенно потухла. Иногда казалось, что его всё-таки не существует, но Джон уже почти свыкся с ним, хотя разум ещё иногда брыкался, не допуская возникновение такой чуши.

      Чес вернулся скоро, не прошло и получаса. Его сияющий вид и довольная улыбка говорили о том, что получилось. Джон чувствовал себя заинтригованным.

      — Вставай! Я нашёл нам жильё. Бери вещи и идём, — звонко скомандовал он и прихватил чемоданы. Джон поспешно встал с пальто и отряхнул его.

      — И куда мы пойдём?

      — В церковь! — просто, полушутливо и чувствуя интригу в своих словах, Чес подмигнул ему и быстрым шагом направился в город.

      — То есть как в церковь? — ошарашенно спросил Джон, догнав его. Чес сожмурил глаза от солнца и удовольствия.

      — При ней есть несколько гостевых домиков, сейчас никем не занятых — обычно там ночуют именитые епископы и священники, иногда заезжающие сюда для месс. На ближайшие пару недель здесь точно никого не ожидают. Но так как церковь — организация божественная, они не могут требовать платы, как, собственно, и размещать лишних постояльцев в этих комнатах. Однако я рассказал священнику всю ситуацию, и он решил нам помочь. Нам разрешат жить там (внутри очень хорошо и удобно, я тебе точно говорю!), но за небольшую услугу! — Чес улыбнулся, и его щёки порозовели от эмоций и слов, распиравших ему грудную клетку.

      — О, Чес, надеюсь, ты не продал нас в рабство? — усмехаясь, спросил Джон и, глядя на рассмеявшегося Чеса, заразился его смехом сам.

      — Нет-нет, всего лишь нужно будет поливать раз в день небольшой присоборный сад. Не очень сложно, правда? — Чес, откинув чёлку, лукаво посмотрел на него. Джон согласился и кивнул. Спустя пару минут он вспомнил, что удивило его сильнее, и спросил:

      — А откуда эта идея пришла тебе в голову?

      Чес хитро улыбнулся и напустил на себя нарочито таинственный вид.

      — О, это отдельная история… Я тебе её ещё не рассказывал, позже расскажу!

      Константин не выдержал и мягко потрепал его по макушке. Как бы он желал знать все его истории, до единой, знать, каким парнишка был до прихода Джона в его жизнь, ведь порознь они провели так много времени, и так трудно окунуться в чью-то судьбу полностью, зацепить все детали, нарисовать узоры чужих эмоций на своём сердце и бесконечно ощущать их, погружаясь вновь и вновь. И как бы хотелось, чтобы на это у них была целая вечность впереди, а не короткие огрызки времени, выплюнутые на их долю, да ещё контролируемые чем-то, в существовании чего Джон ещё недавно сомневался.

      За строгим тёмным фасадом, по которому взлетали каменные ангелы и ползли резные цветы, скрывалась высокая ограда, опоясывавшая собор вокруг и прятавшая за собой приватную территорию. Джон и Чес вошли туда через калитку, которую открыл им один из священников, и попали в сад: череда струящихся гравийных дорожек, рассекавших ровно подстриженные лужайки, ухоженные клумбы с розами и маргаритками, заботливо очерченные декоративным булыжником и посыпанные разноцветными стружками, молодые фруктовые деревья, росшие по саду хаотически, и аккуратные заросли нежного шиповника, что тянулись вдоль ограды.

      — Здесь красиво! — выдохнул Чес и улыбнулся, глядя на Джона и наслаждаясь его реакцией. Тот кивнул и втянул носом сладковатые запахи цветов, созревших яблок в корзинке и тонкого, примешивавшегося к ним аромата ладана. Он ощутил невероятное спокойствие, как только переступил порог этого места. Мысли о Бальтазаре растаяли за спиной, обесценившись и обратившись в ничто. Может, и впрямь святое место имело воздействие на демонов? Никогда бы Джон не подумал, что сумеет убедиться в этом на себе.

      За изгибом собора начинались небольшие гостевые дома: каменные и с виду мрачноватые, кажется, такие же старые, как и церковь, однако прибитая около окна антенна намекала на то, что современные технологии успели туда проникнуть. Священник проводил их к одному дому, около которого плелись лозы зелёного винограда, а на веранде виднелась скамейка, усыпанная яркими подушками всех размеров. Несколько простых глиняных горшков с растениями стояли около стен дома, а грушевое деревце склонялось прямо к крыльцу, роняя на ступени сочные плоды. Священник открыл двери, дал им ключи от дома и провёл внутрь. В лицо сразу хлынула волна прохлады и пыли.

      Несмотря на внешнюю мрачность, в комнатах оказалось приятно и светло из-за деревянных панелей и кремовой мебели. Джон об этом даже и мечтать не мог несколько минут назад, так что согласился спать в просторной гостиной на разбирающемся диване. На стульях лежала стопка с чистым, пахнущим ветром постельным бельём. Священник, показав всё, тут же ушёл, и Чес устало лёг на кровать прямо в одежде.

      Аскетично одноместная кровать не предполагала там второго человека, но Джон как-то постарался, и, обнявшись, они кое-как устроились на ней. Потом им показалось, что входная дверь скрипнула, и они оба замерли, прислушиваясь. Переглядываясь и сдерживая смех, они вдвоём уже нарисовали странную картину, когда священник вновь возвращается к ним, забыв о чём-то упомянуть, и видит их на одной кровати. А гомосексуализму, как известно, не место в церкви, и этой ночью Джон с Чесом отправляются ночевать под открытое небо. Они рассмеялись ещё задолго до того, как поняли, что это просто ветер распахнул дверь.

      Джон разбирал вещи — как давно это занятие стало таким привычным? — а Чес в это время ушёл за продуктами в ближайший магазин. Затем они вдвоём готовили то ли ужин, то ли ещё обед — если честно, они оба уже не вели счёт времени и потерялись в распорядке дня. Джон варил горячий шоколад — впервые сам, по-настоящему, без тех отвратительных готовых порошков из пакетиков. Чес же с удивлением нашёл Wi-Fi-сеть с названием church-net и таким же паролем. Устроившись на диване поудобнее, переплетя ноги и сжав в ладонях по кружке дымящегося шоколада, они включили фоном телевизор, где шли новости на уже знакомом языке, но вскоре собственный разговор увлёк их гораздо сильнее очередного протеста в Цюрихе.

      — Так откуда же у тебя такая гениальная идея, благодаря которой мы сидим сейчас здесь? — облокотившись на спинку и отхлебнув приторного напитка, спросил Джон и посмотрел на Чеса. Тот загадочно опустил глаза в кружку, сначала сделал глоток и только потом заговорил:

      — Однажды в детстве мы с родителями ездили на машине по Европе. Не помню, что это была за страна, но точно знаю, что в следующем городе у нас был зарезервирован отель, осталось лишь до него доехать. Но машина неожиданно сломалась на полпути, когда мы проезжали мимо деревни, в два раза меньшей, чем Каверно. Дело близилось к ночи, механик мог приехать только к утру, ведь в деревне такие не работали. Нам надо было где-то переночевать. Естественно, единственная гостиница была забита, и никто не желал оставить нас на ночь. Мне было лет шесть, я успел изрядно устать за день. Уже перестал казаться безумным вариант с тем, чтобы уложить меня в сломанной машине, а родители бы провели бессонную ночь, как мы набрели на церковь. Не знаю, как, но отец сумел договориться со священником, и нам разрешили переночевать в домике, похожем на этот. Тоже за доброе дело: утром мы были обязаны полить все церковные цветы. Если честно, я совсем забыл об этом эпизоде из детства, — вдруг признался Чес и сделал глоток, после чего около его рта осталась шоколадная капелька. — Но воспоминание оказалось полезным.

      Джон усмехнулся, поставил кружку на стол и подобрался к нему ближе, чтобы легонько смахнуть каплю с губ. Чес нежно смутился, его щёки покрыл лёгкий румянец. Пока Джон боролся со своими желаниями, Чес быстро сумел разрешить их, первым жадно прильнув к его губам. Джон ощутил сладость и влечение. Чес ласково взял его лицо в ладони, поцеловал сначала в уголок губ, затем в скулу, а потом прижался всем телом к нему. Джон бы желал отдаться страсти прямо сейчас, но слишком много нерешённых вопросов кружили ему голову, притягивая обратно к земле с тех приторно-мягких небес, на которые уводил его Чес.

      И удивительно — парнишка это как-то понял, почувствовал сам и не развил эту историю дальше. Кратко поцеловав его в губы, он напоследок внимательно посмотрел ему в глаза, и Джон с изумлением обнаружил в них почти легко читаемые слова: «Ты же помнишь, что можешь доверять мне и рассказывать всё то, что тревожит тебя?» О да, Джон это знал, только вот впервые его интересовало не собственное состояние, а чьё-то. Он понимал, что когда-нибудь это придётся рассказать, но сейчас ещё рано. Пусть Чес насладится лёгкостью и беспечностью, пока его мысли не превращены в отвратительную тяжёлую кашу из мистики и реальности, как у Джона. Да и готово ли сознание парня к такому испытанию?..

      Чуть позже вечером, когда Чес ушёл к себе спать, а Джон продолжил разбирать вещи, его удивил странный стук, который издала крышка чемодана — словно там лежало нечто тяжёлое. Запустив туда руку, Джон похолодел: он совсем забыл об этой вещи, кинув её сюда уже давно. Он достал небольшой свёрток и развернул: на старой тёмной ткани лежал красивый острый кинжал с украшенной рукоятью. Джон вспомнил, как он к нему попал, и тут же поскорее завернул его обратно в ткань.

      «Надо оставить его где-нибудь. Завтра же. Не могу на него смотреть», — твёрдо, казалось бы, решил Джон, но тут же передумал и снова достал кинжал, чтобы рассмотреть его вновь. Вещь дорогая, старинная, Джон никогда не разглядывал его в подробностях. Может быть, именно поэтому он решил не выбрасывать его, ведь впервые рассмотрел на рукояти, в густом переплетении стальных цветочных узоров, тот цветок, который бы ни с чем и никогда уже не смог бы спутать. Лилия. Маленькая, хрупкая, неизвестного цвета, она не сильно выделялась среди остальных цветов, но если найти её, то точно увидишь, что все другие цветки как-то однообразны и похожи друг на друга, а она другая.

      Джон вздрогнул, почувствовав, что всё же его охватил страх — скользкие, мучительно холодные щупальца, охватывающие сердце, уже ни с чем не спутать — и быстро спрятал кинжал обратно. Несмотря на то, что он его напугал, мужчина почему-то не хотел его выбрасывать. «Что-то с чем-то связано, определённо связано, и даже этот кинжал как-то связан с историей! Такой абсурд — оставлять его у себя, но что-то подсказывает мне, что хотя бы в этом я не ошибаюсь. Всё, что ни делается сейчас вокруг, происходит не просто так. Но если за всё остальное я не ручаюсь, что оно нам как-то поможет, то кинжал в любом случае может пригодиться». С этими мыслями Джон попытался успокоиться и выключил ночник. Хотя сон и не шёл, внезапно его озарила странная, жуткая мысль, взявшаяся из ниоткуда, насильно втиснутая в его голову: «Этим кинжалом мне суждено убить Бальтазара».

***

      Ближе к утру полуночный бред показался шуткой и преувеличением. Джон решил забыть об эпизоде, но не о кинжале. До обеда к ним вновь пришёл священник и отвёл их к подсобному помещению, где хранились шланги и всевозможные насадки-распылители. Показал, где находится кран, какие цветы и как часто поливать, добавил, что поливкой лучше заниматься до обеда, чтобы влажные листья сильно не обгорали на ярком солнце. Джон, кажется, запомнил всё, а вот Чес тут же позабыл и залил водой какой-то куст. Впрочем, этого никто не заметил, и они, смеясь, неспешно продолжили поливать сад. Джону нравилась эта смена обстановки, никогда бы не подумал, что есть нечто романтичное и наивное в простых физических движениях. За час они справились, и теперь целый день принадлежал им.

      Так как весь город они полностью обошли ещё вчера и насмотрелись на него более чем, Чес позвал его на прогулку по ближайшим окрестностям. Они взяли с собой плед, закусок и горстку рассказов — всё в лучших традициях пикников. Джон отыскал хорошее место на травянистом холме, что спускался к лесу и уходил дальше, в крутые склоны, открывая вид на сверкавшее острыми зубьями ущелье и кусочек лазурного озера. Улыбнувшись, Чес пододвинулся к нему ближе — только лишь швейцарская пустынная природа позволяла им не волноваться о том, есть ли кто-нибудь рядом. Джон укутал его в плащ и прижал за плечи к себе — погода стояла хоть и солнечная, но ветреная, изменчивая, на горы изредка налетали жемчужно-кремовые облака, подпитанные синевой неба, и тут же становилось прохладно.

      — Я думаю, пора тебе рассказать мне историю, — прошептал Джон ему в макушку и затем посмотрел на его сияющее, счастливое лицо. Чес усмехнулся и убрал назад уже прилично отросшую за путешествие чёлку.

      — Да, конечно. И знаешь, я подумал кое о чём… — он смутился и опустил глаза, но улыбка на губах продолжала сиять и манить Джона. — Я понял, что гораздо лучше рассказывать истории, находясь в твоих объятиях… Есть в этом что-то жутко личное, что делает эти рассказы и минуты лишь нашими.

      Джона изумили его слова, и он не сразу нашёлся, что ответить. Они с Чесом уже давно вместе, уже многие преграды между ними были сломаны, доверие налажено, даже в каком-то смысле они сделали гораздо больше, когда отдались друг другу. Джон видел его раздетым, Джон его всячески ласкал, а Чес отвечал ему тем же, и происходило это не один раз. И тем не менее просьба об объятиях вызывала в парне такое милое смущение и вопросы, что Джон едва затолкал свою нежность обратно в сердце, потому что иначе её оказалось бы слишком много, и он бы потерял над собой контроль. Вместо этого он тихонько рассмеялся, провёл ладонью по мягким, пахнущим ментолом волосам Чеса и, приподняв его подбородок, коротко поцеловал в сухие горячие губы, тут же жадно раскрывшиеся ему навстречу. Джон ощутил, как мягок и расслаблен в его объятиях Чес Креймер, как доверчиво опускает голову ему на грудь и насколько быстро это всё стало привычно.

      Чес начал рассказ, как только устроился поудобнее рядом с Джоном.

      Персонаж А приехал сюда из большого города, потому как окончил университет, но не мог найти работу по специальности, а денег совсем не осталось после оплаты дорогого жилья в городе. Здесь с этим оказалось проще, но не сказать, чтобы А нашёл тут работу мечты. Он стал подрабатывать официантом в одном из многочисленных баров. Но в целом он чувствовал себя запутавшимся и несчастным, вынужденным прозябать тут из-за стечения несчастливых обстоятельств, между тем его диплом валялся на пыльной полке и никому не был нужен, да и знания без практики иссякали.

      Он приехал летом и не заметил, как уже наступила осень. Зачастили дожди, и в Каверно стало совсем уныло. А находил утешение лишь в прогулках, благо, тут нельзя пожаловаться на скучные пейзажи. Особенно ему нравилось гулять перед дождём, когда небо наливалось смазанным грязным цветом, грозы весёлыми искрами рассекали их напополам, воздух становился плотным, влажным, насыщенным, а ветер постепенно усиливался, взметая сухие коричневые листья над черепичными крышами домов. Парень гулял до самого момента, когда начинался настоящий ливень: иногда успевал добегать до дома, но чаще всего нет и возвращался в комнату пусть и мокрый до нитки, но счастливый. Но однажды произошло кое-что странное.

      Он не успел добежать до дома, и разразился сильный дождь — вода лила стеной, и А решил свернуть в ближайший переулок, чтобы переждать в одном из подъездов. Он сидел на ступеньках, выглядывая из сумрака лестничной площадки на небольшой дворик, размываемый ручьями, и думал, а правда ли во всех домах этого города поручни такие красивые, резные и старинные, а двери словно сошли из прошлого века своей обшарпанностью и массивностью? Вроде бы уже давно везде устанавливали довольно стильные и лёгкие двери… А думал об этом, но как-то отстранённо, не вникая в мысли.

      Дождь потихоньку слабел, и он уже решил, что через несколько минут побежит домой, как неожиданно одна из дверей скрипнула, распахнулась, и из неё вышла женщина. А с сомнением оглядел её: надо же, такие платья и пальто носили в каком-нибудь девятнадцатом веке! Ему не терпелось спросить: «А что, у нас в городе устроили карнавал?», но дама оборвала желание, окинув его не менее изумлённым и даже сердитым взглядом. Обойдя его, словно прокажённого, она быстрее убежала из подъезда, ещё оборачиваясь и прикрывая ладонью рот. А напугался. Что же он, стал каким-то монстром? Руки тут же принялись искать в карманах куртки телефон, но так и не нашли. Это казалось безумством — забыть теперь дома телефон, хотя А был уверен, что брал его с собой. Тогда он вышел на улицу и посмотрел в одну из луж, ожидая увидеть там чудовище. Но на него смотрел прежний он. Удивлению А не было предела, но он решил забить на это и поплёлся домой.

      Едва он вышел на улицу, его почти что сбила карета с лошадьми, а кучер грозно прикрикнул на него. А шарахнулся в сторону. В Каверно уже давно не ездили на лошадях. Затем его взгляд пробежался по привычной, казалось бы, улице, но что-то в ней отличалось от её прежнего облика: другие дома, более старой постройки, отсутствие асфальта, только узкая булыжная тропа и раскатанная в грязи дорога. Какая-то незнакомая церковь в конце улицы. На месте булочной — неприглядное здание с серыми колоннами и надписью «Канцелярия». Наконец, несколько человек, идущих здесь, в странной одежде: фраки, цилиндры, платья!

      А ничего не понимал и поскорее зашагал туда, где, как ему думалось, находился его дом. Но улица завела его хоть и в нужный поворот, однако вместо дома А там находилась аптека, и вообще, внешне дом мало напоминал его собственный!

      А почти что сошёл с ума, бегая по городу. Люди уже стали странно коситься на него. Дождь давно прекратился, в воздухе стоял его сладкий запах, небо чернело от набежавших туч и тряслось от разрывающих его молний. А устало упал в одном из нелюдимых двориков: его уже начали искать с полицией, потому что он пугал своим видом прохожих. Пару раз ему удалось улизнуть от них, но теперь он устал, хотел есть и вообще уже вернуться из этого бреда в свою привычную жизнь, которая теперь не казалась такой несчастной. И тут кто-то положил руку ему на плечо.

      А шарахнулся, думая, что его нашли, но стоящий перед ним человек выглядел не враждебно, даже наоборот. Он был хорош собой, его улыбка вызывала доверие, и на нём виднелся тёмный плащ. Он сказал не пугаться и пойти с ним, так как на улице опасно: весь город переполошился, решив отыскать виновника беспокойства. А согласился, выбора не было. Незнакомца звали Б, он привёл его в свой дом, что находился в этом дворике. А смог согреться и перекусить, Б также дал ему свою запасную одежду, более подходившую под город вокруг. А попросил его рассказать, что же случилось вокруг, в Каверно, почему он так изменился. Б, кажется, что-то знал, но не спешил рассказывать: его лицо было задумчивым, а брови хмуро сошлись на переносице.

      Он и сам знал не слишком много и сначала попросил А рассказать, как тот оказался здесь. Удивлённый парень ответил, что уже полгода тут жил, а перед тем, как очутиться в городе, где время отмоталось назад, просто укрылся в одном из подъездов во время дождя. Б вскинул брови и хмыкнул. Только потом начал рассказывать, что, наверное, немного понимает, что же произошло. Город Каверно был построен так, что находился на изломе времён и пространств, но обычно это никак не проявлялось. Однако же во время грозы и дождя, когда оболочка, спасавшая жителей внутри от незапланированного перемещения между веками, истончалась, некоторые люди, обладающие способностями, могли переместиться куда-нибудь, даже сами того не зная.

      Б был из таких: однажды он возвращался в грозу и неожиданно оказался в средневековье. На месте города стоял небольшой замок, и ему пришлось скрыться в одном из его переулков, чтобы не привлекать внимание. Спустя несколько часов он вернулся в своё время. Вероятно, нечто подобное произойдёт и с А. Как только он договорил фразу, А почувствовал нечто странное, моргнул, и вот уже Б рядом не было, а вокруг виднелась совсем другая обстановка. Он оказался в чужой квартире! Где-то на кухне слышались голоса, и А, прихватив свою старую одежду, перебрался через балкон и аккуратно спустился вниз по трубам, благо, всего второй этаж. Вернувшись домой, он хотел было больше не вспоминать о случившемся, списать это на сон, хотя сам он понимал, что это далеко не сон.

      Но вот в Каверно снова загремела гроза, поднялся ветер, и А, хотя умолял себя остаться дома, всё же выскочил на улицу и с первыми каплями почувствовал, что вновь сумел переместиться обратно в позапрошлый век. Всё то, что рассказывал ему Б, теперь не казалось бредом. А нашёл его дом, и они снова встретились. У А было много вопросов, например, почему именно он обладал способностями, и вообще, что это за способности? Давали ли они что-то ещё? Б пообещал, что он всё узнает, но со временем.

      Примерно в таком темпе А и зажил теперь: как только слышал приближающуюся грозу или ливень, тут же бежал на улицу и наматывал круги по городу, пока не перепрыгивал назад во времени. С Б они даже подружились, хотя изначально А ставил перед собой цель лишь разговорить его о происходящем. Ещё А, переодевшись в уже более подходящий для этого века костюм, любил гулять с Б по городу и рассказывать ему, как и что изменится в будущем. Он говорил о появлении связи, Интернета, телефонов, и Б это изумляло, словно маленького ребёнка.

      Он, в свою очередь, знакомил А со своим веком, с порядками, законами, недавними новостями о далёких войнах. Это гораздо лучше учебника по истории, решил А. Так продолжалось долго, слишком долго, достаточно долго, чтобы войти в привычку, чтобы вызвать зависимость у одного и страх — у другого. А начинал замечать задумчивость и невесёлое настроение у Б каждый раз, когда они встречались. Однажды ему это надоело, и он спросил прямо.

      Б понял его настойчивость, но, вздохнув, сказал, что это долгий разговор, к которому ему надо подготовиться морально, и положил руку ему на плечо. В следующую секунду мир поменялся, и А вновь оказался в современном Каверно, одиноко стоя посреди улицы и чувствуя себя не на шутку взволнованным.

      Он с нетерпением ждал следующего дождя — хорошо, что осенью это случалось часто, но перемещения не произошло, сколько он ни гулял по городу. Не случилось этого и в следующий раз, и во все дальнейшие. А ходил по городу до изнеможения, промокал насквозь, даже переохладился и заболел, но так и не смог попасть в другой век, к Б. Он уже совсем отчаялся и решил, что, скорее всего, ему не суждено услышать объяснение Б. Но однажды, когда он совсем ничего не ожидал, он переместился и с колотящимся сердцем побежал искать Б, думая, что за месяц с ним могло что-нибудь произойти.

      Б никуда не делся, был у себя дома и выглядел растерянно и устало. Он приказал А садиться и явно подбирал слова, чтобы начать рассказ. И начал он с того, что сам сделал так, чтобы А не мог попасть к нему так долго: наложил заклятие, когда прикоснулся к его плечу. А опешил, но проглотил это: кажется, эти слова — ещё вступление. Б поступил так, потому что не нашёл бы в следующий раз нужные слова, как не нашёл их и сейчас, но выбора уже не было.

      — Мы с тобой связаны, — начал он, тяжело вздохнув.

      Давным-давно Б был охотником на демонов, обладал огромными силами, но желал большего. Он узнал, что где-то на свете существовал А — сильный дух, заключив контракт с которым, Б получил бы безграничную силу. Они объединились, связав себя магическими кольцами, и стали вдвоём уничтожать тёмную силу на Земле. Однако в Аду демоны всполошились, недовольные такой зачисткой, и оттуда восстал сам Дьявол, вобрав в себя силу всех своих подчинённых. Против него Б и А не имели шансов, ведь сражались в одиночку. Они быстро это поняли, как и то, что, вероятно, их сегодня убьют. Незаметно они обменялись кольцами, ведь если бы демон убил А, духа, тот бы исчез навсегда, но убийство Б привело бы лишь к его перерождению в виде духа — менее сильного, чем А, конечно.

      Если в будущем они встретятся, то А сможет пожертвовать собой, согласно договору, и Б восстановит свои силы, своё тело и вновь вернётся к работе. Поэтому, когда Дьявол нанёс удар, А не превратился в ничто, а должен был теперь возродиться в человеческом теле, но неизвестно, когда именно. Когда ударили Б, тот бесследно рассеялся, став духом, который с лёгкостью мог ускользнуть. Дьявол посчитал, что восстановил на земле баланс зла и добра, который нарушил самодовольный экзорцист, и вернулся в Преисподнюю.

      Всё это произошло в девятнадцатом веке. Б ждал, когда переродится А, и остался в родном городе, ведь здесь проще всего взаимодействовать между несколькими мирами. Он прождал целых два века, прежде чем ощутил, что А вернулся в этот мир, и пора напомнить о его обязанности. Он не захотел сразу пугать А своим рассказом, ведь тот явно всё забыл, поэтому легонько приоткрыл ему дорогу в свой мир, встретил его, познакомился с ним якобы случайно, попытался сблизиться. Но что-то пошло не так.

      Пожалуй, у Б было много времени, чтобы поразмыслить над жизнью, и он вдруг пришёл к выводу, что Дьявол был прав. Не стоило нарушать баланс зла и добра в мире, иначе всё, на чём он стоял прежде, могло рухнуть. А он, Б, возомнил себя непонятно кем и решил зачистить все источники тёмных сил здесь, за что и поплатился. Но в любом случае, даже если отбросить то, что теперь ему следовало найти новое предназначение в жизни, Б ещё помнил о договоре со своим духом. Однако…

      Встретив А, Б осознал, что не сделает этого, не пожертвует им, чтобы вновь стать человеком. Когда они работали вместе, у него не было времени, чтобы узнать его получше. Но теперь, к сожалению, появилось, и он восхитился А, его добротой, вниманием, беспечностью. Он узнал, каков тот на самом деле, что ненавидит, что обожает, какую жизнь провёл до их встречи, что получилось сделать, а где были лишь одни разочарования. Б просто-напросто впервые полюбил кого-то, кто не являлся им самим, и это вызвало в его душе диссонанс. Теперь он больше не хотел ничьих жертв ради себя, но и будущего между ними не видел никакого. Их обоих будет только угнетать эта близость, эти встречи.

      Б поднялся на ноги, и А вместе с ним.

      — Пора прощаться, — тихо сказал Б и подошёл к нему. А отнекивался, говорил, что почему бы и не попытаться поверить в это смутное будущее, ведь оно хотя бы есть для них? Б говорил, что нет и никогда не было. Как только влюбляется кто-то, похожий на него, это рискует испортить жизнь им обоим. Б придвинулся к нему ближе и сладко поцеловал. А успокоился, подумав, что, может быть, вопреки словам он всё же решил открыть свою душу? Но Б легко отстранился, в последний раз посмотрел на него и шепнул, что теперь их договор расторгнут, А навсегда превратится в человека, а он — в духа, нет больше никаких условий, и А сюда не сможет прийти, потому что связь между ними порвана, и так будет лучше им обоим.

      Мир вокруг растаял, А остался один. Только тогда он понял, что же сделал Б, и бессильно упал на пол. Теперь всякий раз при грозе он выходил из дома и блуждал по улицам: подходил к дому Б, который теперь принадлежал не ему, и, прижавшись лицом к стене, тихонько шептал, что любит его, надеясь, что Б наверняка слышит его сейчас. И Б слышал, прижавшись к стене с другой стороны в другом мире. Но сделать уже ничего не мог.

      — Какая-то грустная история… — задумчиво прошептал Джон, уже привыкший к хэппи-эндам в рассказах автора. — Но, пожалуй, гармоничная. Автор разбаловал нас счастливыми финалами.

      — Я не понимаю персонажа Б в этом истории, — недовольно нахмурившись, заявил вдруг Чес. — Почему надо было разрывать все связи? Почему же не дать друг другу шанс? И почему у них не было будущего? Всегда же есть возможность что-то исправить…

      — Увы, не всегда. Ну какое будущее ожидало духа и человека? Вечные вылазки в потусторонний мир, к тому же один из них смертен. Обрубить все связи, заставить забыть — лучшее, что один из них мог сделать для второго.

      Чес никогда не был согласен с подобной вопиющей несправедливостью, хотя так и не смог найти достойный аргумент в пользу своей теории, поэтому, набрав воздуха в лёгкие, тут же насуплено смолк, и Джон, любуясь его забавным видом, потрепал его по голове. Чес опустил голову на его плечо, тщетно скрывая улыбку за твёрдым желанием доказать правоту, и Джон нежно поцеловал его в макушку. Ему и самому не нравился конец, но иногда лучшее решение — это самое горькое.

      Проецируя на себя, Джон, глотая подкатывающий к горлу ком, поступил бы так же: вероятно, он сам будет расколот и втоптан в грязь, но если Чесу это поможет, он готов. Вот так, несвоевременно и колко, Джон осознал истинную сторону любви — горькую, печальную, но непременно делающую мудрее. Встряхнув головой, он отогнал от себя эти лишние мысли: их будущему такое не грозило, так к чему они сейчас?