У неё было полно недостатков. Она не всегда держала язык за зубами. Её настроение менялось так быстро, что не удавалось уследить. Сломанный ноготь доводил её до истерики, а меня — любовь поболтать по телефону. Но всё же я поняла, что она совершенство давно, ещё […] лет назад.

Я не была оторвой в том значении, в каком это принято понимать. Развязная, эксцентричная — это всё же не про меня. То был период запоздалого (наверное) подросткового бунта. Не хочу учиться, хочу жениться, как говорится. С той только разницей, что замуж тоже особо не хотелось — было достаточно фотоаппарата. С верным одноглазым другом бродила я по нашему небольшому городку и снимала, снимала, снимала… Чаще всего оставалась на берегу — столько источников вдохновения! Казалось, запах моря въелся в кожу, волосы и все вещи. Мне нравилось. Куда больше, чем крик голодных чаек.

Страстная любовь к фотографии повлияла на школьную посещаемость и оценки, так что в шестнадцать меня отправили на перевоспитание (или просто так пытались скрыть, что дочь уважаемых родителей может прогуливать, учиться на тройки, ругаться…) в краевой центр — там в то время жила тётя. Она приютила «непутёвую племяшку», пристроила в школу и на курсы по русскому (его я понимала меньше всего: кто придумал эти правила с сотней исключений?), но не следила, как цербер. А вот папа, как оказалось, следил. Однажды, сделав вид, что ушла в школу, и вернувшись через полчаса, нос к носу столкнулась с ним. Сколько было крика, когда любимый папочка узнал, что за месяц в школе я так и не появилась! Как вспомню — вздрогну. Именно с этого момента началась история моей новой жизни. В тот день меня притащили на курсы за руку — как первоклашку.

Недовольная и злая, я развалилась на последнем ряду. Сумка с одного края, куртка — с другого, ноги вытянула на три стула, в ушах — наушники. В общем, всем видом давала понять, что приближаться не стоит. Впрочем, те шесть чудиков, которые реально обсуждали школу и подготовку к экзаменам, и не пытались.

Наушники пришлось снять, когда в класс зашёл учитель, — наверняка ж папа потом допрос устроит. В первый раз она мне совсем не понравилась — как все и всё, связанное с этим местом. Такая мадам постбальзаковского возраста. Тёмные волосы, собранные в пучок, острый нос, щёки. Сама немного пухлая, в прямой юбке, светло-розовой рубашке, вязаном жилете. Типичная такая училка. Что тут могло нравиться?

— Добрый вечер. Ребята, это наша первая встреча, поэтому начнём с пробного теста, чтобы выявить слабые места. Если возникают вопросы, сразу спрашивайте, вы здесь, чтобы учиться, — она прошла по рядам, раздавая распечатки. Наконец остановилась рядом со мной. Понизила голос. — Твой папа просил присмотреть за тобой, Н. Подвинешься?

Пришлось спустить ноги на пол — эта дамочка села рядом. Первые два задания я даже выполнила: невнимательно, читая по диагонали. Потом решила разозлить училку — а вдруг она сама откажется от занятий с ученицей, которая только раздражает? Сначала в ход пошёл мобильник. Демонстративно достав телефон, открыла WA и начала писать чушь лучшей подруге. Через несколько минут пришло сообщение с незнакомого номера:

«Мессенджер это хорошо, но сначала займись тестом. А то что мы предъявим твоему отцу в конце занятия?».

Покосилась на училку — та с абсолютно спокойным лицом залипала в мобильном. Откуда у неё мой чёртов номер? Опять проделки дорогого папочки?

За тест я и правда принялась — аргумент подействовал. Но не надеялась же она, что всё будет так просто? После ещё нескольких заданий уронила ручку. Потом второй раз, третий. Дамочка по-прежнему оставалась на месте, и я решила пойти другим путём. Когда она взяла выполненную работу для проверки, снова вытянулась на стульях, положив голову ей на колени. Ноль внимания. Что ж она такая непробиваемая? Моя школьная училка начинала плеваться ядом уже на стадии с телефоном.

После проверки она заявила, что всё совсем не так плохо, как описывали родители, и слишком уж легко избавилась от балласта на своих коленях. Едва это случилось, я вскочила и вышла из аудитории. Оставшееся до конца занятия время провела в уборной — слушала музыку, смотрела в окно. Ненавижу всё это! Скорей бы уже восемнадцать стукнуло, чтоб не зависеть от них документально!

Думала об этом, пока после раздавшегося скрипа двери ко мне не подошли и не потрепали рукой по волосам. Почему-то в этом жесте больше тепла, чем во многих родительских.

***

Уж не знаю, как так получилось, но заниматься после того случая мы стали индивидуально.

Мы «сражались» ещё долго. Изобретательные и не очень способы злить учителей против титанического спокойствия и немного позже — ответных подколок. Помню, однажды подложила кнопку на стул, а в отместку эта чудо-женщина несколько минут сидела у меня на коленях. Если бы уже тогда я не начала сомневаться в своей ориентации, это было бы даже приятно.

Это странно, наверное, но последние ссоры строились на чистом упрямстве: я вдруг поняла, что не было причин ненавидеть эту женщину. Она объясняла настолько неплохо, что школьные оценки с шаткой тройки быстро поднялись до твёрдой четвёрки. Да и сама учительница оказалась достаточно интересной. В какой-то момент я начала думать, что было бы неплохо узнать её получше. Одно дело, однако, думать, другое — перестать распускать язык. Это сложнее.

И почему одно из ярчайших воспоминаний тех дней — попытка смутить женщину лежанием на коленях?

В день, когда стекольной паутинкой покрылась установленная нами же грань странной войны, предстояло написать сочинение. Вместо этого начертала — почти на весь лист — предложение: «А не пойти ли вам с этим сочинением к чёрту?». Ну и подвинула к ней. Пусть оценит.

До сих пор не могу простить себе этого.

Тогда она в очередной раз поразила своим спокойствием. Вывела прямо под фразой: «Допустим, что тебе попались ну очень добрые экзаменаторы. 6/24». И уже вслух добавила:

— Предпочту остаться в аудитории. Здесь тоже неплохо.

Но я не могла сдаться так просто:

— Если вам в классе хорошо, почему вас так много в моей голове?

То был первый раз, когда она посмотрела на меня без глупой очаровательной улыбки, но с заметным удивлением. Второй такой случай произойдёт через два года, когда среди взволнованных первокурсников своего факультета, стоящих в очереди за студенческими, увидит одну не очень хорошую ученицу.

Удивление читалось в одном лишь взгляде. Какая она всё-таки необычная… У меня ни разу не получилось поразить её, когда специально пыталась сделать это. Зато мысли, терзавшие в первую очередь меня саму, отозвались и в душе женщины. Она даже впервые попросила задержаться после занятия.

И вот мы — друг напротив друга. Она присела на краешек стола, я опёрлась на парту. И тишина. Невольно начала теребить ремешок сумки. Почему так неловко?

— Н., скажи мне, почему ты продолжаешь вести себя так? Я думала, когда конфликт с отцом будет улажен, ты станешь спокойнее.

— Потому что конфликт всё ещё не улажен. Я ненавижу всю эту условную необходимость! Плевать на ЕГЭ! Не хочу ходить на дурацкие занятия! И в вуз поступать не хочу. Закончу курсы фотографии — и в свободное плавание. Только кое-кто не понимает: даже камеру отобрал.

— Что ты снимаешь? Есть уже предпочтения?

— Красоту. Море, закаты, цветы, людей… Надеюсь, однажды смогу получить разрешение на фото от вас.

— Так ты считаешь меня красивой? Спасибо, дорогая. Это приятно. Но, знаешь, ты ничего не добьёшься таким поведением. Твой папа даже не знает об этом протесте, выгонять тебя я не стану, даже если очень постараешься.

— Почему?

— Ты забавная. Хоть какое-то разнообразие среди всего этого…

Что-то с ней не то. Вроде и ведёт себя как обычно, но взгляд уж больно туманный, а улыбка выглядит слегка натянутой.

— А вы странная.

— Возможно, — она усмехнулась, но и это выглядело странно, печально. — Ну, а возвращаясь к нашей теме, скажу вот что: почему бы не попробовать учиться базовому и творческому одновременно? Фотография — удивительное дело, а хороший фотограф — на вес золота. Но что делать фотографу, который даже не сможет договориться с заказчиком, потому что ни писать, ни говорить правильно не умеет? К тому же никогда не знаешь наверняка, как сложится жизнь, поэтому неплохо иметь подушку безопасности.

Она была первым взрослым, который принял моё увлечение без высказывания своего «фи». Это подкупало.

***

Свой семнадцатый день рождения я запомню надолго (если не навсегда). С отцом мы всё ещё ссорились, поэтому даже в этот четверг я проводила у репетитора. Вот и получился праздник в компании женщины, присутствие которой уже в то время заставляло моё сердце притворяться гимнастом. Конечно, я скрывала, что была именинницей, и на вопросы Т. всего лишь загадочно (надеюсь) улыбалась.

После занятия, почти покинув стены университета, вспомнила, что как истинная растяпа оставила в аудитории кошелёк. Выложила на стул, когда искала ручку. Пришлось вернуться и… На самом деле я ожидала, что дверь уже будет заперта и придётся искать кого-то с ключом. Или что аудиторию уже займут другие люди. Но…

Она сидела за столом, прикрыв лицо руками. Плечи едва заметно подрагивали. Взглянула — внутри что-то оборвалось.

Моё присутствие было замечено не сразу. Только после того на столе оказалась бутылка минералки — в последнее время я всегда носила в сумке воду. Т. подняла голову. Казалось, она не очень-то рада видеть меня. Никто не должен видеть слёзы сильной женщины.

— Н.? Что ты здесь делаешь?

— Забыла кое-что, вернулась, а тут… Что случилось? Вас кто-то обидел?

— Всё нормально.

— Оно и видно.

Была не очень рада видеть, но уйти не сказала — этим я воспользовалась. Погладила Т. по плечу, а она, немного повернувшись, обняла меня. Так мы и провели несколько секунд. Потом немного сидели вместе. Она рассказывала про свою семью, мужа и про то, почему уже не сделаешь ничего. Рассказывала и плакала.

Мне оставалось только слушать и гладить её по спине. От её рассказа тоже хотелось плакать. А ведь она так держалась, на людях совсем не подавала вида.

Она подняла взгляд — я поняла, что пропала. И пообещала себе, что не позволю этим глазам ещё хоть раз затуманиться слезами.

— Знаю, я не должна была… Но спасибо, что осталась тут. Это очень мило с твоей стороны.

— Постоянно молчать нельзя. Однажды накроет из-за сломанного карандаша или упавшей ложки. Как интроверт вам говорю. К тому же… Если это вы… — опустила глаза, ведь вдруг стало неловко продолжать, в горле совсем пересохло. — По мне не скажешь, наверное, но вы мне очень нравитесь и вообще…

А она… Она вдруг чуть-чуть улыбнулась и сказала:

— Н., ты меня умиляешь!

— Я? После всего?..

— Просто, котёнок, мне приходилось работать с разными детьми, и опыт позволил увидеть в тебе не злодея, а запутавшегося человека, который уже не знает, как отстоять свою позицию. Таких детей надо просто услышать. Как преподаватель тебе говорю.

— Вы не просто преподаватель, Т., вы совершенство.