Дверь в палату закрылась с громким хлопком. 

— Я не понимаю, какого чëрта ты отказался заявить на них?! — она кричала шëпотом.

Джейк открыл глаза, бросил усталый взгляд на разъярëнную Глорию и закрыл их снова. Сейчас бы просто промолчать, сделав вид, что не слышал вопроса. Ему вообще ничего не хотелось — разве что снова упасть на подушку и потеряться в кошмарах. Там он хотя бы не причинит вреда другим. Только она не успокоится, не так просто — точно.

— Так правильнее.

Его тихий голос почти терялся в шуме больничных приборов. Ничего нового.

— Правильнее? Правильнее?! Да ты в конец с ума сошëл, парень?! Они почти убили тебя!

— Лори! Прекрати!

Глория и Джессика... Теперь они спорили друг с другом. Может, у обеих и цели благие, но совсем разные методы. Одна хотела в первую очередь отомстить тем, кто был так жесток с еë... другом? Если есть хоть маленький шанс, что это так после очередной ошибки. Вторая просто пыталась заботиться. Почему-то она делала это с самого начала. Но в этом вроде бы ничего необычного: Джессика переживала за Ханну, Глорию, Ричи и Фила, она единственная приехала в больницу, когда машина Дэна перевернулась. Она всегда такая, по отношению ко всем. Даже к тем, кто не заслужил такого отношения — как он.

Голова раскалывалась от звонких голосов, наполнивших палату. Сейчас бы лечь, спрятавшись под подушкой, чтобы только ничего не слышать. Забыться и потеряться в надежде, что кошмар всë-таки затянет его полностью и больше не даст открыть глаз. Всë же так было бы лучше для всех. Глубоко заражëнные элементы легче сразу вырезать, а не пытаться вылечить, ставя под угрозу все остальные.

Ладони — по ощущениям, разные, но обе нежные — коснулись лица, размазывая по щекам что-то влажное. Он что, снова плакал, даже не заметив этого? Боже... Как они вообще до сих пор терпели настолько жалкого человека рядом?

— Божечки, не плачь, пожалуйста. Мы больше не будем спорить, обещаю!

— Я не... Просто... Простите...

Он зажмурился, уши заложило. Сквозь воображаемую вату пробивалось только одно бесконечно повторëнное слово.

Простите.

За жалкость и бесполезность, за то, что от него так много проблем. За ошибки. За каждую ситуацию, когда подвергал их опасности. Во время поисков Ханны и сейчас тоже. Простите, простите, простите...

Простите — и только. Как сломанный проигрыватель, он повторял это вновь и вновь, даже когда язык начал заплетаться.

— Джейк, ну что ты... Ты не виноват.

— Вот, попей немного, чудо...

«Чудо». И с чего Глории называть его так? «Чудовище» подошло бы хоть немного лучше. После всего...

Пластиковая бутылка смялась под бледными дрожащими пальцами, он глотал воду жадно пытаясь смыть ком в горле и утопить мысли. Но добился другого: его замутило. Ещë глоток — половина голубой бутылки просто полезет обратно. И они это видели, наверное. Глория разжала пальцы, Джессика забрала бутылку. И обе такие взволнованные... Очередная проблема из-за него. Очередной повод для волнения и...

— Простите... Я... Я...

Ему не дали договорить. Джессика зачем-то вдруг обняла его снова. Такая тëплая, даже почти горячая, мягкая и дрожащая. Он ведь должен был чувствовать из-за этого жеста что-то, кроме стыда и вины за то, что она пачкала руки о кого-то настолько жалкого. Дожен был, но не чувствовал. В голове постоянно всплывал способ, каким они вытащили его из подвалов команды Дэйва, и Джейк ничего не мог поделать с ощущением, что он всего лишь жалкий грязный слизняк, об которого можно разве что испачкать нежные руки. Просто отстранись, Джессика, просто дай продолжить гнить в одиночестве. Исправить всë равно ничего нельзя, но и просто оттолкнуть еë сам... Джейк не мог этого сделать. Он тяжело сглотнул, на лбу выступили капли холодного пота.

— Не ты должен извиняться, — шепнула Глория, сжав его ладонь. — Прости, Джейк.

— Лори? Ты чего, всë же хорошо.

— Не хорошо. Мне давно нужно было извиниться за тот разговор и подбор слов. Я не могла и подумать, что...

Теперь Глория тоже говорила тихо, и голос звучал хрипло. Почти как в первый раз, когда они говорили по видео, когда только-только в еë жизни появилась дасквудская группа. Она так мило волновалась, сложив руки на груди и пританцовывая, что тогда Джейк даже пытался заставить себя улыбнуться. Сейчас даже этого не получалось. Он мог только дрожать и всë больше прижиматься к Джессике — вопреки желаниям отравленного разума.

— Глория, ты не виновата. Я... Жил так не меньше последних четырёх лет.

— Че... Четыре?

Слово отразилось эхом от стен и пола и утонуло в гнетущей тишине. Джейк впился ногтями в плечо: пока оно горело болью, получалось удержать связь с реальностью и не провалиться в тот день снова. В день, когда в его душе выключили лампочку и грубо вырвали сердце из груди. В день, когда он ещë пытался бороться.

— Я расскажу... Позже. Это ещё...

По щекам снова текли слëзы. Отвратительно. Почему Джессика до сих пор стояла там и обнимала его?

— Ничего, не нужно пока деталей, Джейк, — не просто обнимала, даже прижала к себе немного сильнее. Такая мягкая... — Я, в смысле мы, выслушаем тебя, когда будешь готов. Не заставляй себя.

Джессика заботливая и нежная. И от такого трепетного отношения он просто... Разваливался на части ещë быстрее. Такое бесполезное создание не может быть достойно хорошего отношения. Не после всех мелочных ошибок.

— Тогда случилось кое-что ужасное, и я... Остался в полном одиночестве и отчаянии, без шанса на спасение или хотя бы помощь, в ненависти к себе и своей трусости. Все столкновения с обществом заканчивались ещë большими неприятностями, и всë вокруг становилось особенно отвратительным. Включая меня. Но во время расследования Глория была такой странно доброй ко мне, что в конце концов...

— Ты влюбился в Лори? — даже по голосу слышно, что Джесси улыбалась.

— Не совсем. Я... 

Джейк качнул головой. Нет, конечно, же. Влюбился... Мог ли он вообще испытывать что-то хотя бы схожее? Даже в лучшие периоды жалкой жизни он не мог ощутить всех этих «бабочек» и другой ерунды, о которой читал так много — в основном в чужих переписках. Влюблëнность была чем-то чужеродным, почти из другого мира. И когда доброта Глории привела к тому, что он ждал каждого разговора, думал о ней каждую минуту. Цеплялся за неë и эти простые повседневные и нет чаты, как за спасательный круг. Просто надеялся не утонуть слишком быстро.

— Тогда что это было и почему ты?..

— Я бы назвал это... одержимостью. Или зависимостью. Мне был нужен кто-то настолько добрый и понимающий, я хватал эту энергию и пытался продержаться ещë немного, нацепив на себя розовые очки. Это... Очередной отвратительный поступок. Сейчас я даже... Благодарен, что ты не смогла принять моих «чувств».

Он сжал кулаки так сильно, что почему-то начал ощущать биение сердца пальцами. Так странно... Раньше этого не было.

— Что отвратительного в том, что тебе нужна была помощь? — Глория должна была злиться, может, даже оттолкнуть его. Но она смотрела с поразительным спокойствием и ещë чем-то, похожим на жалость от Джессики, но немного не то, немного... — Ты не делал этого специально, ты просто... Боже, я не могу!

В первое мгновение Джейк даже вздрогнул от еë резкого движения — что задумала? — и немного повернул голову, пытаясь спрятаться в нежных объятиях Джессики полностью. Так глупо и жалко. Но с еë ладонями на спине, пусть только на секунду, всë показалось немного светлее. Как будто ситуацию ещë можно исправить... Как глупо, как жалко. Он пытался лгать самому себе, даже зная, что это бесполезно — как бесполезен сам.

Джессика обнимала его, принимая даже таким — испорченным, грязным и недостойным ничего хоть сколько-нибудь хорошего. Она слишком добра для него и для этого сумасшедшего мира вообще, так что это почти не странно. Но когда резкая импульсивная Глория сделала то же... Мир Джейка перевернулся. Эти двое слишком странные. Слишком! Но с ними так тепло. И почему-то он подвинулся к самому краю кровати — провода датчиков опасно натянулись — пытаясь ещё сильнее прижаться к Джессике, прежде чем окончательно отключился.

Джейк открыл глаза среди ночи. Он не помнил очередного сна, из-за капель холодного пота на висках знал: такой же кошмар, как и раньше. Он проспал несколько часов под всеми этими лекарствами, которые сейчас вливали в его сломленное тело, но лучше не становилось до сих пор. Кости болели, мышцы ныли, тошнило. Он чувствовал каждый, даже самый мелкий, тëмно-фиолетовый синяк на теле. В палате только немного шумели все эти приборы — и ни одного звука больше, но его не оставили наедине с собственными демонами.

Джессика сидела на стуле в углу палаты, склонив голову, и тонкие полосы лунного света путались в волосах. Странно, это даже красиво. И удивительно почти как факт, что она до сих пор здесь. Зачем ей тратить столько времени на настолько жалкого человека? Эта заботливость чрезмерна, почти пугающа. И всë же еë присутствие здесь как маленькая искра в полночной тьме. Ориентир, знак, что однажды всë, возможно, будет хорошо. Не у него, но хотя бы...

Стоило немного сдвинуться, сесть в кровати — она подняла голову и улыбнулась. И от яркости еë улыбки всë внутри перевернулось, внутренности сжались в тугой клубок и в уголках глаз защипало от выступивших слëз.

Она не говорила ни слова. Подошла, обняла, позволяя уткнуться в еë тело и позволяя пачкать одежду слезами.

— Джессик... Джесси, спасибо, — пробормотал, и силы кончились снова.

— Я не оставлю тебя, Джейк, не бойся. Я здесь, — сказала и погладила по спине, по шее, волосам.

Такая мягкая и тëплая, приятная. И на секунду, только на секунду показалось, что это даже хорошо, что если бы она и правда могла остаться подольше... И внутри что-то шевельнулось. Не больно, а даже немного приятно, ненавязчивая щекотка кончиком мягкого пера. Так...

— Знаешь, почему я не рассказал о них?

— Не уверена, — Джессика качнула головой. — Но причина наверняка была.

— Они оставили мне призрачный шанс на жизнь, — глубокий вздох. — Для них это вроде игры. Дотянуться до ключа сам я не мог, но пытался снова и снова.

Потому что тогда, избитый, растоптанный под тяжëлыми ботинками этих людей, он на секунду подумал, что, может, смерть — это не так уж хорошо. Особенно такая: в залитом кровью подвале, жалкая и бессмысленная, как у отравленной ядом крысы. Может, даже его пустое существование немного лучше. В момент, когда разум раскололся настолько, что он увидел несколько лет как мëртвую дочь такой светлой и настоящей... В нëм как будто щëлкнул переключатель, заставляя желать и бороться снова. Но заряд закончился снова, и вот он — в больничной палате, ещë больше потерянный и виноватый. Теперь ещë и перед Джессикой и Глорией.

— Тогда они просто чудовища, Джейк! Как люди вообще могут вести себя так?! — еë щëки горели, и в сочетании с еë рыжими волосами казалось, что ярость всю еë превратила в яркое пламя.

— Они способны на большее, Джесси, — вздохнул глубоко, отчаянно. — Но главное в другом... Они без проблем могут выяснить, кто мне помог и сказал ли я полиции правду. И я — а главное, вы с Глорией — в безопасности, пока всë случившееся будет похоронено в тех подвалах.

— Но это же... Это кошмар какой-то! Нужно что-то делать!

— К сожалению, это реальность. И бороться с ней... Не для меня.

— Но!..

— И ты тоже не будешь... Пожалуйста.

— Джейк, но...

— Я не хочу ещë и тебя потерять.

Прошептал и отвернулся, закрыл рот ладонью.

Это... Что вообще он только что сказал? Одна из самых неправильных фраз, которая срывалась с его губ. В обычный день он ни за что бы ни позволил себе такой позорной оговорки, такой глупости... С чего бы ему вообще бояться потерять совершенно чужого, но такого нежного и тëплого человека? Чëрт возьми. Просто глупость. Он не... Должен был говорить этого. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Потому что его мимолëтные догорающие желания и всë остальное... В конце концов это не имело никакого значения. Он просто дал Джессике ещë один — сто первый? — повод считать его странным и совершенно безнадëжным. Может, повод оставить его в одиночестве. Но в конце концов... Для неë так лучше. Намного, чëрт возьми, лучше.

И всë же... Какой бесполезный идиот. Не способен даже удержать собственный язык за зубами, когда это особенно необходимо.

— Джейк, знаешь... 

— Да. Прости. Это было неуместно. Извини.

— Мне ты тоже важен.

Он не верил своим ушам и не мог найти хоть каких-нибудь слов. Просто дрожал, глядя на еë лицо снизу вверх.

— По... че... му...

Тело содрогалось всë сильнее, из горла вырывались сиплые всхлипы. Джессика должна была просто оттолкнуть такое жалкое существо. Это даже для еë заботливой сущности слишком! Сколько раз за последние сутки он вот так жался к ней и пачкал вот так?

— Это сложно объяснить словами, — ей должно уже стать противно от такого поведения... Но почему Джессика до сих пор улыбалась. — Я просто чувствую твою добрую душу за всей этой маской. И у меня в груди так тепло, когда ты рядом.

— Джесси...

Что за странные слова. Почему она... Просто хотела успокоить? Нет, нет. Джессика редко лгала, не с еë ярким взрывным характером придумывать что-то в один момент. И если это правда, если каким-то образом ей правда не противно... Джейк подался вперëд и приобнял еë сам. Она вздрогнула, но даже не отстранилась, только погладила по волосам.

— Конечно. Я побуду здесь с тобой подольше. Ты больше не один, слышишь?

— Но я... Если честно... — дрожь снова била тело. — Не должен находиться здесь дольше. Мне нужно уйти, обязательно.

— Какой же ты непоседа, Джейк. Сейчас тебе нужно отдыхать и восстанавливаться, хорошо?

Он молчал. Этого... Этого не поймëт даже она. В это воскресенье ему обязательно нужно было оказаться далеко отсюда.