Ацуши был человеком широкой души, и, пожалуй, уж слишком. Чтобы у Накаджимы не попросили, он всегда готов ответить помощью, взять обязанности на себя. А почему бы нет? У всех разные беды случаются, а он и рад делиться своей добротой. Мировоззрение школьника до боли было наивным: делай добро, и мир станет чуточку лучше. И ничего впрочем из ряда вон выходящего нет. Каждый строил свое мировосприятие на какой-то благодетели. Судьба после тяжёлого детства даровала ему радостное юношество. 

Лишь бы боком не выходило, как сейчас. Его уговорами и спорами подбили взяться за интервью с местным писателем, который манил всех школьников, будучи страшной городской легендой. Черт бы, его побрал соглашаться. Уж лучше оставаться пугливой курицей, зато живой, без среза на шеи или где-либо. 

И как-то случилось, что с самого утра день не удался. После чудесного завтрака, которые много лет назад ему лишь во снах снились, у него скрутило живот, что дошло до тошноты. Мать предлагала остаться ему дома и сходить к врачу. Мало ли отравление, однако с горем пополам Ацуши убедил её, что у него случилось несварение и что это в порядке дел. Мол, желудок все ещё не привык к здоровой домашней еде отличной той, чем кормили в приюте.

Но живот скручивало в течения дня, в тревоги он и болел, и то и дело норовило стошнить. Казалось бы, юноша сам себя накручивает по поводу сегодняшнего интервью. Ацуши тщательно подготовился к нему. Чуть ли не заучил вопросы, привел себя в порядок: надел чистую форму с бежевым кардиганом, нашёл даже чёрный галстук в шкафу, причесался хорошенько, взял с собой блокнот с ручкой и диктофон. В течения дня вопросы вальсом кружили в голове. На переменах он бормотал себе их под нос, будто какой-то умалишенный.

– Ты слишком серьёзно подходишь к этому интервью, Ацуши-кун, – бросил Чуя на обеде. Они сидели в крохотным парке подле школы.

В парке росло нескольких низких елей и пихты, множество кустов, а вдоль газона выставлены камни, кажется, той же породы, как и на входе в школу. Через дорогу был небольшой еловый лес буддийского храма с белыми изваяниями монахов. Ацуши не верил в них, но мельком поглядывал на храм с мыслью помолиться перед мероприятием за свое здравие и благополучие.

– Ничего подобного. Любой бы на моем месте отнесся ответственно к этому заданию, –  грустно поглядывал на свое бенто Накаджима. Аппетита не было от слова совсем, видимо, слишком нервничал.

– Неа, никто бы не взялся бы за задание просто, – беспечно жевал свой обед Чуя. – Хочешь ещё байки расскажу?

Школьник отказался, помотав головой и чуть не позеленев от мысли об очередных пытках, расчлененках и убийствах. Ему и так было тошно, не хватало ещё протошниться перед следующими занятиями и сидеть никаким остаток дня. Но когда чьи-то отказы останавливали Накахару?! 

Рыжий и наглый, так описал бы его Ацуши добавив, что одноклассник похож на рыжего котенка. Чуе не слишком повезло с ростом, что было больной темой для него. Не то, чтобы он остро реагировал на выкрики подобно: «Пей больше молока, Накахара. Говорят, кальций полезен росту». Но недовольное лица была подобно вечному выражению мордахи персидского кота. Стоит отметить, что школьник был хорош в поэзии и часто писал стихи в стол. Несмотря на свою напыщенную уверенность, местами он был скрытен в своих хобби. 

О увлечении музыкальной поэзии он поведал клубу спустя три года состояния в нем. В общем-то, местную шайку литераторов это не удивило. Следующим шагом от изучения и анализа литературы становилось занятием им. В клубе плюс минус все да пробовали себя в прозе, поэзии. Чего уж, даже Ацуши пробовал писать небольшие рассказы. Но никому о них не поведал. Не заслужил, слишком стыдно. Все это было детским лепетом, в сравнении со стихами Чуи. 

– Я слышал, что в мафии Дазай попал лет в пятнадцать. И был свидетелем смерти предыдущего босса, – Накахара буднично поедал свой сэндвич с яйцом, взобравшись повыше на спинку лавки. – Самый молодой и жестокий руководитель мафии. Собственноручно снимал кожу с подозреваемых и... 

– Достаточно, – воскликнул Ацуши, хлопнув крышкой бенто. Живот скрутило от мысли представлением снятия кожи с живого человека. – И кто только придумывает эти истории? 

– Ты о чем? 

– Я в смысле, если Дазай-сама был в мафии, откуда о нем столько историй. На каждой легенде школьника уже можно выпустить сборник преступлений и грехов Дазая Осаму, – Ацуши разглядывал кучерявые облака на голубом небе. Воздух стал ощутимо прохладнее, природа уходила в скорый зимний сон. Кистью акварели по васи рисовались яркие листья на деревьях, ярче всего пылали листья кленов, которые вот-вот забагровеют на горе и в Симукаппу. 

– Отличная, кстати, идея. Издать лимитированное собрание историй про мафиози. Надо будет предложить Куникиде-куну. За одно спрос на клуб поднимем, а ещё если это выкатим после интервью, – Чуя тянул за свой чёрный чокер всерьез, раздумывая над шуткой Ацуши. Всё же иногда его пугали некоторые люди. – Сейчас же займусь этим. 

Ацуши помотал головой в сторону уходящего Чуи, если тот загорелся чем-то, его кажется невозможно было остановить. Будто он обрастал сверхспособностью летать и сносить стены на своём пути. Таким, конечно же, его видел один Накаджима. Словно давая способности каждому, упрощал личность человека. Так, Куникида бы мог получать все, что было записано в блокноте; Акико исцеляла других, только в предсмертном состоянии;, Кэнджи сворачивал своей силой реки и горы;, Акутагава обзавелся бы колючим плащом, чтобы других не подпускать к себе; а Рампо... Ну, он уже супер умный ему и способность не нужна. 

А что насчёт себя? Эх, жаль, ответа Ацуши не знал и не мог дать себе самому какую-нибудь особую способность. 

Перерыв пролетел в раздумьях о способности, которой, безусловно, никогда не будет у парниши, но не вредно помечтать. Услышав звонок, словно через пелену, школьник рванул в кабинет. Не хватает ему ещё в лапы дисциплинарного комитета попасть: Гин и Тачихара во главе с Хигучи. Первые два не столь страшны, как последняя. И именно к ней на руки лучше не попадать от слова совсем. 

– Ну, малец. Удачи, отпишись, как освободишься. Чтобы мы знали, начать собирать тебе деньги на похороны или нет, – Куникида хлопнул Ацуши по плечу в своей излюбленной манере. 

Они с немногочисленным составом клуба собрались перед школой после занятий, часть учеников уходила домой, растекаясь водой вниз по горе. Другая часть ещё оставалась в школе, в клубах, на дополнительных занятиях. 

– Если что, бей между ног и уноси свои, – к чему-то пояснил Чуя, получив презрительный взгляд Куникиды. – А что? Рабочая схема в восьмидесяти процентах. От удара по яйцам ещё очухатся надо. 

– На себе проверял, Чуя-кун?! – съязвила Акико. 

– Ой, заткнись, – скрестил руки на груди Накахара, немного надувшись. На что высокая темноволосая девушка рассмеялась. Золотая бабочка поблескивала на полуденном солнце. 

– В любом случае, удачи. Рампо сказал, что все будет хорошо. Значит, так это и будет, – немного успокоила Акико школьника, что стоял и мнул ручку своего школьного рюкзака. 

– Спасибо, ребята. Не такой уж, наверное, страшный господин Дазай, к тому же он так скоро ответил на наше письмо, – тут уже утешал себя сам Накаджима. Ничего не будет. Раз Рампо-кун так сказал, значит так и будет. 

Попрощавшись с клубом у школы, Ацуши пешим ходом направился к дому писателя. И чего только он не выбрал место по нейтральнее? Конечно же, школьник слышал об отшельническом образе жизни Дазая, так бы, наверное, было удобнее всем, но с другой стороны шумная обстановка будет отвлекать. Сам же Дазай жил в глуши леса: тишина и умиротворение.

Думая над этим, Ацуши как-то даже начал завидовать писателю. Он живет в тишине, и единственную мелодию для него играет сама природа. Шелест листвы, пение птиц. Никаких назойливых машин и людей. Что ж, такова была его маленькая мечта в приюте, где приходилось делить комнату десяткам детей. Ни о каком личном пространстве не шло и речи. По сей день Накаджиме трудно поверить в свою личную комнату, личный футон и шкаф, личный стол для занятий. Благодать. Просыпаясь от кошмаров во тьме ночной, Ацуши щипал себя за руку, чтобы осознавать реальность своего окружения.

Асфальт обрывался где-то через сто метров от школы, дальше была дорога, выложенная галькой. Низкие дома растворялись выжженых осенью полях. На окраине находилось поле для бадминтона, старый раскинувшийся дуб. Чем дальше к лесу, тем больше редел человеческий оплот. Войдя в сам лес, Ацуши удивила глухая тишина вокруг. Шагни назад и звуки переменятся.

Наблюдая за желто-красным куполом над головой, он придумывал чудесные описания массивов, как случайно и не ощутимо природа капала яркими красками по полотну лесов и гор. Школьник повторял заученные десять раз вопросы к беседе, пытался представить её саму. Но давалось представление очень тяжело, он не понимал и не знал саму личность Дазая, чтобы смоделировать ситуацию.

Он подходил к деревянному домику с низким забором, что оказалось для Ацуши странным. Он думал, что писатель живет за десятью стенами и к нему ужасно сложно попасть в дом. Прямо перед домом был небольшой садик. В окружении желтой листвы раскидных кленов место казалось умиротворенным. Отличное место отдыха после нескольких лет работы в мафии. 

Чем ближе был дом, тем сильнее беспокоился Накаджима. К заборчику уже начали трястись руки. Он остановился прямо перед воротами, если это можно было так назвать. Невольно взглянув на часы, юноша обнаружил, что пришёл чуть раньше положенного, минут на 10

Как же, удачно, что в саду разгуливал молодой мужчина в упрощённом темном кимоно и темно-синем хаори. Он мягко касался низких кустов, будто разглядывая в них что-то невиданное, сказочное, вертя в другой руке лист клена. Тёмно-каштановые волосы лежали непослушно, словно хозяин давно их не расчесывал. Самым пугающим и грустным для Ацуши оказались бинты на шеи и предплечьях, о которых он слышал из городских легенд, но не думал, что мужчина в них целыми днями ходит. И чего страшного сотворила с ним жизнь, что он вдоль и поперёк окутан марлей.

– Простите, – сорвался голос Ацуши, отчего тот побагровел. «Ой, стыдно-то как», – подумал нервный школьник.

– О, привет, – обратился к нему мужчина, переводя на него карие глаза. 

– Я пришёл к Дазаю Осаму, – произнёс, прочищая горло юноша.

– Это же я, – указал на себя Дазай, глупо улыбнувшись. – Я думал, никто не придёт.

Мужчина открыл калитку в сад и пропустил школьника вперёд себя. Ацуши заметил, что от него пахнет мылом, как и от Куникиды, но без прочего в его аромате был ещё запах дыма сигарет. Писатель провел его до энгавы, усевшись на него.

– А тебя как звать? – глядел на него серьёзно Дазай.

– Накаджима Ацуши. Забыл, перенервничал немного, – мужчина вновь состроил полуулыбку, только не такую глупую как прежде. И не такой уж страшный мафиозник этот человек, но бинты все же смущали. 

– Где тебе удобно, Ацуши-кун? Тут или в рабочем кабинете вести беседу?

– Мне интересно взглянуть на ваш кабинет, если можно, – замялся Ацуши. Беспокойство за свою жизнь немного спало под давлением интереса.

Как же работали настоящие профессиональные писатели, если так можно было назвать Дазая Осаму? Ацуши, на самом деле, ожидал творческий беспорядок или абсолютную чистоту комнаты. К его удивлению, это было не то и не другое: небольшая серая комната с котацу ближе к правой стене, на ней же висела одна маленькая фотография в коричневой рамке. На столике лежала кипа скомканных бумаг. Сэдзи в другую часть дома были расписаны в красный листья клена и лилии. На противоположной стене висели маски кицунэ. Вроде было чисто, но в тоже время было ощущение ее фальшивости. Стоило ли ожидать, чего-то сверхвыдающегося от деревенского писателя. 

– Не впечатлило? – мужчина расположился на татами по середине комнаты. 

– Здесь уютно, – ответил юноша, сев напротив. В принципе, в этом не было лжи, сам бы Ацуши работал в таких условиях хоть каждый час, каждый день без сна, хотя последнее уже слишком. 

Накаджима достал из своей сумки, блокнот с вопросом и диктофон, ощущая как за каждым его движением следила пара пустых карих глаз писателя. Не смотря на внешнюю расположенность к беседе, юношу не покидало ощущение фальши в этом жесте. Стал бы действительно уважающий себя писатель участвовать в интервью каких-то школьников? Может быть, в зависимости от своих моральных ценностей и свободы времени, которого, кажется, у Дазая в избытке. Мужчина улыбнулся скромно, терпеливо ждал, когда Ацуши соберется с духом и начнёт интервью. 

– Вопросы мы составляли с клубом, и они скорее даже просто интересуют юных литераторов, школьников, – Ацуши говорил немного тише повседневного тона, тревога сменилась неловкостью от пристального взгляда писателя. 

– Вопрос про мафию есть? – рассмеялся Дазай. – Всё жду, когда выпустят сборник всех легенд обо мне. Название было бы такой «Как Дазай в мафии был и убежал от неё в 18»

– Я предложу это Накахаре-куну, – неловко улыбнулся Ацуши. Не подобной беседе он, конечно, ожидал. Не ясно, чего он вообще ждал. 

– А то есть работа уже ведётся?! – как-то радостно хлопнул в ладони Дазай. – А мне можно присоединиться? 

– Эм... Наверное, – пожал плечами школьник. Ацуши как-то неосознанно отсел чуть назад от мужчины. И это великий и страшный мафиози? Он же готов печатать мифы про себя самого на ряду со школьными байками. – То есть, я уточню у ребят этот вопрос. 

– О, было бы отлично. Ах, да вопросы, – протараторил мужчина. 

– Как известно, вы родом из Йокогамы. Что же вас сподвигло переехать сюда, в Симукаппу? – Ацуши старался установить визуальный контакт с Дазаем, но получалось плохо, и глаза сами сфокусировались на фотографии за ним. На нем было три человека все в костюмах. По бинтам школьник узнал в центре Дазая, который выглядел немного моложе нынешнего. Мужчина слева был старше и выделялся круглыми очками, а человек справа был в светлом плаще и незаправленной рубашке. 

– О, мой друг сказал, что осень мне к лицу, – Дазай театрально прикрыл левый глаз свежим листом клена. – Будто бы моему меланхолическому характеру нужен холодный, суровый климат. Понятия, не имею почему именно Симукаппу. Но отмечу здесь «цветение» кленов начинается в сентября, не то, что в Киото. 

– То есть вы наугад выбрали место для новой жизни? – удивился Ацуши, пока мужчина, оторвав от него взгляд, вертел в руке кленовый лист. 

– Да, ещё и не по трезваку, если быть точным, – зевнул писатель. 

Дазай был не пугающим, он просто был странным. Напущенная эксцентричность немного раздражала Ацуши. Будто все было уловкой, чтобы избавиться от скуки мужчины. Правда, сама мысль, что это большая шутка над их клубом, чуть ли не злила его. 

– Как безответственно, – тихо прошептал Ацуши, рассчитывая не быть услышанным. 

– О, вот, Анго также сказал. Говорит: это в трех часах езды от Токио на поезде. Зачем тебе оно? Можно же было выбрать домик поближе к Йокогаме, просто в сельской местности, – оживился Дазай. – Правда, мне не хотелось просто в деревни жить. Мне хотелось уехать от старой жизни, попробовать нечто новое. 

– «От старой жизни» в смысле... 

– Я не был мафиозником, – прервал его, нахмурившийся Осаму. – Понятия не имею откуда такой слух, но он крайне нелепый и смешной. Поэтому пусть существуют. 

– А как получилось, что вы начали писать? – уже оживился Ацуши, немного успокоившись от слов писателя. К слову, тот говорил складно и речи, пусть и нелепые, лились из его уст мёдом. Накаджима словил себя на мысли, что не против был бы послушать его рассказы, написанные им же. 

– Метод психотерапии. Тоже друг порекомендовал. Он, конечно, сказал, что надо писать дневники самочувствия. Ноооо... это так скучно. Так, почему бы не вспомнить свое литературное юношество. 

– Вы в юности писали уже? 

– Слишком много мыслей не укладывается в этой голове, – Дазай легонько постучал себя по голове. – Их нужно немедленно записывать на бумагу. Думаю, заниматься подобным в порядке дел литературного клуба? Каждый второй небось поэт и прозаик. 

– Есть такое, – нервно улыбнулся Ацуши, вспоминая про Чую, Акико, Акутагаву. – Я читал ваши повести. 

– Ох, и как? – пустые глаза Осаму оживились. 

– Некоторые из них наполнены печалью, в некоторых чувствуется вера в человека. Но мне почему-то кажется, что эти рассказы пишет глубоко одинокий и печальный человек. 

– Вот, как, – опустил взгляд Дазай. – Вопросы. Что там дальше? 

– Над чем вы сейчас работаете? – спросил Ацуши, оставив без внимания снизившийся тон голоса писателя.. 

– Оу, ну это ясное дело секрет. Никаких спойлеров. 

– Вы буквально прислали ответ на черновике своей работы, – отметил Ацуши, доставая свёрток из блокнота. 

– Это же черновик. Подумаешь, – вырвал Дазай страницу из рук юноши и скомкал его. Накаджима был недоволен, но нечто подобное ожидал. Он заранее переписал обратную сторону ответа себе в личный блокнот, так уж его зацепили те слова на обороте. 

– Может вы могли бы дать советы юным писателем? – задал очередной вопрос школьник, даже не глядя на список составленных вопросов, ни к чему. 

– Наверное, самое банальное: читать и писать. Через труд и усердия человек растет и добивается успехов в своем ремесле. Что литераторы, что художники свои работы и картины пишут. Как и любой другой навык, писательство нужно оттачивать, изучать новые приемы. Не бояться и стыдиться своих первых работ. Это такой же ценный опыт, как пережитое событие в твоей жизни, – завершил мужчина, немного улыбнувшись. – Ты сам пишешь, Ацуши-кун? 

– Нет, куда мне. Я не столь талантлив, как вы или мои друзья, – замялся Ацуши, почесывая затылок. 

– Ты меня не услышал. Таланта не существует, это огромный труд, – Дазай смотрел прямо в глаза, немного склонив голову на плечо. Безусловно, он был согласен с его словами, но свои труды Ацуши хотел хранить лишь для себя. Согревать свое сердце в особенно грустные вечера над пустыми листами. 

– В любом случае, это лишь не важный сегмент. Мы все-таки говорим о вас, Дазай-сама. 

– Тогда, чтобы ещё хотел спросить? Можно вне составленного списка, – Дазай встал со своего места и уселся за котацу, накрыв ноги одеялом. Кленовый лист полетел на стол, куда в сторону, сам же писатель листал кипу бумаг. Неужели ему уже наскучила их беседа? 

У Ацуши скрутило живот. Готов был прямо под землю провалиться. Он был не самой яркой звездой клуба, не самым успешным учеником в классе. Сейчас юноша чувствовал как никогда ничтожно на фоне мужчины. Стоило ожидать иного, когда перед тобой человек занимающийся литературой не первый год. Человек с горящим к этому делу сердцем, но вместе с тем внешне холодным и странным. 

– Ты мне нравишься, Ацуши-кун. Я правда думал, что если кто и придёт, то будет крайне не заинтересованная личность, – прервал недолгую тишину писатель. – Весь извелся, перенервничал. Вопросы заучил. Достойно похвалы. 

– Ну, не сказать, что так это и было бы. Мои друзья очень хорошие, и пожалуй в литературу лучше моего понимают. Я вот, например, медленно читаю книгу. Пока прочту одну, ребята прочтут десять, – развернулся к Дазаю Ацуши. 

– Тут дело не в количестве, а в качестве. Нет, ничего плохо, что ты смакуешь книгу месяцами, – он взял ручку и начал что-то черкать на исписанных листах. 

– Мне было бы интересно послушать, как вы читаете ваши истории, – признался Накаджима, как улеглась боль в животе. 

– Да? Лестно, – вновь оживились глаза Осаму. Ему явно нравилось, что к его творчеству проявляют внимание. Видимо, тешилось писательское эго. Он оглянулся в поисках чего-то в комнате. – Подскажи время?

Ацуши посмотрел на свои часы, было десять минут пятого. Каким мимолетным оказалась их беседе, в принципе, что-то интересное он выцепил из беседы. Остается лишь написать статью для колонки. 

– Пора бы тебе уже собираться. А то, когда ещё выйдешь из леса. Стемнеет уже, – Дазай встал из-за котацу и направился к энгаве, школьник последовал за ним впопыхах, закинув вещи в сумку. 

За верхушками высоких елей, кленов небо сгорало в розовым пламенем. Лучи закатного солнца рвались через древесную клетку, падая обрывками на дом и сад. Накинув кроссовки, Ацуши поклонился мужчине, который остался на веранде.

– Спасибо вам за беседу, Дазай-сама, – поклонился юноша мужчине, который лишь кивнул в ответ.

– Тебе спасибо. Приятно было познакомиться и пообщаться, особенно с тем, кто не боится городских легенд, – он положил руку в рубаху кимоно. – Ох, и обязательно пришлите мне одну газету с итоговым материалом.

– Хорошо, – попрощался Ацуши с писателем. Кажется, мужчина ещё долго смотрел ему в спину, провожая его взглядом до тех пор, пока он не растворился за горизонтом. 

На выходе из леса, появилась сеть, и телефон начало буквально разрывать от уведомлений в кармане. Не доходя до школы, Ацуши вытащил его. 

«Я живой», – написал коротко он. Сейчас не хотелось вести долгие речи о встрече с писателем. Что, как, зачем и почему? Хотелось просто скорее вернуться домой. 

И все же его первое предложение, что Дазай Осаму одинокий и печальный мужчина верны. Пусть внешне по нему не скажешь, но карие глаза с багровым блеском говорили за него все. 

Интересно, какая бы способность могла быть у Дазая?

“Отменяем сборы на похороны, начинаем сборы на годовой абонемент на отядзукэ для Ацуши”, - ответил Куникида.