Дыхание сперло, невероятно душно, хотелось снять с себя кожу, лишь бы спала жара и духота. Сломать ребра и вскрыть грудь, чтобы чаще билось сердце. Никакой клетки из костей, никаких багряных красок на руке.

Горло болело невыносимо, жгло по линии вдоль. Он тупо глядел на обрывок верёвки, что висела с балки в небольшой комнате общежития. Будто окутанный бледной пеленой, Осаму не слышал, не видел и не говорил. Слезы горько щипали глаза, магмой скатываясь по щеке, обжигая посиневшую кожу. Попытался вздохнуть, больно, ребра ветвями вросли в лёгкие, тянуться к бешено бьющемуся сердцу.

Зарывшись в собственных дрожащих руках, Дазай рыдал, словно большой ребенок. Будто и хорошо, что петлю срезали, но в тоже время какая катастрофа. Который раз это случилось? Один. Два.

Безумно стыдно, что его видели слабым, ничтожным и немощным. Никогда не было ему места в этом мире, он неправильный пазл в огромной картине социума. Просто нелепый квадрат, что не соединишь с кем-то или с чем-то. Стыдно было за свое существование, отчего дыра в груди разъедали стенки внутренних органов, того дойдёт и до мозга.

— Прекращай, — едва он уловил голос из мрака, в который пробился луч полуденного солнца. — Нельзя так жить.

— А как жить? — яростно вскрикнул Дазай, захлебываясь в слезах и давясь собственным голосом. Горло разодрало от этой попытки подать голос, признак пресловутой жизни. Он тяжело закашлял, что пришлось развернуться на живот и выпустить, кажется, давний завтрак из желудка.

Было стыдно, теперь стало тошно от такого собственного вида: красный и опухший от слез, так ещё и в собственной блевотине. Словно бы это не был его обычный вечер после баров и увеселительных кварталов. Ни телом, так душой он точно умрет.

Дазай все так и не вырос из своих подростковых амбиций, мыслил как пошлый школьник в тринадцать. Алкоголь, курение, секс. Чего только не было за прошедшие три года.

— Дазай, — рука друга легла на дрожащее плечо Осаму. Голос звучал мягко, по-наставнически. Кем, впрочем, и был Одасаку. — Иди умойся и помойся наконец.

Осаму замотал головой. Не хочет. От всего греха, сотворенного им не отмыться. Если Бог был, то только гневный и яростный. Он лишь наказывает за грехи. Нет, никакого рая, не существует. И ему место в особом котле ада.

— Иначе я сам тебя затащу в общую ванную. Тем более, падать дальше лицом уже не куда, — начал его поднимать Ода.

— Нет, — он высвободился из сильной хватки Сакуноске и отпрыгнул в сторону. Дазай вытер одной рукой грязный рот, другой «горящие» дорожки слез на щеке. — Я сам.

Расстегнув пару пуговиц на рубашке, он рылся в шкафу в поисках чистой одежды и полотенца. Оставив одного Оду в комнате, Осаму вышел в общую ванную блока: серая, с мерзким ярким больничным светом, да и к тому же пахнущая сыростью и плесенью. Однако выбирать не приходилось, мыло и мочалку в руки и вперёд.

Разматывая бинты на теле, он смотрел на красную полосу на шее в отражение треснувшего грязного зеркала напротив. Болезненно худой с белесыми шрамами по всему телу, некоторые из которых были ещё свежие. Мерзость, тошно смотреть на себя самого. Не будь зеркало имуществом общежития, давно бы его уже разбил: ни хочу смотреть на себя такого.

Горячая вода была сравнима с кипятком, помогает немного отрезвиться после происшествия. Запах обычного и самого дешёвого мыла немного успокаивал разгоряченный разум. Одним мылом едины и для волос, и для тела. А разница? Каштановые волосы хрустели после мыла, подобно сырому сену, но зато были чистые. После горячего душа хотелось чесаться от раздражения на коже. Вот, Дазай и расчесал пару шрамов на запястье, сняв с них корочки. Ярко-красная кровь выступала каплями и растворялась в водяных испаринах на руке.

Спешно обтеревшись и накинув на себя короткую рубашку с брюками, Осаму вернулся в комнату. К этому времени Ода немного её привел в порядок: снял петлю с балки, вытер «завтрак» с пола, собрал в стопку все разбросанные листы, и неспешно мыл собранную неделями посуду. На небольшой плите в две конфорки, даже кипело что-то.

— Выглядишь уже лучше, — ответил Одасаку, вытирая руки о чистое полотенце. Порылся в шкафу?

Дазай промолчал, стыдливо не поднимая взгляда на друга. Он присел на заправленный футон, приобняв себя за колени. Надо же было забыть, что Ода сегодня придёт по вопросам сборника декадентов. Такая важная деталь, но со вчера было так дурно и невыносимо. Ни бессмысленные избиения полов, ни полоскания до крови рук, ни даже дешевое саке не могли забить и заполнить дыру в груди.

— Подумай, Дазай-кун, — сел напротив Ода. — Если тебя так душит город, переезд лучшая идея.

— А лучше станет? — как-то наивно звучал он. Впрочем, таким порой Дазай являлся близким друзьям, кто-то даже посмеивался, что больно он уж женственный какой-то.

— В зависимости, хочешь ли ты этого и будешь ли с этим работать. Могу лишь сказать, место там тихое, красивое, особенно осенью, — Ода заправил прядь его мокрых волос за ухо. — Про попытку Анго я не скажу. Он и так периодически переживает, что ты действительно без предупреждения исчезнешь и ищи потом твой остывший труп по каналам.

— Я не записывался к вам в сыновья, — нахмурился Осаму. Забота, как болезнь заразительна и опасна. От неё Дазаю становилось дурно, словно что-то было не так. И такого ни в коем случае не должно случаться с ним в жизни. Но Анго и Ода не спрашивали: и поддержат, и люлей дадут, если надо. Их пощечины после попытки отравиться он не забудет никогда. Больно все-таки было.

— Не дуйся. Занялся бы чем полезным. Например, на занятия уже сходил бы.

— Там скучно. Я все это уже знаю, к чему эта бесполезная трата времени, — он все ещё избегал взгляда с Одой.

— Тогда пиши. Кутеж тоже пустая трата времени, — потрепал за волосы Сакуноске.

— Это хотя бы весело.

— Это временное утешение. Нет, ничего такого, что вы собирайтесь с Ибусэ-саном гулять. Меньше бы ты прожигал юность, Дазай-кун.

Дазай промолчал. Будто он не слышал нотации вновь и вновь. Нет, конечно, Ода был прав. Он слишком сильно погрузился в грех, что пал на дно, понятия не имея, как выбраться из трясины. Дотянуться рукой до поверхности. В общем-то, декаденты уже ему протянули руку, но вытянуть из затянутого в пески, повязанного крепко накрепко водорослей им не удалось.

Одасаку сварганил суп из имевшихся продуктов. Что ж, на пустой желудок это показалось божественной едой. Обсуждение содержания сборника они оставили на потом. Ода просидел с ним до самой вечера, когда воздух чуть остыл. Поднялся ветер, принесший сладкий аромат персикового дерева.

— Тебе не пора? — спросил Дазай, уложенный на футоне.

— Уйду, когда ты уснешь, — ответил Одасаку, сидевший рядом и читавший книгу.

— Это может быть долго, — все пытался выпроводить друга Осаму. Ему было до боли стыдно, что тому приходится возиться с высокорослым ребёнком. Чего там, он и был высокорослым ребёнком.

— Я могу подождать, — продолжил Сакуноске листать страницы.

Дазай отвернулся, уткнувшись взглядом в открытые окна. К вечеру город начинал играть новыми красками, одно печально: звезд не видно. С улицы доносился людской шум, столько ненавистный и непостижимый. Однако тот усыплял, и очень хорошо. В голове было пусто, хотелось лишь скорее уснуть. Пропустить час, когда уйдёт Ода, проснуться через день, а лучше два. Может боль сама уложиться? И почему не было обезболивающего от душевной боли? В белых круглых таблетках, в таких же, которых пьет Ода.

— Я хочу переехать, — тихо сказал Осаму.

— Вот, как. На остров Хоккайдо или по ближе? — кажется отложил книгу Одосаку.

— Ну, туда куда ты предлагал в Люпине, — хмыкнул он. — Желательно как можно скорее. Устал.

— Понял.

Дальше обсуждения не пошли. Дазай все смотрел на окно, медленно закрывая тяжелеющие веки. Уснул. Однако он все же услышал через дремоту, как щелкнул дверной замок. Комната опустела, как и на душе.

***

На перроне станции Урава в Сайтаме было шумно. Люди, подобно муравьям, спешили на рейсы, прощались с кем-то у вагонов. Со станции было несколько путей отправления: в Токио, дальше в Йокогаму, или же в глубь страны, дальше на северо-восток.

Дазай стоял поодаль в бежевом плаще, несмотря на сегодняшнюю жару. В одной руке он держал чёрный чемодан, с крохотными пожитками к восемнадцати годам: какая-то одежда, куча черновиков, альбом для акварели, небольшой набор самой акварели с кистью (купил как-то на первые гонорары с издания), дорогие перьевые ручки (подарок от Дана), бутылка саке (это уже передал Ибусэ в честь переезда). Другая рука сжимала билет в кармане, который купил Ода.

Он был подобно неуверенному подростку, стоял сжимался на месте, будто пытаясь занять как можно меньше места на платформе. Все пытался разглядеть в толпе сопровождающего, но удавалось плохо. Тем не менее, настроение было намного лучше прошлых дней. Быть может в нем взыграла детская любознательность. Поездка в другую часть страны. Очень далёкая. В её предвкушении он даже не спал всю ночь, болтая ногой в размышлениях о новой жизни. Мысль об изменениях приводила нервные окончания в какой-то неописуемый восторг.

— Извини, застрял в метро, — пытался отдышаться возникший из толпы Одасака с рюкзаком за спиной.

— Я мог бы уже прыгнуть под поезд раз десять, — драматично хмыкнул Осаму.

— Ты бы прыгнул один и насмерть, балбес, — легонько занес руку Ода по затылку Дазая.

— Ай-ай-ай, какой ты жестокий, Ода-кун, — почесал Осаму голову. — И далеко же вы выбрали жилье. Я когда говорил, что «далеко», не имел ввиду 4 пересадки на поезде.

— Честности ради, на самолёте было бы быстрее, но как же элемент приключения, духовного «recharge», — сунул в карманы руки Сакуноске, довольно поглядывая на Осаму.

— «Recharge» слов-то каких набрался, — буркнул Дазай.

— Больше жалуйся. Ощущение твоей живости возникает, — улыбнулся Ода.

Они сели на поезд. Дазай расположился около окошка, чтобы разглядывать пейзажи за ним. Прозвучало напоминание о отхождения поезда с седьмой платформы. Чемодан он расположил под ногами, чтобы не забыть в пересадке.

— А чего семья неполная?! — надул губы «актёр».

— Цитата, — Ода прочистил горло. — «Ты хочешь, чтобы я через каждодневные сиденья в мунипалитете по 9 часов, согласился на тоже самое, но в дороге с Дазаем? Можно было на самолёте. Поэтому в следующий раз. Путешественники, блин».

— Ах, «мать» меня оставила, как жестоко, — закрыл руками лицо Дазай.

— Душнила, — пожал плечами Ода.

Нескончаемый ряд жилых домов, улиц спустя они пересели очень скоро на другой поезд на станции Омия. Оттуда им следовало ехать приблизительно четыре часа до Син-Хакодате-Хокуто на острове Хоккайдо. В пути за окном жилые массивы сменялись редкими городами и деревнями, уступая виду зелёным лесам.

Первый час Дазай молчал, но вскоре это ему наскучило. До Оды не докопаться, заснул как только они отъехали со станции. Приходилось развлекать себя разглядыванием людей в вагоне. И почему только вместо лиц он видел размытые фигуры? Бессмысленно, оставалось лишь вернуться к чудесному разглядыванию живопись за стеклом, словно движущаяся картина.

Ближе к следующей пересадке начал засыпать и сам Осаму, на смену Оде. Прижавшись нагретым солнцем стеклу, Дазай видел сон. Очень приятный и тёплый. Окутанный ароматом лилий и олеандра.в саду разгуливал беспечно.

Пересев в Хакодате, заснуть он не смог. Выспался. Теперь-то накучать Оде можно было вдоволь.

— А когда мы приедем? — ребячливо спросил он.

— Скоро.

— А скоро, как скоро? — дразнился Осаму.

— У тебя настроение появилось? — проигнорировал Одасаку вопрос.

— Есть такое. Но мне безумно скучно, Одасаку-кун, — потрепал за руку Дазай его.

— Сказку рассказать? — улыбнулся Сакуноске.

— Вот ещё. Я по-твоему ребёнок сказки слушать, — скрестил на груди руки Осаму и отвернулся.

— Тогда, слушай. Стоял тёплый весенний день. Хэйсаку пошёл в горы накосить себе сена. Солнце ласково припекало, и ленивому Хэйсаку захотелось отдохнуть и погреть спину…Ветер тэнгу - японская народная сказка

Дазай умолк, внимательно слушая сказку Оды. Конечно, он её знал, но послушать ее ещё раз не было лишним. Как ни странно, это угомонило высокорослого ребёнка. В конце пересказа Сакуноске всучил Осаму пару любимых батончиков шоколада, чтобы тот и вовсе успокоился и молча ел сладости.

От Хакодате дорога пролетела совсем уже незаметно, за наблюдением океана. Железная дорога пролагалась вблизи обрывов и пляжей. Голубое небо четко разрывалась на горизонте с темно-синими неспокойными пучинами вод. Часто мимо поезда пролетали назойливые чайки, которых так терпеть не мог Дазай в Йокогаме.

Очень скоро их накрыла зеленое одеяло из широколиственных и хвойных лесов. Станции были все меньше и компактнее, в конце концов они и сами остановились на одной из таких. Низкое посеревшее белое здание с цветными старыми скамьями на платформе. Уже на выходе как-то проще вздохнулось воздуха с запахом свежескошенной травы. Время клонило уже к закату. Стрекотали цикады и пищала всякая мелкая мошка. Было тихо.

Дазай уже давно снял свой плащ, но погода в Симукаппу ощущалась чуть прохладнее, чем в Сайтаме с утра. Он разглядывал местную природу, старую станцию, пока Ода, поглядывая на часы, не сделал первый шаг, войдя в здание. Осаму последовал скорее за ним.

— Простите, — он подошёл к женщине за окошком кассы. — Нам нужно добраться до средней школы. Такси ещё работает?

— Муниципальные в выходные не работают. Но можете попробовать выйти и поспрашивать местных водителей. Они иногда подрабатывают по выходным, — ответила тетушка в очках, пристально смотря на Дазая. Отчего тот немного поежился и спрятался за спиной Оды.

— Благодарю, — и он поспешил к выходу, а Дазай скорее за ним.

Как оказалось станция находилась на возвышении. Перед зданием был разбитый асфальт, недалеко стоял городской автобус. Оглядев парковку, Ода подошёл к стоящей старой машины марки тойота, уточная что-то у водителя.

— Дазай, — окликнул он, считающего ворон Осаму.

Без происшествий они доехали до местной средней школы, двухэтажное белое здание со странным камнем на входе. Видимо, он имел сакральное значение для этого место. Рядом со школой был небольшой парк со статуей мужчины. Знать бы, что такого он сделал, что ему возвели монумент. Через дорогу был небольшой высокой хвойный лесок с рядом белых изваяний монахов. Как пояснил местный, то было владение буддийского храма.

От школы они уже шли пешим ходом к дому. Солнце склонилось к закату, и пришли они к старому невзрачному зданию затемно.

— Напомни, откуда у тебя этот дом вообще? — Спросил Дазай следуя по заросшему и запустившемуся саду по мощеной дорожке за Одой.

— Я его купил очень давно. Сам думал сюда переехать, — он направился к двери на востоке дома.

— В такой глуши? — Осаму оглядывал зелёные деревья клена.

— А что? Чудесное место. Я тут был осенью, крайне красиво. К тому же, тут так или иначе проходят туристы. А значит и не такая уж глушь, — он с трудом отпер дверь и прошёл внутрь.

Первой гостей встречала пыльная небольшая прихожая с кухней. Дальше были три жилых комнаты и ванная. Самая большая была то ли для гостевых трапез, то ли рабочим кабинетом. Две остальные являлись спальнями. В доме не было ни света, ни воды, пока.

Дазай занес чемодан в одну из комнат и мирно изучал дом. Пока Сакуноске где-то откопал свечи, а спички сами собой нашли в кармане и не только у Оды.

Долго не раздумывая, они решили лечь спать после дороги. Пусть и на голодный желудок, но сон пересиливал их сильнее, Оду точно.

«На новом месте сплю, жених приснись», — посмеялся Дазай, укладываясь на футон.

Проснулся он в полдень от жуткой боли и ломки в теле. Спалось чудесно, без тревожных ежечасовые пробуждений. Даже кажется сон снился приятный, жаль он не помнил какой. По всему дому разнесся запах карри, так любимый Одой.

— Есть вода? — спросил Дазай, выходя на кухню. Он все ещё щеголял в трусах и бинтах, не накинув ничего перед выходом. Тому послужило пение китов в животе от голода.

— Я в город сходил, — ответил Ода, накладывая порцию Дазаю.

— Я не люблю карри, — оттолкнул он.

— Ешь говорю, она сладкая, — пояснил Одасаку. Осаму вернул себе тарелку и недовольно улетал то ли завтрак, то ли обед.

— Вечером я еду.

— Уже? — немного расстроился Дазай.

— Мы будем приезжать проверять тебя. Мало ли скопытишься втихаря.

— Я рад, что вы верите в меня.

— Не дуйся, кушай. Это пока так. Также мы с Анго будем высылать тебе ежемесячные выплаты, гонорары тоже через нас будут, — продолжал Сакуноске, не притронувшись к еде.

— Говорю же, родители. Жаль, документально нельзя закрепить, — усмехнулся Осаму.

— Ибусэ предлагал тебя отправить в психиатрическую больницу, — к чему-то пояснил Ода. — Возможно, стоило бы. Но много не узнать, за закрытыми дверями.

— Да, стоило бы, — кивнул Дазай.

Весь день ушёл на уборку дома. Наставления от Оды по поводу взрослой жизни, что да как. Где и когда покупать что-то для дома. Куда ходить за почтой. Как оплачивать счета. А Дазай внимательно слушал, чуть ли не записывал список. Уже к вечеру пришло время расставаться.

— Кстати, — они стояли у калитки. Ода вытащил из рюкзака фоторамку. — Это подарок от Анго. В тот вечер фотоаппарат был все-таки его.

Он передал Дазаю фотографию из Люпина, в четвертую их встречу там. Осаму улыбнулся, не по-шутовски, как всегда, а как-то тепло и по-настоящему. Отчего и сам Сакуноске расплылся в улыбке.

— Спасибо, — кивнул ему Дазай.

— Звони, пиши, в зависимости от возможности. Постараемся приехать скорее, чтобы помочь привести дом в порядок, заодно и навестить тебя, — Ода потерепал Осаму за волосы. — Ну, я пошёл.

Дазай ещё долго махал уходящему другу, глядя ему вслед. Он оглянулся на свой новый дом, и все о чем он думал это сад. Ему хотелось претворить в жизнь то место из сна в поезде, хотя он абсолютно не умеет садовничать.

— Олеандр и лилии. А там платан, — говорил он сам собой.