На весь дом рассеялся яркий аромат новогодних блюд. Чие с утра заготавливала яства на новый год и прозапас на оставшиеся дни. Ацуши лежал на диване в гостиной вместе с отцом, после того как съездили сдали ненужные вещи на распродажу.

Первые дни каникул выдались уж совсем напряженными. Все вместе убирались во всем доме. Накаджима вычистил свою комнату от хлама, сместил кровать на место стола, а его соответственно на освободившуюся позицию. Разобрав все бумаги, он вытащил свой потрепанный дневник. Грустно поглядев на шаткое состояние блокнота, Ацуши тяжело вздохнул. Проводить генеральные уборки перед Новым годом было обязательной традицией. И, как казалось юноше, записную книжку нужно привести в порядок, в том числе.

Из открытого блокнота, что держал свою форму на резинках, вывалились тетрадные листы с записками от друзей и учителей; бумажные обрезки престижного качества, то были какие-то ненашедшие места в альбоме Дазая этюды, там же были и подобранные из его мусорки страницы черновиков. Между главами в дневнике лежали распечатанные в Саппоро фотографии: фото с Даном (один томик из клуба он все же забрал в тихую), общее фото клуба, фотографии с экскурсий в горах, очень много дурачливых кадров из общей поездки, семейное фото с праздников и прочее-прочее. Все казалось таким важным и значимым, глядя на дневник Ацуши улыбался и плакал от счастья. То было теплым чувством от обретенный однажды семьи и тех мигов, что она подарила ему.

— Ацуши, — в дверях возникла Чие, постукивая по раме. Ацуши скорее вытер слезы с щёк. — Что случилось, тигрёнок?

— Ничего, я просто от счастья всплакнул, — шмыгнул Накаджима.

— Ох, дитя, — мать подсела к нему, подвинув табуретку от шкафа и нежно приобняв за плечи. — Необязательно выкидывать все это, если тебе это очень важно.

— Но ведь прошлое должно оставаться в прошлом, — поник Ацуши.

— Мы вольны сами трактовать традиции, как нам угодно. Если тебе кажется, что что-то можно просто переложить в шкатулку, переложи. Это ведь тоже избавление в какой-то степени, — она поставила на стол картонную коробку с цаплями, явно от какого-то подарока в прошлом. — А коробку я как раз нашла. Жалко выбрасывать, на самом деле. Мне её подарили в командировке в Цинхуа. Это была наша первая поездка с твоим отцом в Китай. Вот, я и хранила её эти годы.

— Помню, мы ещё на конференцию тогда опоздали, потому что ты перепутала ветки метро, — добавил Табито, причитая. Мужчина стоял облокатившись на дверной приём в теплом несуразном свитере, который оправдывал тем, что на западе так принято в Новый год делать, поправляя квадратные очки на переносице. Он улыбался, отчего сглаживались острые черты его лица.

— Скажешь уже, вспомнил, — цокнула Чие.

— Спасибо, — Ацуши открыл коробку и переложил туда все вкладыши.

— Вот и отлично, — Чие поцеловала Ацуши в висок и оставила сына перебирать блокнот воспоминаний. — Думаю, стоит задуматься о покупке нового блокнота. Этот совсем потрепался.

— Возможно, после нового года на отошимады, — кивнул Накаджима.

После общей уборки они сложили вещи по коробком, что-то отсортировали и отправлили на мусорку, а что-то выставлено на распродажу перед администрацией Симукаппу. Там ежегодно была площадка на несколько часов, деньги с продаж шли в общий фонд благоустройства села.

Ацуши едва ли не скатывался от усталости вниз по дивану, превращаясь в жидкости. Три дня перед новым годом выдались плотными и напряжёнными. Казалось, что на празднование и сил не хватит. Табито же был бодр и, раскинувшись на три четверти софы, читал что-то из китайской классики, весь щурясь, так как натянул очки на голову.

— Вы чего разлеглись? — подошла Чие в красном фартуке с полотенцем на плече.

— Мы отдыхаем, — отец прослюнявил палец и надмедно перевернул страницу книги. Чие поправила ему очки, опустив их на глаза. — Я думал, где они.

— Юморист, — улыбнулась Чие. — Ацуши, ты все равно не занят же.

— Я тоже отдыхаю, — он подтянулся и прилежно сел на диван.

— Ты не занят, — констатировала факт Накаджима. — Сходи к Дазай-сану.

— Но Новый год семейный праздник. Его всегда проводят с семьёй, — протестовал Ацуши. Он, конечно, хотел заглянуть к Дазаю, но тащится к нему таким усталым, желание мигом отпадало.

— У Дазай-сана вряд ли есть семья тут. Не думаю, что на праздники ему есть с кем их провести, — добавил отец.

— Пап, и ты туда же? Ты должен был быть на моей стороне? — надулся Ацуши.

— Я на твоей стороне, поэтому рекомендую воспользоваться возможностью покинуть дом, — невозмутимо листал книгу Накаджима.

— Табито.

— Что? Ему ещё сидеть и сидеть с нами дома. А он молодая кровь, успеет приглядеть за своими стариками, — убрал наконец том мужчина.

— Табито, мы ещё не старики, — стукнула его по плечу полотенцем мать. — Но он прав. Можешь даже пригласить к нам на вечер.

— Не думаю, что он согласится на такое, — поджал губу Ацуши. То была уникальная возможность и подарок Дазаю занести.

— В любом случае, сходи. Проведай его, занесли за одно суп одзони, — Чие вернулась на кухню.

На время новогодних праздников деревня вымирала: забегаловки и магазины закрывались, люди уютились с семьями в своих домах. Дел перед Новым годом было много. Ацуши плел к дому Дазая медленно, расшвыривая по пути снег. В какой-то странный тупик завелась их дружба, если её таковой можно было назвать. Уж совсем шалило сердце при друге, как не было рядом с Чуей, и потом его двусмысленных шуток на грани флирта. Бесило, и вносила неясности.

Он как-то совсем с контрольными и занятиями забыл о Дазае на недели две. Точнее у него не хватало времени заглянуть в гости. Ацуши лишь устало плелся домой после занятий и дежурства. Придя домой, он мог разложиться на кровати и уснуть до ночи. А после в панике просыпался делать домашние задания.

Дом выглядел совсем невзрачно и как-то серо, словно в ней зачахла жизнь. Снег перед домом был почищен, но главного атрибута нового года, кадомацу, то была обычно сосновая ветка, перевязанная сименавой с бамбуком и папоротником, не было ни перед калиткой, ни перед входом в дом.

Ацуши зашёл в дом. На кухне было жарко от кипящей супа на плите: он булькал и кряхтел, разливаясь по краям. Вроде ничего не поменялось, но кухня выглядела неопрятной. Одно радовало — Дазай что-то готовил себе.

Раздевшись, он положил суп на столешницу и, к своему удивлению, обнаружил кота, лакомящегося у кормушки рядом с холодильником. Чёрный кот очень похожий на того, что они кормили в тот день у магазина. Ацуши осторожно приластился к коту и начал того гладить. Новый питомец Дазая ответно замурчал, не отрываясь от еды.

— Дазай-сан, — позвал Ацуши хозяина, услышав в ответ недовольное мычание из дальних комнат.

Накаджима тревожно прошёл к рабочему кабинету, который был настежь открытым в коридор. Та находилась в ужасном беспорядке, что добило и без того встревоженного Ацуши. В центре комнаты косо лежал незаправленный футон, рядом с ним валялись пустые банки из-под пива. Сам Дазай сидел в куче обрезков бумаги с ещё одним котом на коленях, тот самый белый кот с едва заметным темно-серыми полосами. И стоило говорить про амброзию ароматов в купе с кипящим супом на кухне?

— Дазай-сан, — позвал вновь Ацуши, недовольный состоянием дома и, видимо, самого хозяина. От резкого звука Осаму дрогнул и что-то неровно срезал.

— Ай, опять не получилось, — он бросил поделку к общей куче.

— Боюсь спросить: вы когда последний раз убирались и мылись?

— Не помню, честно говоря, — почесал голову Дазай, оттягивая прядь масленных волос. — Давно.

— А кошек тоже давно завели?

— Ах, там совсем забавная история получилась, — он поглядил кота на коленях. — Это, кстати, Нэко.

— Вы кота котом назвали? — Ацуши не был разочарован, он даже нечто подобное и ожидал от Дазая. — А кота на кухне, дайте угадаю, Черныш?

— Ты мысли читать умеешь, Ацуши-кун? — Осаму радовался, как дитя.

— Типа, того, — тяжело вздохнул Ацуши. — Кажется, моя очередь набрать вам ванну.

Накаджима не успел услышать ответа, как направился к ванной в конце коридора. Он не успел коснуться дверной ручки, как его обогнал Осаму с котом на руках, запыхавшийся и весь красный от чего-то встал у двери.

— Знаешь, тебя ещё рано посвящать в традицию ванн, — он опустил Нэко на пол.

— Не в крови же она у вас? — неловко усмехнулся Ацуши, но улыбка спала с лица, когда Дазай стыдливо опустил голову, закрыв глаза грязными волосами.

— Я с недели две не убирался, и поверь, ванная самое страшное место в этом доме, — тихо ответил он.

— Я не удивлюсь, ей Богу. Не как в прошлый раз, — Ацуши отпихнул от двери не особо сопротивляющегося писателя и открыл ее в «самое страшное место» по заверениям Осаму.

То была небольшая комната с большой, глубокой серой ванной, на бортах которой лежало размывшееся крохотное мыло и перевернутый флакон шампуня, видимо, законченный. Все это прикрывала старая грязная с полов занавеска с кружками. Бежевая плитка тускло поблескивала на свету. По левую руку от входа стояла, на удивление, старая пожелтевшая стиральная машина. Самый кошмар был в раковине. Засохшие подтеки крови и заржавевшая пластинка лезвия, где-то там лежала куча бинтов.

Ацуши подошёл к раковине и недовольно поглядел на следствие самоповреждения Дазая. Осторожно подобрав лезвие, скинул его в мусорку. А кровь промыл залежавшейся и обветренной на стиралке губкой. Накаджима ничего не сказал, впрочем, слов особо не требовалось в этой ситуации. Глядя на Осаму, скорее было бы странно сделать утверждения, что он не увлекается селфхармом. Закатав рукава, он включил воду, набираться в ванну.

На полке за треснувшим зеркалом нашлось небольшое богатство ухода за телом: крема, средства обработки ран (отчего, глядя на них, Ацуши немного отлегло на душе), бутыль с красной солью для ванн и флакон с пеной. Не зная, что к чему, он накидал того и сего по-немногу.

Дазай стоял все это время закрытый дверью, видимо, было стыдно вылезать изо неё и лезть в дела Ацуши в ванной. Присев на бортик, Накаджима поглядел на Нэко, который ждал когда выйдет уже хозяин.

— Долго стоять там будете? Мне и раздевать вас надо будет? — спросил, как ни в чем не бывало, Ацуши. Ему казалось, осуждающий тон тут был неуместен. И так все было ясно.

— Нет, я сам, — наконец-то зашёл в ванную Осаму.

— Отлично, а я погляжу, что вы там варите вообще, — он направился на кухню, прикрыв дверь.

Хрючево, коим и звалось это блюда на плите, нельзя было назвать съедобным. Даже Анго-суп не был настолько нелепым в своём составе, как этот суп. Ацуши на страх и рисх попробовал ложку супа, сняв его с плиты, о чем горько пожалел. Не успев попасть в желудок, он выплюнул его в раковину. То ли слишком солёное, то ли горькое. И как он подобное мог есть?

Ацуши сидел за столом, роясь в телефоне, когда Дазай закончил с приведением себя в порядок. Осаму вышел на кухне, пытаясь завязать на поясе коричневые брюки-хакаяма. Нэко все плелся за своим хозяином.

— Спасибо, — смахнул он влажные волосы назад.

— Как вы едите то, что готовите? — отвлёкся Ацуши от телефона.

— Привык. Да, знаю, что я плохо готовлю.

— Плохо - это ещё мягко сказано, — улыбнулся Ацуши.

— Неужели все катастрофически? Не может быть, — он подошёл к кастрюле и попробовал ложечку, сморщившись сие минутно. — Ладно, я пошёл это выливать.

Дазай вернулся с пустой кострюлей и принялся намывать посуду, скопившуюсь за две недели. Они, как-то молча, договорились об уборке, начав с наиболее загруженного места — рабочий кабинет. Ацуши собрал неудавшиеся гирлянды в мешок, туда же отправилось ведро с черновиками.

Осаму встряхнул футон, убрав в гостевую комнату, обратно на место. Дабы выветрить затхлый запах, Ацуши открыл одну из фусуми. Прохлада проникла в комнату тут же, очень скоро остудив её. Ацуши хотел и банки пива выбросить, но Дазай не дал.

— Это мусор.

— Нет, мне надо, — после он вынес их на кухню. Ацуши наблюдал, как писатель сложил пустые банки на полку одной из нижних шкафчиков, к другим пивные банкам.

— И для чего вам они нужны?

— Не сегодня, так завтра, — как-то махнул рукой Осаму. Совсем свихнулся складировать пивные банки.

После кабинета на уборку попала комната Дазая. С ней было ещё куда сложнее, вопреки ожиданию Ацуши. Дазай просто отказывался выкидывать те или иные вещи, например, коробку с фантиками, а на нижней полке шкафа у него был пакет для ярких и блестящих пакетов и куча пустых подарочных коробок.

— Они бесполезны, — твердил Ацуши.

— Они красивые. Красота сама по себе не бесполезна, она удовлетворяет эстетические потребности человека, — заумно пояснял Дазай, стоя на своей горе мусора. Ацуши лишь оставалось устало выдохнуть и промолчать на это.

Убравшись и помыв полы в доме, Накаджима почувствовал, как легко уже дышалось в нем. Да и сам он стал опрятнее в разы, жаль не хватало привычных атрибутов Нового года. В итоге на все это ушло время до вечера.

Ацуши нарезал морковь для супа одзони. Дазай стоял и глядел на это, подобно любопытному коту. К слову, о котах те все терлись об ноги юноши, выпрашивая мясо со столешницы. Накаджима очень был сосредоточен на готовке, как ему во всяком случае хотелось верить, но пристальное внимание Осаму его сбивало все время. Чего пялиться, заняться нечем?

— Знаете, ведь убираться дома это ежегодная семейная традиция перед Новым годом, — заметил Ацуши, пытаясь отвлечь внимание Дазая.

— Да? Тогда может сразу под венец, возьму твою фамилию, — Ацуши чуть не срезал себе плоть на пальце от такого заявления. Он посмотрел на Дазая, удивлённо и непонимающе хлопая глазами. — Да я ж шучу. Чего так взволновался?!

— Ну, и странные у вас шутки, Дазай-сан, — устало выдохнул Накаджима. Тихо и смущённо добавил: — Я и не против.

— Что говоришь? — украл морковь писатель.

— Говорю: коты. Вы так и не рассказали, как они оказались у вас? Вы их забрали к себе в тот вечер?

— А-а, да и нет. Я ушёл вообще без них домой. Но смотрю они увязались за мной. Видимо, думали, что у меня ещё есть еда. Я и, недолго думая, одного в запах, другого на руку и домой. Потом в следующий день купил лоток, кормушки и корм, — жевал морковь Дазай.

— Как-то легкомысленно, — закинул в суп ингредиенты Ацуши.

— Мне одному скучно, так что пусть живут. Я их не держу, захотят уйти - уйдут, — Нэко залез на столешницу подлизываться уже к Осаму, тыча носом в щеку. Коту особенно понравился Дазай, Ацуши даже как-то завидовал ему. И спит он, наверное, под боком писателя. Он дал обрезки Чернышу и выманил Нэко на пол вторым куском курицы.

— Что ж, дома убрались, еду вам на новогодние каникулы приготовили, — посчитал Ацуши. Он как-то устало оперся на столешницу. Казалось, вот-вот разложиться на кухне спать. Немного подумав, он вспомнил. — О!

Порывшись в рюкзаке, он выудил из него небольшую коробку с кленовыми листьями. И передал его Дазаю, он же принял его как-то неохотно и смущённо, будто и не ожидал вовсе этого.

— Я не знал, что вам дарить. Поэтому купил семена цветов на свое усмотрение и закинул туда ваших «рачков», — пояснил Ацуши, довольно улыбаясь.

— Минутку, — Дазай оставил коробку не открытой и скрылся в глубине дома. Пришёл он уже с коробкой побольше и протянул его Ацуши. — С Новым годом!

Ждать дома Накаджима не хотел, поэтому раскрыл подарок на месте. В коробке лежал набор каких-то дорогущих перьевых ручек и блокнот с золотым теснением и его именем на уголочке. Ацуши раскраснелся, прикинув стоимость подарка.

— Потратил на это приличную часть гонорар, — почесал голову Дазай. — Ты ведь пишешь? Так, что мой крохотный вклад в будущее литературы.

— Это слишком лестно, Дазай-сан, — Ацуши закрыл коробку. Дазай улыбался так, когда он был чем-то доволен. Осаму вообще как-то иначе начал улыбаться Накаджиме с той встречи, или юноше так казалось при освещении кухню?

Дазай уговорил проводить Ацуши домой, так как чувствовал вину за то, что забрал ребёнка из семьи на большее время, чем положено. Накаджима рассказывал про прошедшие две недели в школе, пока Осаму мирно слушал его рассказы.

Ближе к вечере сильно похолодало, на улице все также было тихо и мирно. Ажиотаж был лишь у буддийского храма в подготовках перед новогодней ночью. Держались они лишь у фонаря рядом с домом, где собственно и полагалось разойтись, кто куда.

Они стояли молча с минуты, не зная, как подобрать то ли слова, то ли действия в этот вечер. Ацуши хотелось, хотя бы, обнять на прощание в этом году Дазая, но тот стоял как-то сжато, будто мялся что-то сказать, сделать.

Так можно было вечно ждать первого шага от писателя, который был смел лишь в своих шутках. Инициативу оставалось перехватить лишь Ацуши. «Сейчас или никогда», — уверенно решил для себя Накаджима, потянув старшего за ворот юкаты.

— Ацуши, — позвала его Чие. Юноша покраснел до ушей от возникшего положения и близости с Дазаем. А что если в подумают чего не того? Он быстро переракировался и обнял писателя, чем поставил его в ещё больший тупик. Объятия ведь с другом не будут странными.

— Дазай-сан, — уже позвала мать друга своего сына. Они попали в сети Накаджимы старшей вместе. Молодые люди виновато побрели к двери. Женщина, улыбаясь, стояла в строгом платье и уже в синем фартуке. — Мы думали, что ты потерялся в гостях у Дазай-сана.

— Мы убирались, — устало вздохнул юноша.

— Ох, вы совсем одни встречаете Новый год в Симукаппу который год? — обратилась она к потерянному писателю.

— Я его не отмечаю. Так, что особой разницы нет. И спасибо за суп одзони, — поклонился Дазай. — Пожалуй, я пойду, не стану задерживаться.

— Нет-нет, оставайтесь в гостях. Отпразднуем Новый год вместе, — потянула за руку Дазая она.

— Новый год - семейный праздник, — терялся совсем Осаму.

— Ацуши о вас так часто говорит и так часто у вас бывает, что мне кажется, вы уже часть его семьи. А значит нашей семьи, Дазай-сан, — тянула за хаори Чие, не отставая.

— Оставайтесь, Дазай-сан, — добавил уже Ацуши, как-то печально ему стало от мысли, что Дазай последние четыре года ни с кем не встречает Новый год, разве что в этом году с котами.

То ли давление Чие на него так подействовало, то ли уже личная просьба Ацуши, но Дазай согласился. Он совсем скромно и неловко вошел в дом, разулся и повесил свое хаори на вешалку. Табито что-то листал по телевизору, пытаясь выловить свое любимое шоу.

— О, здравствуйте, — он отвлёкся от пульта и подошёл познакомиться с Дазаем. — Накаджима Табито.

— Дазай Осаму, — поклонился он. — Прикольный свитер.

— Ага, я же сказал, что он классный. А вы нос воротите. Вот, он человек с истинным чувством вкуса, — приобнял он Дазая за плечи, как своего давнего знакомого.

— Значит у вас обоих нет чувства вкуса, — отметила Чие с серьёзным лицом, направившись на кухню.

— Проходите, не стейняйтесь, — он подтолкнул Дазая в гостиную, где был и приготовлен праздничный стол. На удивление, приборов оказалось на одного человека больше, чем изначально предполагалось, что наводило Ацуши на определённый мысли.

Убедившись, что отцу есть о чем болтать с гостем. Ацуши прошёл на кухню к Чие, которая раскладывала заготовки в холодильник. Набрав воды в стакан из графина, Накаджима облокотился на зелёную столешницу.

— Ты Дазай-сана поцеловать пытался? — Ацуши выплюнул воду через нос и пытался откашлятся, весь покраснев. Ему было ужасно стыдно, особенно из-за того, что он слышал это от матери.

— Мам, — заныл Ацуши.

— Да ладно, чего ты, — махнула рукой Чие, сложив последний контейнер в белый гудящий холодильник. — Он ведь правда очень симпатичный молодой человек. Ещё в творческой профессии, как в такого не влюбиться. Был у меня в молодости один поэт…

— Мама, — взывал к благоразумию женщину Ацуши, которая беззаботно рассказывала о своих былых романах.

— Да что?

— Это смущает, знаешь, — он поставил чашку на столешницу под мраморный камень. Не хотелось говорить о своей влюблённости с родителем, однако Ацуши знал, что Чие можно доверять, и выговориться нужно было. — Просто и он так странно шутит. Ничего уже не понимаю

— Ох, тигренок, — она уложила голову Ацуши на плечо и мягко, нежно гладила его. — Человеческие чувства порой непостижимы. Нам хочется, чтобы нам ответили на чувства. Хочется не быть отвергнутым. И знаешь, не хочу обнадеживать тебя. Но думаю Дазай шутит так, потому это его способ защиты. Ты только глянь, какой он странный человек. На вряд ли, даже будучи писателем, он хорошо владеет устным языком.

— Хочешь сказать красноречивость не его конек? — шмыгнул Ацуши.

— Конечно, по словам его друзей, он вообще многое отрицает, так проще, — поцеловала Чие Ацуши в лоб. — В любом случае, как я уже говорила. Приму я тебя любым, если в твоей светлой головушку появилась подобная оторгающая мысль. И Дазай тоже мне нравится.

— Мне это за одобрение на свадьбу считать? — посмеялся Ацуши.

— Да, и давай вернёмся к твоему отцу. Как бы он не споил нашего гостя.

Ацуши с матерью вернулись в гостиную, где отец пояснял за базовое строение китайской классической литературы. А Дазай слушал крайне внимательно и местами серьёзным лицом кивал на отцовское: «Понимаешь?».

Ацуши сел напротив Осаму, рядом с Чие. Отец сидел во главе стола, как старший в семье и здесь находящихся. На столе стояли осэти-рёри: варёныке водоросли, рыбный пирог, пюре из батата с каштанами, варёный корнь лопуха. Осэти либо заказывали в магазине, либо делали самостоятельно, как мать Ацуши.

–… Рассказ ведется от лица человека, волшебным образом оказавшегося в ином мире, где ему были переданы некоторые сокровенные знания для распространения среди людей. Другими словами, мы можем сказать, что в шаньшу в узком смысле присутствует образ визионера. В этом сходство способа изложения, характерного для шаньшу, с традицией буддийских сутр, — закончил Табито.

— Невероятно, — заключил Дазай, подперев подбородок рукой. Перед ним стояла квадратная чарка с прозрачной жидкостью. Видимо, сакэ ему всучили в честь знакомства.

— И почему именно шаньшу? — спросила Чие. Шаньшу было жанром китайской литературы буквально обозначающий моралистическое направление. Звучало очень иронично, декаденту рассказывать о морали. Ацуши улыбнулся от глубокого смысла их беседы.

— Меня учат морали, по всей видимости, — ответил Дазай.

— А ну, да. Правильно, у вас декадентов одно разрушение и деструктив на уме. Не приучайте моего сына к плохому, — серьёзно кивнула Чие, конечно же, шутя. Но даже Ацуши побоялся бы ответить ей обратным.

— Полностью с вами согласен, Накаджима-сама. Никакой распутности, — кивнул Дазай. Ацуши лишь улыбался от того, какой податливый стал Осаму в компании его семьи. Хоть то и было выплеском неловкости и смущения.

Вечер до полночи прошёл в беседах о жизни Дазая в Йокогаме, и как же без историй про мафию, тогда уже все, кроме Ацуши были пьяны. Табито и Чие очень сильно развесилились, а Дазай держался стойко, кажется, несколько лет алкоголизма сказались на этом.

— Так, ты не из мафии? — голос Чие звучал досадно.

— Нет, я вообще не знал, что в Йокагаме есть мафиозная группировка, — помотал головой Дазай.

— Ну, вот грустно.

— И людей не убивал? — вступил Табито.

— Убийцы в тюрьме сидят, к слову, а не в глуши острова Хоккайдо живут, — поджал губы Осаму.

Ацуши лишь оставалось наблюдать за взрослыми и цирком созданным ими. Это было и забавно, и грустно. Трезв был он, и краснеть за родителей, соответственно, приходилось ему одному. Это было невыносимо, и Накаджима в какой-то момент просто их оставил, отправившись себе в комнату, прихватив рюкзак с прихожей.

Он разложился за столом, и открыл подарок Дазая, осторожно достав его из коробки. Ацуши поставил блокнот на стол и провел рукой по обложке из эко-кожи с именем на уголочке. Приглядевшись, он заметил на корешке изображение лилий. Похоже, блокнот был сделан индивидуально по заказу Дазая. Из открывшейся записной книжки выпали сухоцветы: камелия, красная анемона и кленовый лист. Видимо, Дазай и гербарием занимался из цветов в своём саду.

Сложив цветы в углу стола, он хотел было что-то написать на страницах блокнота. Но так и не смог запятнать пустыми словами такой дорогой подарок. Пока он раздумывал над «писать или не писать», в комнату вошёл тихо Дазай. Ацуши понял, что кто-то пришёл по скрипу кровати, на которую сели.

— Я не слышал вас, — заметил Ацуши, развернувшись к Осаму, который будто летящий сидел и разглядывал его комнату.

— Твои родители пошли играть в ханэцуки, — сообщил Дазай.

— А вы?

— Я признаться, не хочу уже пить, — почесал затылок Дазай. За окном раздались первые звоны колокола в будийском храме, которых предстояло ещё сто четыре.

— Невероятно слышать от вас такое, — драматично вздохнул Ацуши.

— Ну, и родители у тебя немного навязчивые, — Дазай лег на кровать. — Твой отец предложил мне поступить на кафедру французской литературы в университете Хоккайдо, как узнал, что я знаю французский.

— Вы знаете французский? — Ацуши подошёл к Осаму, заглядываясь на него. Однако тот потянул его за рукав опрокинув Накаджиму на себя.

— По крайней мере, пардон и мерси, — улыбался на лисьий манер Осаму. Ацуши покраснел, пытаясь выбраться из хватки писатели, но тот лишь сильнее прижимался к нему, обнимая за талию. Мужчина уткнулся ему в плечо.

Ацуши, конечно, был рад, но не в родительском доме, когда он только недавно отрицал распутность. Накаджима пытался унять бой сердца, но удавалось это с трудом. Ему стало душно в таком положении, дыхание утяжелялось, хотелось вырваться из объятий Дазая.

— Я тебя не съем, — сказал Осаму куда-то в ключицы. Он нежно поглаживал Ацуши по спине, будто пытаясь усыпыть его тревогу и его самого, как маленького ребёнка.

— Можете и съесть, если хочется, — ответил Ацуши, уняв дыхание. Он лишь мельком приметил, как покраснели уши Дазая. Отчего хотелось рассмеяться. Когда пошлости делает он, ему смешно. А в обратную сторону все происходит совсем иначе.

— С Новым годом, Ацуши-кун.

— С Новым годом, Дазай-сан.