Вэй Усянь вдохнул влажный свежий воздух полной грудью и медленно выдохнул, вновь открывая глаза. Взору предстала главная площадь на базаре: люди сновали туда-сюда, словно трудовые пчелки, из лавок доносился сладкий запах только приготовленных булочек, звонко смеялись дети. И никому из этой толпы не было до него дела.

Некогда это место Вэй Усянь с гордостью называл своим домом, воображая, что придет время и он, величественный славный заклинатель, будет защищать его, даже если на кону окажется его жизнь, что когда-нибудь его назовут одним из Двух Героев, подобно Двум Нефритам. Но все изменилось.

Казалось, даже здешний воздух не такой, как раньше.

Пристань Лотоса более не принимает его с радостными объятиями.

Вэй Усянь устало вздохнул и слегка потер шею, разминая ее. Тело Лань Янчжи изначально не было приспособлено к большим нагрузкам, и вполне естественно, что после тяжелой травмы восхождение на гору и битва с мертвецами дались ему с трудом. Не только Вэй Усяню на пару с Лань Ванцзи, но и всем заклинателям после случившегося не помешал бы небольшой отдых.

Вэй Усянь лениво пнул камешек и, к своему удивлению, заметил вдалеке хрупкую фигуру, облаченную во все черное. Одиноко стояла она близ городских ворот: осанка её была безупречна, голова гордо поднята, в бледных руках поблескивали Батчамдоу. Внешне она ничем не выдавала свое состояние, однако внутри — Вэй Усянь был уверен — ей хотелось выть от отчаяния.

Пристань Лотоса — не единственное, что изменилось.

Недолго думая, Вэй Усянь с улыбкой подошел к ней. Заметив присутствие постороннего человека, она коротко кивнула в знак приветствия и сказала с легкой улыбкой на губах:

— Мне казалось, что Вы и Ханьгуан-цзюн неразлучны: куда Вы, туда и он.

Вэй Усянь кивком указал на небольшую лавку, вокруг которой образовалась целая толпа.

— Наш легкий перекус неожиданно прервали люди, желающие заполучить все наши булочки. Лань Чжань взглядом отпугнул большую часть, — Вэй Усянь прыснул со смеху, — с оставшимися, кажется, он пытается договориться.

Лань Чжуцинь слабо засмеялась, прикрыв рот рукавом одеяния.

— Хочешь, я попрошу его и для тебя что-нибудь прихватить?

Вэй Усянь переживал за нее. Какой бы сильной она ни казалась, стойко перенося все тяготы жизни, она все же оставалась хрупкой девушкой, что пережила смерть родного человека. До сего дня Лань Чжуцинь вообще не выходила за пределы Облачных Глубин, а потому небольшое путешествие, должно быть, отняло у нее много сил.

Лань Чжуцинь ответила на его предложение твердым «нет»:

— В этом нет необходимости: пару часов назад я перекусила, и этого достаточно.

После Лань Чжуцинь не произнесла ни слова, поэтому и Вэй Усянь счел нужным смолчать.

Её слова в Пещере Фумо, несомненно, закрыли рты упрямых заклинателей, что еще верили в свой «карательный поход», однако Лань Цижэня они, казалось, полностью разочаровали. Он не взглянул в ее сторону, когда она пыталась помочь ему, не сказал ни слова. Остальные адепты не хотели омрачать и без того плохое настроение своего учителя, а посему делали вид, что не замечают ее. Несмотря на это, ни один мускул на лице Лань Чжуцинь не дрогнул, не выдавая боль и обиду в ее душе.

— Почему ты тогда… оказалась на горе Луаньцзан?

Ведь останься она в Облачных Глубинах, то не разочаровала бы Лань Цижэня и остальных.

— Почему?.. — улыбнулась она. Затем вздохнула и подняла взгляд на Вэй Усяня. — Молодой господин Вэй, Вы всё поймете после того, как выслушаете меня. Не перебивайте, пожалуйста.

— Я весь внимание, — чуть нахмурив брови, ответил Вэй Усянь.

Тусклый взгляд Лань Чжуцинь вновь притянуло к себе бескрайнее небо.

— Молодой господин Вэй, я ведь не глупа. Мы с А-Чжи росли вместе, я знаю ее лучше, чем кто-либо ещё. Характер, вкус в еде, излишняя шаловливость — разве могла бы я скинуть всё это на «второе рождение» или «помутнение рассудка»? В противном случае вышло бы так, словно я и не знала свою сестру. Мы с А-Чжи не родные сестры, Вы прекрасно об этом знаете. Когда-то давно существовал маленький клан Ван, однако в ходе сражений его стерли с лица земли. Мы с А-Чжи единственные, кто выжил. Нас приняли в Орден Гусу Лань в возрасте четырех лет; я помню этот день столь хорошо, будто всё это случилось вчера. А-Чжи была ещё мала, для нее потеря семьи стала огромным ударом. Поэтому она сама заблокировала неприятные воспоминания. А-Чжи всегда считала Орден Лань своим домом: она вставала, подобно адепту Лань, говорила, подобно адепту Лань, тренировалась, подобно адепту Лань.

Для меня же домом звалось любое место, где находилась она. Я любила ее. Любила так сильно, как не любил никто до этого. Любила как сестру, как подругу. Каждый новый день я встречала с мыслями о ней. «Нужно сделать что-то, что бы обрадовало ее», — каждый божий день эхом отдавалось в моей голове.

Вы, наверное, думаете, как можно любить кого-то столь же бесчувственного, как она, верно? Я вижу это по выражению Вашего лица. Но слухи остаются лишь слухами. Ничто из того, что о ней говорили, не является правдой. Лань Янчжи вовсе не Луна Ордена Лань — она его цветок, сияющий подобно солнцу. А-Чжи была сильной заклинательницей, не спорю. Душа ее всегда жаждала чего-то большего, жаждала приключений. Однако нрав ее был кроток. Столь робкого, столь нежного и ранимого человека не сыскать во всей Поднебесной. А-Чжи в большинстве своем молчала. Молчала не потому, что считала себя лучше других, не потому, что считала, будто другие недостойны слышать ее глас, а потому, что стеснялась. На людях А-Чжи держалась уверенно, стойко, но стоило нам остаться наедине…

«Сестра, сегодня шицзе Ли пожелала мне доброго утра! — воодушевленно говорила она мне за чашкой чая в ее покоях. — Сестра, представляешь, я смогла кивнуть в ответ! Означает ли это, что мы теперь друзья?»

Про себя я смеялась, вслух же отвечала, что все возможно. А-Чжи светилась от счастья, щеки ее краснели, а улыбка… Как прекрасна была ее улыбка. Ради того, чтобы вновь увидеть ее, я была готова вечно говорить, что она сможет подружиться не только с шицзе Ли.

Потом её сердцем овладела любовь.

Но я узнала об этом слишком поздно.

А-Чжи имела плохую привычку отправляться на ночную охоту в полном одиночестве, поскольку ни с кем из ордена она не дружила, а я на любой охоте — пятое колесо в телеге. После очередной ночной вылазки она вернулась в невероятно приподнятом настроении и с горящими странным огнем глазами. А-Чжи вела себя весьма странно: постоянно витала в облаках, путала слова, а щеки ее то и дело вспыхивали алым. А-Чжи словно жила от одной ночной охоты до другой.

Как-то раз, сидя за обеденным столом, она сказала мне: «Сестра, ты никогда не замечала, что Ханьгуан-цзюн… несчастен?»

В тот момент я обо всем догадалась. Догадалась, что причина ее странного поведения, причина, по которой она так рвалась на ночную охоту, гордо именовалась Ханьгуан-цзюн. И в том не было ничего удивительного, ибо Ханьгуан-цзюн завидный жених для красавиц многих орденов, бесчисленное множество отцов готово отдать за него замуж своих дочерей. Он красив, умен, богат, а чего только стоит его безупречная родословная! Чем вам не идеальный жених?

Я догадалась обо всем, однако смолчала о самом важном.

Сердце Ханьгуан-цзюня уже давно принадлежало лишь одному человеку. Чувства А-Чжи с самого начала были обречены.

Слухи о том, что Ханьгуан-цзюн влюблен в мужчину, вовсе не слухи. Это истина, о которой все знают, но боятся сказать. В Ордене Гусу Лань ни для кого не секрет, каким образом он получил шрамы на спине, не секрет, как именно Старейшине Илин удалось сбежать с того злополучного сражения. Лань Ванцзи его защитил. Ценой своей жизни, своей репутации; до последнего он был на стороне своего возлюбленного и даже вступил в схватку с товарищами по ордену, не дав им ни на шаг приблизиться к Старейшине Илин. Глава Ордена, Учитель, Совет Старейшин — все пытались скрыть сие «пятно» на его безупречной репутации, однако невозможно заставить всех молчать.

Не перебивайте меня, молодой господин Вэй. Я знаю, Вы шокированы, но позвольте мне закончить.

В скором времени слухи, естественно, дошли и до ушей А-Чжи. И сердце ее разбилось на тысячу мелких осколков, собрать которые я была не в силах. Она закрылась от меня, от всего мира, перестала есть, следить за собой, она подолгу могла не выходить из покоев, а порой и вовсе не появляться в комнате два-три дня.

Чувство вины пожирало меня изнутри. Я пришла к ней с подносом еды, а когда она мне наконец открыла, то не смогла сдержать счастливой улыбки. Она попробовала улыбнуться мне в ответ, но сердечная боль не позволила ей это сделать.

Когда мы сели за стол, А-Чжи так и не притронулась к еде. А после она сказала так тихо, что голос ее едва можно было услышать: «Сестра, тебе не кажется, что Ханьгуан-цзюн несчастен?»

В прошлый раз я смолчала, однако в эту секунду не удержалась от вопроса: «Почему ты так считаешь, А-Чжи?»

«Каждую ночь я слышу «Расспрос», и с каждым разом он становится всё тише. Струны его гуциня играют не мелодию — они плачут. Я боюсь, что когда-нибудь гуцинь извлечет из себя последний звук, а после затихнет навсегда».

Я не смогла подобрать слов, не знала, что вообще можно на это ответить. А-Чжи уже давным-давно сделала свой выбор.

После А-Чжи пропала на несколько дней, а когда вернулась, то позвала меня на короткую прогулку, обещая показать интересное место, на которое недавно наткнулась. Можете себе представить, как счастлива была я в тот момент? Мне казалось, что все давно позади, что А-Чжи отпустила эти чувства и с новым вдохом началась ее жизнь без груза в виде неразделенной любви.

Как же я ошибалась.

Она отвела меня в пещеру, а после напоила чаем, от которого я почувствовала сильную усталость. Я еще была в сознании, когда она со слезами на глазах крепко меня обняла, а после прошептала: «Я люблю тебя, сестра. Спасибо, что все это время заботилась обо мне, спасибо, что была рядом в самые трудные моменты моей жизни. Но… мне невыносима мысль, что он будет вечно страдать. Спасибо и… прости».

А-Чжи все продумала: она знала, что я ни за что не допущу проведения обряда, поэтому подсыпала мне в чай снотворное.

Я очнулась через несколько часов, но А-Чжи уже не было ни в пещере, ни на этом свете. Вместо крошечной души, жаждущей любви, ее тело занимали Вы, молодой господин Вэй. В тот момент я находилась в отчаянии, и, назовись хоть бродяга моей сестрой, я бы приняла его с распростертыми объятиями. Я не хотела верить, я не желала верить в то, что счастье любимого было для А-Чжи дороже меня. Поэтому я всё это время закрывала глаза на Ваши шалости, молодой господин Вэй, убеждая себя в том, что рядом со мной все ещё моя драгоценная младшая сестра.

Когда же открылась правда, мной овладели страх и ярость. Я злилась на себя, на Вас, на сестру, я проклинала весь белый свет вместе со всеми живущими на нем людьми. Вы открыли глаза после трех дней нахождения в бессознательном состоянии, и знаете, что я подумала тогда, глядя на Вас?

«Этот человек… этот монстр! Это он во всем виноват! Не будь его, моя сестра была бы счастлива! Не будь его, А-Чжи до сих пор радостно улыбалась бы мне! Она была бы жива!»

Мне хотелось задушить Вас бинтами, перевязывающими Вашу рану, хотелось проткнуть мечом. Но, взяв в руки меч, я поняла, что это неправильно, что мысли, подобные тем, что в моей голове, по-настоящему отвратительны. Сняв ленту, я вдруг вдохнула полной грудью, разум мой прояснился. Вместе с падающими на пол локонами волос в бесконечной бездне исчезали моя ярость, обида, моя жизнь в качестве адепта Ордена Лань. Ненастоящая жизнь.

А после долгой уединенной медитации в своих покоях я пришла к выводу, что в произошедшем нет Вашей вины, молодой господин Вэй. Вы, может, и не святой, но захватывать тело юной девушки ради отмщения Вы бы точно не стали. Те слова, что я произнесла в пещере, были искренними; в моих глазах Вы именно такой человек, как я и описала Вас пред всеми.

Вы не виноваты, А-Чжи не виновата, никто не виноват. А-Чжи лишь следовала зову сердца, поступила так, как считала нужным. Я не могу судить, был ли ее поступок правильным иль нет, но я знаю А-Чжи. Она бы не стала делать того, в чем не уверена. Мое сердце ещё не горело любовью к кому-либо, помимо сестры, посему я не знаю, как бы поступила в такой ситуации. Я не смогу понять ее выбора, как бы ни старалась, но постараюсь его принять. Принять и отпустить. Только тогда я смогу начать жизнь с чистого листа.

Вы хотели знать, почему я оказалась на той горе. В самом деле, поступок, не подходящий для меня. Молодой господин Вэй, тут все просто: я лишь хотела убедиться, что Ваша душа вновь не отправится в бездну. Судя по всеобщему воодушевлению спуститься с горы живым Вам бы вряд ли удалось. А А-Чжи хотела не этого. После я заметила связанных юношей и не смогла пройти мимо, не придя им на помощь. Ведь кто же знал, когда Вы с Ханьгуан-цзюнем и Призрачным Генералом доберетесь до пещеры? Я желала лишь убедить Вас повернуть назад, чтобы Вы избежали сражения. Только так я смогла бы исполнить последнюю волю моей драгоценной младшей сестры.

После долгого монолога Лань Чжуцинь затихла. Взгляд ее вновь устремился вдаль бесконечных озер, полных сотен нежных лотосов; на сей раз он был спокоен. Казалось, душа ее после того, как она выговорилась, пришла в умиротворение.

Вэй Усянь вздохнул, глядя на белоснежную ленту у себя на запястье. Медленными движениями он развязал ее и протянул Лань Чжуцинь.

— Как мне с ней поступить?

— Как Вам угодно. Можете повесить на дерево, повязать на ворота иль вовсе порвать — для меня это уже не имеет значения.

Вэй Усянь медленно закрыл глаза, а после, открыв их, тепло улыбнулся. Лань Чжуцинь уже давно сделала свой выбор.

— Куда ты пойдешь?

Лань Чжуцинь вдохнула свежий воздух полной грудью, не отрывая взгляд от чистого неба.

— Буду блуждать по свету, пока не наткнусь на какой-нибудь старый храм, в коем требуются работники. Иль я свалюсь от усталости раньше прямо посреди дороги. Кто знает? Это тоже не имеет никакого значения.

Лань Чжуцинь слабо улыбнулась, и эта улыбка больно кольнула сердце Вэй Усяня.

«Человек, смирившийся со своей участью, — подумалось ему. — Человек, потерявший все, но еще не сломленный».

Лань Чжуцинь шагнула вперед, подставив бледное лицо порыву ветра, что играючи развевал их одежды. Ветер был вестником чего-то нового, вестником, означающим конец и новое начало.

Она взглянула на него в последний раз и одними губами прошептала:

— Спасибо… и прости.

А после исчезла столь же внезапно, как и появилась. Более о ней ничего не слышали ни в Облачных Глубинах, ни за их пределами, никому даже не было известно, жива она иль нет. Один Вэй Усянь знал, что Лань Чжуцинь больше никогда не вернется, что никогда ему не доведется повстречать ее вновь, ведь «спасибо и прости» — фраза расставаний.

В память о ней осталась лишь «чужая» для нее лента, которую Вэй Усянь привязал на ветку одиноко стоящего дерева у берега озера лотосов.