Той ночью в небе низко висел причудливый бледно-оранжевый полумесяц. Он лежал рогами кверху и под покровом ночи напоминал желтозубую ехидную улыбку, словно некое существо со злым умыслом взирало свысока. Кровожадную усмешку время от времени заслоняли тонкие завитки тёмных, проплывающих по небу облаков, будто это существо пыталось скрыть под маской неприязнь. Именно в такое время в тени деревьев на опушке леса оказался Итачи. Двое его подчинённых из Акацуки притаились неподалёку в ожидании команды начать наступление.
Он обратил багровый взор к деревне, надёжно скрытой от опасностей извне в лощине между холмами. Удачное на первый взгляд расположение не гарантировало безопасность, ведь деревня пережила больше невзгод, чем любое другое соседнее селение. В ней скрывался некто гораздо опаснее всех членов Акацуки вместе взятых. Вдобавок ко всему, на деревню с незавидной частотой обрушивались грозы, что усугубляло и без того бедственное положение. Но в этом несвойственном для местности природном явлении не было ничего удивительного — Итачи ясно понимал причину его возникновения: в селении крылась жуткая мощь — средоточие коварства и жестокости. Сила, которую жаждал каждый из Акацуки.
Он подал сигнал рукой, и двое нукенинов, скрываясь в ночных тенях, ринулись прямиком в глубокую черноту. Итачи на секунду прикрыл глаза и отчётливо ощутил в воздухе мощную ауру — так чувство страха густой пеленой покрывало спящую деревню. Страх — это хорошо, им можно управлять, его можно обратить против жертвы.
Итачи открыл глаза и бесшумно устремился вслед за товарищами. Нагнав одного, он кивнул на дорогу, ведущую вниз по склону, и жестами напомнил план действий. Затем повёл свой небольшой отряд вперёд, навстречу побагровевшему полумесяцу. Итачи задержал на нём взгляд, задумчиво сморгнул и больше не выдал эмоций. Он резко замер, когда из переулка неподалёку вылетел пьяница и упал наземь — замертво. Итачи мельком посмотрел на тело, но быстро отвёл взгляд. Реакция на движение была машинальной и такой стремительной, что со стороны бы показалось, будто пьяница сам нашёл смерть в подворотне. На улице остался труп. Если его обнаружат до того, как они покончат с делами, придётся задержаться. Трудностей не будет, нет… но это их замедлит.
Двое подчинённых поравнялись с Итачи на углу улицы, где он стоял, всматриваясь в темноту. Перед ними возникла небольшая рыночная площадь, пустующая в это время суток.
Прежде чем сделать шаг, он скользнул шаринганом по краю площади, проверяя, нет ли кого поблизости, будь то противник или просто незадачливый прохожий. Он махнул двоим, чтобы следовали за ним, и указал под ноги на широкую брусчатку в стороне. Одна плита, увитая нитями чакры, удерживала взрывную печать. Её лёгкое свечение не могло укрыться от зоркого глаза.
После того, как бумажную печать осторожно сняли, а плиту вынули, взгляду открылся узкий тоннель, резко ведущий вниз. Посмотрев на младшего из двух подчинённых, Итачи решительно кивнул.
Тот исчез в проходе и с глухим ударом приземлился на выступе в метрах под землёй. Итачи для верности ещё раз очертил взглядом площадь. Снизу загорелся факел и раздался короткий птичий свист, означавший, что проход чист.
— Не забывай, — обратился Итачи ко второму подчинённому, — мы пришли сюда с конкретной целью. Если кто-то из жителей встанет на пути, избавляйся.
Не дожидаясь ответа или хоть признака того, что его слова услышаны, Итачи спустился в яму, аккуратно приземлился рядом с подчинённым и, бросив на него мимолётный взгляд, осмотрелся. Перед ними вглубь тянулся тоннель, расширявшийся с двух концов. Время от времени тишину нарушала тихая капель, за которой протяжно завывал ветер.
— Охраняют? — приглушённым голосом осведомился Итачи. Его вопрос, даже такой тихий, эхом прокатился по тоннелю и смолк.
В ответ ниндзя покачал головой — Итачи сощурился. Власти деревни должны были приставить охрану. Если отсутствует охрана, значит, расставлены ловушки. Если же не было и их, тогда жители деревни — полные дураки. Будь в конце тоннеля их цель — ловушки предназначались не для тех, кто попытался бы войти, а для того, кто попытался бы выйти. Уверенным шагом, но ни на секунду не теряя бдительность, Итачи двинулся в густую темноту.
Они безмолвно шли по сырому подземелью. Шаги эхом отдавались в пустоте голых стен и сопровождались хлюпаньем, когда кто-нибудь наступал в грязную лужу. Хоть лицо его оставалось бесстрастным, Итачи старательно избегал ступать по грязи — звук до ужаса его раздражал.
Кап… кап… кап… хлюп.
Внешне он не выдал отвращение — лишь моргнул, ощущая, как от чавкающего звука по спине бегут мурашки. На секунду перед глазами вспыхнула картина: кунай вонзается в сердце мужчины.
Хлюп.
Катана вспарывает живот старушке.
Хлюп.
Тело ребёнка протыкают сюрикены.
Хлюп… хлюп… хлюп.
Жуткие картины поочерёдно проносились перед глазами, упрямо смотревшими вперёд. Итачи вновь моргнул, когда вспыхнул очередной образ: приготовившийся к бою мужчина заслоняет собой перепуганную женщину. На них угрожающе смотрит остриё катаны.
Хлюп.
Внутренности мужчины не успели выпасть на деревянный пол. Женщина рыдает, умоляет…
Кап… кап… кап…
Ноги снова ступили на твёрдый пол. Пока ни одной ловушки. В этой деревне и правда жили одни дураки — как и в той, которую он покинул девять лет назад. Жизнь дурака никчёмна. Она всегда зависит от жизни умного. В этом мире у дураков нет цели, их существование бесполезно. Перед внутренним взором лежала мёртвая женщина. Он, тринадцатилетний мальчик, возвышался над двумя телами и завороженно наблюдал, как по полу растекается кровь — кровь его родителей.
Они все были дураками. Все.
— Итачи-сама?
Он перевёл спокойный взгляд на сопровождавшего его ниндзя и вдруг осознал, что долгое время неподвижно глядел в стену, которая словно из ниоткуда выросла перед ними. В ней была высечена дверь, а на двери, перекрывая щель между рамой и плитой в стене, наклеена бумажная печать. Дураки. Им хватало знаний, чтобы опасаться того, кто прятался по ту сторону, но единственное, что смогли придумать, — это поставить обыкновенную печать. Итачи потянулся, сорвал её и смял бумажку в кулаке. Потом схватился за ручку, открыл дверь и осмотрел помещение, впитывая шаринганом каждую мелочь. Он жестом приказал подчинённому выйти вперёд, и, когда свет факела заполнил комнату, тишину разрезал крик. Итачи перевёл взгляд на маленькое несчастное существо, которое забилось в угол, сотрясаясь от страха. Девочка лет семнадцати с песочными волосами и карамельными глазами клубком свернулась в углу и взирала на них с неподдельным, вызывающим отвращение ужасом. Лохмотья мешком висели на её тощей фигуре, а выглядела девочка так, словно за всю жизнь искупалась от силы раза два. Итачи с презрением отметил, что более жалкое зрелище ещё не представало его глазам… Разве что только раз.
Оставив девчонку без внимания, он посмотрел на высокий потолок с решёткой, через которую, судя по всему, сбрасывали еду. Пленителей несчастной объединяло чувство сострадания, раз они решили оставить её в живых. Но они понятия не имели, что болезненное состояние, до которого её довели, могло в любой момент пробудить того, кого они смертельно боялись. Итачи вновь взглянул на девочку и шагнул вперёд.
— Пошли, — приказал он низким голосом, но та не сдвинулась с места.
— К-кто вы? — испуганно задохнулась она, заламывая со страху руки.
— Учиха Итачи, — ровно произнёс он, — я пришёл освободить тебя.
Во взгляде девочки зажёгся интерес.
— Освободить? Почему?.. Вы же меня ненавидите.
Итачи сделал ещё один шаг и бесцветным голосом спросил:
— Ненавижу?
— М-меня же все ненавидят, — девочке не нравилось, что расстояние между ними сокращается. — Поэтому держат здесь.
— Они ненавидят, потому что боятся. Боятся, потому что не понимают тебя, — бесстрастно ответил Итачи. — Я не испытываю к тебе ненависти, потому что я тебя не боюсь, а не боюсь я тебя потому, что понимаю, <i>кто</i> наводит ужас на жителей деревни.
— О чём вы говорите? — девочка обняла колени и сильно вжалась в стену, будто надеялась, что та её проглотит.
— Внутри тебя сидит кое-что могущественное и злое, чего все боятся, — спокойно сказал Итачи. — За этим я и пришёл. Если ты мне его отдашь, тебя больше никто не будет ненавидеть. Но ты должна пойти со мной, иначе останешься здесь навсегда.
Девочка села ровнее и недоумённо осмотрела себя.
— Могущественное и злое…
— В тебе живёт демон, — Итачи сделал ещё один шаг, и на этот раз девочка не отшатнулась. — Идём со мной, и я освобожу тебя от него. А потом ты вернёшься сюда, и тебя полюбят.
— П-полюбят… — пробормотала она. — И мне нужно всего лишь пойти с вами?
— Да.
Наступила продолжительная тишина, а когда девочка медленно поднялась на ноги, стало ещё яснее, что она почти ничего не весила.
— Я хочу с вами… Пожалуйста, заберите меня. Я всё что угодно сделаю, только достаньте это из меня. Я просто хочу им нравиться… не хочу, чтобы меня ненавидели.
Глупый ребёнок, — снисходительно отметил Итачи, — глупый, но нужный. Во всяком случае, ненадолго. Как только они завершат ритуал, девчонка умрёт. Смерть дурака незаметна. Из-за исчезновения этого ребёнка, кроме потрясения и страха, никто ничего не испытает. Деревне плевать, о девочке вскоре забудут.
Итачи поманил её, и она, ступая на шатких ногах, повиновалась. Он с притворной нежностью взъерошил её грязные волосы и забрал факел у своего спутника.
— Помоги ей, — холодно приказал он, возвращаясь в тоннель.
Они медленно двинулись вперёд, избегая шума. Спутник Итачи перекинул девчонку через плечо. Она была так слаба, что едва не теряла сознание. Надо думать, сила демона день ото дня поддерживала в жалком тельце жизнь, иначе девочка давно бы умерла. Ей лучше дожить — хотя бы до того момента, пока они не извлекут демона, а после может спокойно умереть. Умереть за то, что ему было так безразлично, умереть смертью дураков — такой, которая не стоила поминаний.
Кап… кап… кап…
А жили на свете и такие, — тихо напомнил себе Итачи, — которых даже жалко убивать.
Хлюп.
Измученный и обезумевший брат согбенно лежал возле трупов их родителей. Почему? Как? — вопросы эхом отдавались в голове. Не было нужды отвечать щенку — самому ничтожному из ничтожных, самому глупому дураку из всех. Итачи моргнул, прогоняя воспоминание — истерические рыдания брата выветрились вместе с ним. Это правда, — поймал себя на мысли он, — есть люди, о которых жалко пачкать руки.
***
Оглушительный грохот и раскатистый рёв заставили его резко сесть на кровати. Саске потянулся за спрятанным под подушкой кунаем. Шаря рукой, он наткнулся на протектор и коротко замер. Нет, он не в убежище Орочимару, угрозы нет. В комнате темно не потому, что нет окон, а потому, что он слеп. Осознание пришло вмиг: Саске в своей постели, в поместье Учиха, в Деревне Скрытого Листа. Он покачал головой, слегка удивлённый собственной реакции, но от старых привычек избавиться трудно.
Саске так и остался сидеть, вытянувшись в струну и нахмурившись. Что это был за грохот? Звук доносился снаружи, с заднего двора, и, не стихая, перемещался вокруг дома. Что за чёрт? Как шум не разбудил Сакуру? Саске повернулся в угол спальни, где лежал её футон.
— Сакура?
Ответа не последовало. Саске прислушался, но не смог различить её дыхание — то ли из-за рёва снаружи, то ли из-за того, что она дышала тихо. Саске начал подозревать, что в комнате её нет.
— Сакура? — позвал он чуть громче. Снова тишина.
Спустив ноги с кровати и вытянув руки для равновесия, Саске попробовал подняться. Пространство словно содрогнулось, но он шагнул вперёд, и, как только обе ноги коснулись пола, головокружение стало отступать. Саске осторожно шёл с вытянутой рукой, а когда ладонь упёрлась в стену, дёрнулся от неожиданности. Стоя ближе к тому месту, где спала Сакура, он вновь напряг слух, стараясь различить звуки дыхания, но вместо этого из кухни до него донёсся звон посуды. Саске сделал несколько шагов в сторону, преодолевая слабость, и высунул голову в дверной проём.
— Сакура? — громко позвал он и услышал в ответ звяканье и быстрые шаги.
— Ой! Саске, ты проснулся! — обеспокоенно затараторила Сакура. — А я как раз собиралась проверить, спишь ты или нет. Ты же нормально дошёл до двери?
Саске покачал головой — его даже забавляла её тревога, но он никак это не выдал.
— Сколько времени? И что это за звук?
— А, это команда генинов, которую я запросила, наводит порядок во дворе. Конохамару косит траву газонокосилкой, — рассеяно ответила Сакура. — Сейчас около одиннадцати утра. Ты выглядел уставшим, и я решила тебя пока не будить.
— Хн.
— Тебе нужна помощь в ванной? — весело поинтересовалась она. — Я уже приготовила чистые вещи.
Саске покачал головой и протянул ей руку.
— Просто отведи. Дальше я сам.
Согласно промычав в ответ, Сакура взяла его за руку и повела по коридору. Саске принялся считать шаги. Примерно двенадцать, — отметил он, когда Сакура поместила его руку на дверную раму.
— Одежда лежит справа от раковины, полотенца — слева, рядом с душем, — объяснила Сакура. — Ах да, не оставляй грязную одежду и полотенца на полу. Как будешь готов, позови — я на кухне.
Он коротко кивнул. Сакура развернулась и побрела по коридору, тихо припевая. До слуха долетела пара нот, и Саске на секунду замер — мелодия показалась ему смутно знакомой. Он отмахнул наваждение, вошёл в ванную и заперся. Схематично представив планировку комнаты и отыскав раковину, он с одной стороны нащупал одежду, с другой — полотенца. Затем разделся, зашёл в душ и включил воду.
Леденящий холод вмиг прояснил разум. Пару минут Саске стоял смирно, а потом потянулся к вентилю с горячей водой. Минувшей ночью он, вопреки ожиданиям, спал хорошо и не видел ни одного сна. С родительским домом было связано много воспоминаний — больше всего плохих и оттого самых живых. Сакура не стала его будить, потому что он выглядел уставшим. Видимо, вчера днём он израсходовал много чакры и вымотался, хотя какой бы ни была причина, спокойному ночному отдыху Саске был несказанно рад.
Искупавшись, он выключил воду и насухо вытерся. Взял принесённую Сакурой одежду и, следуя её же совету нащупывать ярлыки, чтобы определять перед, быстро оделся. Приступ головокружения повторился, как только Саске оторвал руку от тумбы, чтобы натянуть шорты. Он прислонился рукой к стене и положил на неё лоб, ожидая, когда вернётся равновесие. Отняв пальцы от головы, Саске вспомнил о налобном протекторе, который отдал ему Наруто и который до сих пор лежал под подушкой.
Саске открыл дверь и прислушался. Из кухни доносились два голоса: Сакуры и чей-то ещё. Наверное, того самого Конохамару. Нет, газонокосилка всё ещё жужжала во дворе. Значит, это другой генин из команды. Саске завладела лёгкая тоска по тем временам, когда они выполняли похожие задания. Губы тронула едва заметная улыбка: в те дни Наруто только и делал что жаловался, не прекращая, а они с Сакурой молча трудились.
До слуха долетели её мелодичный смех и стук стекла о твёрдую поверхность — похоже, Сакура выставляла на стол стаканы. Саске собирался позвать её, но передумал. До спальни было не так уж далеко, и он решил справиться самостоятельно. Если не отходить от стены и двигаться медленно, то можно дойти без происшествий. Саске попробовал сделать несколько маленьких шагов, с большой осторожностью ступая по коридору. Руку он положил на стену, выставив вперёд, чтобы точно знать, где дверной проём, и не упасть, как в больнице на пересечении двух коридоров.
Затея пройти по комнате, касаясь стены, с треском провалилась, когда Саске обнаружил, что на полу в своём углу Сакура оставила вещи. Болезненная пульсация в пальцах ног подсказывала, что виной всему книги, причём очень тяжёлые. Спотыкаться о них — и бог знает обо что ещё — желанием он не горел, поэтому от идеи идти по стенке быстро отказался.
Саске опустил руки и немного постоял, ощущая медленно подкрадывающуюся слабость. Он сделал шаг вперёд и постарался детально представить комнату, обрисовать каждую мелочь, уделяя особое внимание книгам, которые пальцы ног ещё долго будут помнить. Саске сделал пару шагов и понял, что если сосредоточиться и представить себе расположение предметов, а не гадать, где они находятся, то идти будет легче.
Стоя там, где предположительно располагалась кровать, Саске попробовал перед собой ногой, чтобы обнаружить боковину прежде, чем успеет удариться. Как назло, держать равновесие на одной ноге было ему не под силу — он опасно пошатнулся и наклонился вперёд. Громкое ругательство вышло сдавленно только потому, что Саске упал на матрас лицом вниз. Нарисовать в голове тот или иной предмет мебели и его расположение было нетрудно. Но определить их точное местонахождение вслепую — практически невозможно. Саске сердито поднялся, нашёл налобный протектор и, крепко затянув бандану на затылке, решил предпринять ещё одну попытку самостоятельно выйти из спальни.
Единственным утешением было то, что его никто не видит, — слишком унизительно, с предельной аккуратностью держась за стену, передвигаться по голому ровному полу, на котором кроме как о книги Сакуры спотыкаться не обо что. Когда происшествие с дверным косяком в больнице практически повторилось, Саске без охоты признал, что с него хватит. Он не испытывал желания звать Сакуру, но ещё меньше хотелось из-за такого пустяка набить синяки.
— Сакура! — громко крикнул он. Болтовня на кухне смолкла.
Когда Сакура появилась, Саске не дал ей шанса заговорить и просто выставил предплечье. Она мягко, но надёжно взялась за его руку, и Саске вдруг представилось, как, слегка нахмурившись, она изменилась в лице.
— Что ты тут делаешь? — с беспокойством осведомилась Сакура. — Не ушибся, пока шёл?
— Нет.
— Хорошо, — произнесла она и строго отчитала: — Тебе ещё рано ходить самостоятельно. Постепенно ты научишься, но сначала нужно поработать над равновесием.
— Начнём после обеда, — он слегка ткнул её локтем, показывая, что не хочет стоять.
Сакура обрывисто вздохнула.
— Если настаиваешь. Но придётся подождать, пока ребята не закончат во дворе. Мы найдём, чем заняться.
Она провела его по коридору в гостиную, затем повернула и направилась по боковому проходу, который вёл в задний двор. На лице Саске отразилось лёгкое недоумение.
— Куда мы идём? — поинтересовался он, когда Сакура открыла заднюю дверь — газонокосилка не прекращала жужжать.
— На улицу. Денёк сегодня хороший, глупо сидеть в четырёх стенах.
К счастью, когда они вышли на веранду, газонокосилка затихла. Снаружи было тепло. Лёгкий свежий ветерок шелестел листьями в саду, на деревьях щебетали птицы, а в воздухе стоял густой аромат свежескошенной травы. Сакура вела его вперёд, и Саске знал, что веранда вот-вот закончится. Он доверял Сакуре, но это не мешало ему ступать с опаской.
— Край вот тут, — мягко предупредила она. — Садись.
Он уселся на деревянном полу, скрестив ноги.
— Справа от тебя столбик, можешь облокотиться, — улыбнулась Сакура.
— Сакура-нэсан! — послышался девчачий голос позади. Его обладательнице было не больше двенадцати. — Тебе ещё нужна помощь на кухне?
— Иэ, Моэги, — Сакура развернулась к входной двери. — Сможешь закончить вот с этой клумбой?
— Хай!
Сакура вернулась в дом, а девочка промчалась мимо Саске. Он сидел тихо и вслушивался в шелест травы под её ногами, подмечая, как энергичный шаг перешёл в бег.
— Конохамару-кун, ты опять отдыхаешь? — негодующе воскликнула девочка.
Конохамару… Не тот ли это малец, который возвёл Наруто в кумиры, когда они сами были детьми? Вот откуда ему знакомо это имя. Одним небесам известно, почему из всех шиноби мальчишка восхищался именно Наруто.
— Я только закончил косить траву, — лениво ответил он. — Теперь жду…
Сзади послышались тихие шаги, возвестившие о возвращении Сакуры и сопровождавшиеся нестройным позвякиванием.
— Ура! — воскликнул Конохамару. — Лимонад!
Он даже вёл себя как Наруто.
Сакура беззаботно рассмеялась и что-то поставила рядом.
— Хочешь лимонад, Саске-ку… Саске?
— Ага, — машинально ответил он.
Почему вдруг Сакура поправила себя и опустила суффикс «кун», Саске не знал. Он задумался, но виду не подал. Его не заботила новая привычка Сакуры произносить его имя без этого надоедливого суффикса. Который всё же сорвался с языка и на мгновение заставил задуматься о том, что чувства Сакуры остались прежними. Когда она поправила себя, Саске испытал лёгкое удивление. До этого момента он думал, что если Сакура и не таит на него обиду, то в их отношениях точно что-то изменилось. Как раз тут не было ничего необычного, поэтому особого значения Саске не придавал. Но теперь он слышал, что слово вырвалось против воли, а значит, Сакура либо сказала по старой привычке, либо намеренно избегала такого к нему обращения.
— Сакура-нэсан, можно ещё лимонад? — проверещал мальчик по имени Конохамару.
— Эй, я ещё по первому стакану никому не раздала, — пожурила его Сакура. — Возьмёшь вместе со всеми.
Кубики льда звякнули о стекло, когда она принялась разливать напиток по стаканам. Тронув за плечо, Сакура передала один стакан ему, на что Саске машинально пробормотал тихое: «Спасибо» и сделал глоток. Сакура разлила лимонад по оставшимся стаканам и раздала столпившимся вокруг них ребятам.
Саске не мог похвастаться любовью к детям. Особенно к надоедливым и шумным, — добавил он про себя, когда Конохамару в очередной раз издал несдержанный восторженный вопль. Как только дети утолили жажду и вернулись к работе во дворе, он так Сакуре и заявил.
— Как же ты собираешься возрождать клан? — она рассмеялась, села рядом с ним, свесив ноги с края веранды, и принялась ими болтать: время от времени Саске слышал глухой стук о деревянную стенку. — Или ты думаешь, твои дети родятся сразу взрослыми?
— Они будут Учихами, — возмутился Саске.
— А, то есть, все дети Учих — тихони? — подразнила Сакура и, судя по звяканью в стакане, отпила лимонад.
В ответ он хмыкнул и тоже отпил из стакана, подмечая безупречный вкус лимонада — с кислинкой и не слишком сладкий.
— Не знаю, Саске, — задумчиво произнесла Сакура, судя по мелодичному стуку кубиков льда друг о друга, устроив в стакане водоворот, — когда мы учились в академии, ты точно не был тихоней, поэтому и стал таким популярным. Ты усердно учился, приветливо общался со всеми… старался быть лучшим в классе, но позволял себе улыбаться и смеяться.
По лицу пронеслась тень.
— Не помню такого, — резко заявил он.
Сакура поставила рядом стакан.
— Это было до того… как Итачи…
— Я понял.
Саске не хотел вспоминать то время.
Повисло неловкое молчание, нарушаемое глухим стуком ног по веранде и возмущёнными криками генинов, которые яро спорили о распределении задач. Надо полагать, Конохамару уступал. Саске обнаружил забавное сходство этой команды с командой номер семь, однако, насколько он мог судить, с третьим генином из этой команды у него не было совершенно ничего общего.
— Ты тогда, — безмятежно начала размышлять вслух Сакура, — много улыбался. Это одна из причин, почему ты мне понравился — у тебя была красивая улыбка.
Саске не знал, что на это ответить, поэтому промолчал и отхлебнул лимонад, захватывая губами кубик льда, который начал медленно согреваться во рту. Минуты томительно текли, и замороженная вода постепенно оттаивала.
— Ещё ты смеялся, — тоскливо проговорила Сакура. — С тех пор я, наверное, и не слышала твоего смеха.
— Я смеюсь, — возмущённо заявил он. Кубик льда мешал во рту, не позволяя внятно говорить.
— Я про настоящий смех, — Сакура повернулась к нему. — Ты только фыркаешь, а я говорю про настоящий смех и настоящую улыбку.
— Мне незачем улыбаться, — пожал плечами Саске. Лёд слегка оттаял на языке и не так затруднял речь.
— Я могу представить. Если учесть всё, что случилось… — тихо произнесла она, отворачиваясь.
Внутренне Саске негодовал: снова они вернулись к этой теме, которую у него не было желания обсуждать. Сакура понятия не имела, что комната, в которой он обнаружил мёртвых родителей, находилась в метрах отсюда, и, чем ближе они подходили к обсуждению трагедии клана Учиха, тем явственнее эта комната ощущалась. Как будто над Саске нависло искажённое присутствие, которое всё настойчивее тянулось к нему всякий раз, когда он думал о смертях самых близких людей. Он не хотел заходить в ту комнату. Не хотел и пока не был готов.
— Но ты можешь снова найти причины улыбаться, — как будто между прочим обронила Сакура. — Конечно, такое не забывается, но нельзя постоянно жить с тем, что тяготит. Нельзя перестать улыбаться совсем.
Как убийство более тысячи людей может стать исключением? Она словно осознавала, что ни на миг не приблизится к пониманию, и потому слова её звучали неуверенно.
— От этого никуда не деться, — холодно ответил Саске, — до тех пор, пока не отомщу за клан, пока Итачи не расплатится за то, что натворил. На первом месте всегда будет клан, и пока я не поквитаюсь с братом, у меня нет причин улыбаться.
Она устало вздохнула.
— Без обид, Саске, но это глупо. Нужно улыбаться, когда есть радостный повод, даже если Итачи всё ещё бродит по свету. Он бы обрадовался, узнав, что ты отказываешься от радостей жизни только потому, что он жив. Ты бы этого хотел? Не говори, что ты каждый день, каждую минуту думаешь только о клане, ведь бывает же так, что ты думаешь о чём-то ещё.
Он нахмурился, стараясь отмахнуться от правды, что крылась в её словах. Кубик льда превратился в маленькую бесформенную ледышку и быстро растаял, оставшись на языке холодной лужицей.
— Не раздражай.
— Как скажешь, — ответила Сакура и поднялась. — Попытайся улыбаться чаще. Ради меня? Пожалуйста.
В ответ он хмыкнул, не отказываясь и не соглашаясь, и протянул ей пустой стакан. Сакура забрала его и поставила с остальными, видно, на поднос. После того, как она ушла, Саске переместился вправо, облокотился на столб, о котором предупреждала Сакура, и свесил одну ногу с края веранды, вслушиваясь в усердное кряхтение генинов в саду.
Улыбаться… Он покачал головой. Что бы там Сакура ни говорила, Саске не мог представить повод для улыбки. Само это слово звучало странно в его отношении и с ним не вязалось. Улыбаться ради неё? С какой стати ему улыбаться ради неё — да и вообще ради кого бы то ни было? Итачи жив — вот веская причина, чтобы не улыбаться.
Он бы обрадовался, узнав, что ты отказываешься от радостей жизни только потому, что он жив.
Кто сказал, что он отказался от радостей жизни? Конечно, и наслаждением это не назовёшь, но дело заключалось в другом: если Саске не получал от жизни радости, Итачи было совсем необязательно знать, что причиной тому он. Возможно, Сакура пыталась донести другую мысль, но Саске об этом думать не хотел. Как найти радостный повод, пока жив человек, который отнял истинное счастье? Счастье, возможное лишь тогда, когда Итачи поплатится за свои грехи?
Снова послышались невесомые шаги, которые теперь были неразлучны с образом Сакуры. Она приблизилась, села на прежнее место и взяла Саске за руку. Быстро пробежавшись большим пальцем по костяшкам, она что-то вложила в ладонь. Саске сжал кулак, проверяя величину и форму предмета. Это оказалось деревянное яйцо, испещрённое крохотными бороздами или щелями, отчего поверхность казалась шероховатой.
— Что это? — спросил он, приподняв предмет.
— Объёмная головоломка, — беззаботно ответила она. — Реши её, пока Конохамару, Моэги и Удон не управились.
— Ты хочешь, чтобы я собирал головоломку? — с сомнением произнёс Саске, вскинув брови.
— Именно, — весело ответила Сакура. — Потом ты сможешь делать всё: готовить, отпирать замки, обезвреживать ловушки и много чего ещё. Если научишься разбирать самые сложные головоломки на ощупь, любая мелкая работа будет тебе по плечу.
Сакура забрала головоломку, а спустя мгновение вернула две её половины. Он слегка подбросил их на ладони и услышал, как они стукнулись друг о друга.
— Две половинки? — недоумевал он.
— Угу. Не так просто, как кажется, — озорным тоном добавила она, и Саске отчётливо представил соответствующее голосу выражение лица. — Соединить их можно по-разному, но ты поймёшь, что собрал правильно, если между половинками не останется зазора. Удачи.
С этими словами Сакура поднялась и пошла во двор, весело подзывая детей. Саске остался сидеть с простой, но в то же время замысловатой головоломкой. Подумаешь — пара пустяков.