— Ванцзи, тебе обязательно уходить? — карие глаза ищут хоть намёк на шутку, пока Лань Чжань держит корзину с редькой, а рядом неловко топчется с ноги на ногу Вэнь Нин. Милый паренек, стоит заметить, и очень заботливый дядя. Это узнал молодой глава Лань совершенно случайно — всё-таки пробирался к брату в гости он тайно, пока Цзян Ваньнин прикрывал его.

      Но сейчас придётся самому Сичэню стать дядей на один день. Брат не ожидал гостей, поэтому не смог оставить лишнего времени на разговоры. Всё-таки его светлую голову занимали мысли о том, как бы прокормить всех людей на горе и при этом сохранить шаткий мир. Старший брат Тёмного заклинателя и так их задержал довольно сильно, а они вообще-то с Вэнь Нином наконец-то смогли собрать скудный урожай и собраться на рынок. Это стоило очень много жизненных сил и бессонных ночей самого Лань Ванцзи и Вэнь Цин.

— Брат, у нас все заняты. Мы с А-Нином, — родственное произношение имени одного из Вэней очень сильно режет по слуху Лань Хуаня, — идём продавать редьку. А-Цин занята сбором трав в лесу и её нет на горе уже несколько дней, бабушка недавно приболела, как и Четвёртый дядюшка, других А-Юань не очень жалует. А вы с Вэй Ином пришли очень кстати. Вэй Ин всё знает и покажет.

      Перечисление наконец-то закончилось, и названный Вэй Ин важно закивал. Этот возбудитель спокойствия смотрел даже не на ребёнка, что держался на ноге Ванцзи своими цепкими ручками, а на самого заклинателя. Стоит заметить, что Лань Сичэнь совсем не был против последить за этим дитём. Просто… не было чёткой уверенности, что они справятся без жёсткой руки Госпожи Вэнь, ласкового шепота господина Вэнь или умения успокаивать детей от самого Лань Чжаня (когда тот только научился этому).

— Если Цзэу-цзюнь беспокоиться о поведении А-Юаня, то не стоит. Он очень тихий мальчик, — наконец-то подал голос Вэнь Цюнлинь, забирая корзину с овощами, чтоб его названный брат смог поднять на руки трёхлетнего малыша и передать его уж очень счастливому адепту Лань и его Главе.

      Большие глазёнки детя удивлённо посмотрели на двух взрослых, что были ребёнку совсем незнакомы, а потом на своих дядь. А-Юань и правда не заплакал, а только неуверенно показал детским пальчиком на Лань Сичэня и тихо сказал:

— Бофу?

      Сичэнь уже давно не помнит, когда покрывался таким стыдливым румянцем. Но самое главное, что брат, его маленький А-Чжань, смеётся и улыбается. Вместе с ним улыбается и Вэнь Цюнлинь, кивая. Бледная кожа брата выглядит белее мела по сравнению чёрных одежд, а янтарные глаза, помутнённые янтари в воде, жмурятся. Сейчас Глава Лань видит синие и припухшие синяки от недосыпа. Сердце жалостливо сжимается от этого наблюдения.

      Спросить, когда это Ванцзи стал отцом для маленького Вэня надо будет обязательно, а то дядя вряд ли собирался в таком молодом возрасте становиться дедом.

***

      Мальчик оказался не очень спокойным. Ну, то есть Вэй Усянь естественно сказал, что это нормально для ребёнка. Вот только самому Сичэню была чужда эта детская проказливость. В глубине разума, только матушка позволяла им с братом веселиться, пока правила крепким поясом сжимали тонкие и хрупкие рёбра, ломая их на мелкие крошки. Ему иногда по ночам, когда он нарушал правило режима казалось, что на самом кончике языке мелкий песок костей и суставов. Сердце осталось без надёжной клетки рёбер и билось маленькой пичужкой, которая видела тёплый свет свободы, но её лапка была жестока сломана и ласково привязана к жёрдочке.

      Вэнь Юань же был живым. Он весело улыбался своими зубками, рассказывал что-то, допуская много ошибок, показывал деревянных и соломенных куколок, бегал по уютному дому, где обычно собирались для вечерней трапезы все члены семьи, и называл Сичэня бофу. Каждый раз взрослый заклинатель вздрагивал, но улыбался весенней улыбкой под громкий смех адепта. Тот очень любил напоминать и всем детям рассказывать, что означает имя Сичэнь.

— Бофу, подними, — потребовал ребёнок в тёмной одежде. А ведь раньше он был завернут в белые ткани с красными узорами солнца и огня, пылающими ничуть не хуже, чем угольки в жаровне. Но Лань Сичэнь поднимает быстрого ребёнка, который хватается за его волосы своими горячими пальчиками и восторженно вскрикивает, пока Вэй Ин пытается разобраться, что можно сделать ребёнку из несчастной редьки и ещё одной редьки. Фантазии самого Лань Хуаня не хватает тоже.

В итоге на обед маленький А-Юань грызёт корнеплод и качает ногами, сидя на крепких плечах своего бофу.

***

— Цзэу-цзюнь, а Ваш брат тоже был таким же непоседливым? — Вэй Ин часто задаёт подобные вопросы о Лань Ванцзи. Ему интересно всё, даже то, что может знать только семья — он и их дядя. Но почему-то Лань Сичэнь рассказывает, открывает душу, наблюдая за неловким танцем скромных воробьёв на полянке перед библиотекой. Но перед этим обязательно поправляет ленту, за которую ребёнок на удивление не дёргал, а только смотрел с искренним интересом. Порываясь что-то спросить, но редкие листья отвлекали внимание малыша, и он радостно пытался поймать ускользающую жизнь.

      Но в этот момент ребёнок радостно пытался поймать несчастную жабу. Та жалобно квакала и прыгала, пытаясь своими загребущими лапками зарыться в твёрдые камни, между которых еле проглядывала пожухлая трава. Колени трёхлетнего малыша уже полностью испачкались в густой золе и грязи, но на пухлощеком личике блестела счастливая улыбка с пятнами засохшей грязи и пыли.

      В Гусу Лань бы А-Юаня давно отругали за такое отношение к вещам, издевательства над живыми существами и бег. Но тут Лань Сичэню дышится легко. Вокруг летают частички сгоревших деревьев и трав, из тёмных углов воет грязная энергия, готовая своими щупальцами истребить всех живых, что ей неподвластны, в горле першит от запаха промозглого пепла, а Вэй Ин поддерживает малыша в его начинаниях.

      И наблюдая за таким активным и счастливым ребёнком, у которого еда состоит из одной редьки, из игрушек — парочка кукол, сам он сирота, а его орден презирают все остальные люди — Сичэнь завидовал. За это он обязательно себя накажет, как только вернётся в родные горы и в библиотеку. На его памяти младший брат никогда так ярко не улыбался, никогда не бегал и вообще жил от встречи до встречи, происходящих в домике среди поникших горечавок.

— Нет. Мой брат был тихим ребёнком. Почти не смеялся, никогда не бегал. Сейчас А-Юаня воспитывают правильно. У него нет богатств и давления ордена — вокруг него любящая семья. Думаю, это немного важнее, чем положение в ордене, — рассуждает молодой человек, чувствуя промозглый порыв ветра. Вэй Усянь нахмурился и обнял себя руками. А ведь погода и правда становится всё хуже и хуже, в Облачных Глубинах недавно на уже пожелтевших листьях появилась лёгкая изморозь.

      Отвлёкшись на разговор заклинатели даже не заметили, как счастливый Юань поймал жабу и теперь с детским любопытством разглядывал. Коричневая зверушка громко квакала, но выбраться из цепких лапок человеческого детёныша не могла. Молодой Вэнь же с серьёзностью на детском личике пересчитал все четыре лапки и даже раскрыл рот противному земноводному, которое в один момент всё-таки попыталось сбежать. Схватив бородавчатую гостью Мёртвой горы за пузико, счастливый Юань побежал к своему бофу.

      Баба перед сном всегда рассказывал о прекрасных заклинателях в белоснежных одеждах и лентах с плывущими облаками. В истории всегда был добрый юноша, что отважно сражался с монстрами и помогал нуждающимся с искренней улыбкой. За спиной посланца солнца всегда шёл старик, что подсказывал мудрым советом и наставлением. А-Юань всегда слушал о храбрых подвигах или о разной нечести, обнимая красивый меч, который будто пел колыбельные. Поэтому пришедший гость с гэгэ сразу завоевал доверие. К тому же баба и шушу ему улыбались.

— Бофу, смотри. Эта жабка плохая, её прогнали? — спросил малыш, когда его подняли выше к серым тучам. Жаба снова недовольно закряхтела, пока все её конечности показывали смеющимся адептам ордена Лань. Вэнь Юань же смотрел своими по-детски наивными глазками на взрослых.

— Почему же наш А-Юань думает, что бедную жабу выгнали из дома? — Вэй Ин аккуратно забрал из цепких пальцев ребёнка измученное животное, чтобы отпустить на землю. Тонкие губы ребёнка жалостливо поджались, а сам он помахал жабке, прощаясь с ней, как с добрым другом.

— У неё все четыре лапки. Баба говорил, что только жабы, у которых три лапки, — А-Юань показал неловкие три пальца, будто рассказывая глупым взрослым простую истину, — хорошие. А те, у которых четыре, злые и жестокие. Их выгоняют из семьи, как и семья бабы выгнала его. Так айя Цин говорит, я слышал. Она очень сильно ругалась, когда баба заболел.

      Тёплая улыбка с лица Главы ордена Лань не пропала, но карие глаза наполнились тихой грустью. Многие факты искажались. Многие говорили, что его маленький А-Чжань был опьянён любовью к девушке из клана Вэнь, предал свою семью ради призрачного счастья. Но почему-то никто не заикался, что именно Сичэнь, что принял наказание за помощь брату, отпустил белого журавля на свободу. Что именно Лань Сичэнь, Цзэу-цзюнь, открыл нефритовую клетку, чтоб гордая птица распахнула белоснежные крылья, явив их красоту и утончённость. Тогда, под покровом ночи и со вкусом горького чая на языке, гордость всего Гусу Лань покрылась слоем чёрной золы, испортив благородные перья.

      Тогда чёрные одежды превратили Второго Нефрита Гусу Лань в ужасающего Старейшину Илин, который встал на защиту Вэней и позорил свой орден, не захотев расстаться с лентой — единственным, что связывало Тёмного заклинателя с некогда чистым и праведным Лань Ванцзи.

— Понимаешь, А-Юань, нет чёткой границы между тем, что правильно, а что — нет. Самое главное в общении с человеком — это увидеть его суть, а не решать, что «чёрное», а что «белое». Нельзя судить человека по своим мыслям, можно только по поступкам сердца этого человека, — в больших глазах ребёнка плескалось непонимание и при этом странная серьёзность, будто они сейчас сидят в Гусу Лань. Вот только слова противоречат правилам. Есть чёткое разделение на добро и зло, на ложь и правду.

— Значит баба хороший? Он бережёт шишу и айю от злых людей, — неуверенно спрашивает малыш, поглядывая в добрые карие глаза, смотрящие на него с такой же любовью, что и любимый баба по вечерам.

— Верно, А-Юань! — быстро кивает Вэй Усянь, от чего его лента забавно виляет, как хвост у собаки. — Но если для тебя Лань Чжань хороший, то значит для кого-то он плохой. Не бывает злых и добрых людей. Есть понятые и непонятые, есть одинокие или окружённые семьёй, есть великие, а есть те, кто таковыми хочет только казаться.

Это был второй урок в жизни маленького А-Юаня. Первый был получен от Вэнь Нина, Вэнь Цин и Лань Ванцзи — всегда делай так, как велит тебе сердце.

***

— Ванцзи? А-Нин? — тихий вопрос целительницы выводит почти заснувшего Лань Чжаня из лёгкой дымки дрёмы. Вэнь Цюнлинь что-то пробормотал во сне и перевернулся на тонком коврике. Эти двое только недавно пришли с города, принеся немного риса и мяса. И сразу же завалились спать. Точнее они пошли переодеваться, но их слишком долго не было, поэтому все начали беспокоиться. А-Юань же уже давно спал — его уложили Глава ордена Лань и Вэй Усянь. Первый казался уж очень меланхоличным, словно в его голове плыл клубами белый туман. Он только поблагодарил Вэнь Цин за возможность посидеть с племянником и ушёл. — Хороших снов. Отдохните.

      На это ей последовал кивок, и усталые глаза закрылись. Лань Ванцзи даже не удосужился переместиться в более удобную позу. Без ядра он слишком быстро уставал, поэтому бессонные ночи были мучительны. А Вэнь Цин как самая старшая из троих обязана уберечь их от истощения. Только скрип двери смог отвлечь от созерцания двух спящих, как и детский голосок.

— Айя Цин, расскажи сказку. Баба обещал про орден Вэнь рассказать, но он спит, — захныкал ребёнок. Он ведь так и не смог уснуть без сказки, а просить об этом весёлого гэгэ или немного грустного бофу. Зато любимая тётя, что вернулась наконец-то домой может помочь.

— Конечно, малыш. Я расскажу тебе о том, как один орёл пытался достигнуть солнца, но опалил свои перья быстрее, чем его смог коснуться луч, — заботливо прошептала девушка, поднимая племянника на руки. — А потом его маленьких орлят заботливо осветило весеннее солнце, даря им возможность вновь летать над скалами.

      Однажды орлёнок мечтал кружить под ласковым солнцем. Потом орёл мечтал стать равным солнцу. Но когда сияния солнце стало мало, гордый орёл возжелал летать выше самих лучей. Тучи скрывали ласковое сияние от гордеца. И глупая птица взлетела с самого высокого вулкана, пробивая тяжёлые тучи стальными крыльями, но некогда прекрасное и желанное тепло сожгло прекрасные перья, сделав их кучкой пепла. И орёл начал падать, теряя пух и возможность любоваться благословлением небес.

      После его смерти маленькие орлята долго мёрзли под тяжёлыми тучами и жалобно бежали к каждому лучу, от которых их гнали белые журавли и ястребы, а тонкие цапли подкармливали малышей рыбой, но тоже гнали с тёплых местечек. Так продолжалось до тех пор, пока смелых птенцов не укрыл своими тёмными крыльями журавль. Под тенью изящной птицы все отогрелись, а лучи вновь начали проглядывать сквозь прорези небес. Журавль танцевал и раскидывал белейший пух, показав подросшим орлятам новый путь туда, где солнце вечно греет, а скалы приветливо свистят камнями под стремление потомков гордого орла жить под тем, чего достоин каждый. Даже чёрный журавль взмахнёт сломанными крыльями, попытавшись взлететь.