Антон считает, что Арсений — самый целовательный и обнимательный человек в его жизни. Тот только вторит ему, цитируя осла из винни пуха и сообщая, что он, в общем-то, того же мнения про самого Антона.

С начала их гипотетических отношений проходит три недели. И пока все нормальные люди наслаждаются августом, мероприятиями у мангала и невероятно сладкими арбузами и дынями, Антон наслаждается порцией рефлексии и анализа. Было бы что анализировать, думается ему. Арсений их «семейное» положение никак не комментирует, поэтому Антон приходит к выводу, что отношения так и останутся на стадии гипотетических.

Или Шастун просто тупит, забивая голову ненужными вещами.

То, что Антон потерялся в двух соснах своего разума и размышлениях о делах сердечных, не мешает им делать всё, что делают парочки. А именно — утопать в нежностях, посыпая голову розовым конфетти. И пусть в оригинале явно был пепел — Антон это игнорирует, превращаясь рядом с Арсением в огромного ластящегося кота. У того будто волшебные руки, к которым тянуться хочется постоянно, подставляясь под касания и поглаживания. Шастун себе в этом удовольствии не отказывает, тем более, Арсений не прогоняет и разрешает использовать свои ладони в качестве бесплатной терапии.

Единственное, чего у них нет, словно в СССР, так это секса. Антон не ханжа, не асексуал и даже дрочить любит, но торопиться не совсем хочет. У него, между прочим, словно в СССР, всё по плану. Он обещает Арсению шпили-ванили в ближайшее воскресенье, а потом, словно СССР, распадается на молекулы, рухнув в постель с температурой. Шастун, конечно, выздоравливает очень быстро, потому что болеть летом — сомнительное удовольствие — совсем скоро летает, как бабочка, и жалит, как пчела. Пока Арсений Молнией Маккуином разгоняется до уровня драмы квин и пишет в статус слезливое «стоп-ванили».

Антон весь в целом становится счастливее, будто кто-то его изнутри подсветил миллионом маленьких фонариков; замечают это все, начиная Позовым и заканчивая коллегами в автошколе. И если последним Шастун не горит желанием что-либо рассказывать, то Дима отдувается за все те годы, когда сам пиздел про Катю без умолку. Теперь в этом белом пальто стоит Антон, и рот у него будто вообще не закрывается. Позов его великодушно прощает, советуя сказать все хорошие слова про Арсения самому Арсению, чтобы тому было приятно, но Антон, конечно же, ссыт настолько, словно после этого язык отсохнет. А он ему ещё нужен.

Зато Фикус, сутулая собака, которая на самом деле кошка, наглеет, по ощущениям, ещё больше Антона. Арсений, который у Шастуна дома в последнее время прописывается, хотя и отрицает факт появившейся зубной щётки в шастуновской ванной и существование кучи шмоток по углам, Фикуса балует как никто другой. Кот начинает ждать его прихода чуть ли не больше Антона, хотя, казалось бы, куда. А на самого Шастуна гневно мяукает и шипит, особенно когда тот наступает ему на хвост в попытке нормально полить растения.

Антон лежит у Арсения на коленях, пока тот осторожно перебирает пальцами его кудри, когда растения нежатся в солнечных лучах. Арсений смотрит на них с зарождающейся любовью даже не потому, что их пылко любит Антон, а потому, что они просто есть. И они красивые. Арсений красоту ценит и пытается заметить её во всём, но иногда не получается, поэтому то, что в этих зелёных листьях он её видит — прекрасная новость. Зелёный цвет Арсения успокаивает.

— Тебя что-то тревожит? — спрашивает Антон и снова крутит на пальце кольцо прямо как в день знакомства. Надо же, и где они сейчас?

— Почему ты так подумал? — интересуется Арсений, отвлекаясь от созерцания Антоновых «домашних». Он ловит себя на мысли, что человек, смотрящий в одну точку, наверное, всё же походит на тревожного.

— Ты выглядел задумчиво. Просто если это насчёт секса, то лучше обговорить всё сейчас, чтобы ты не надумал лишнего. Арс, мне дохуя, причём в прямом смысле, тебя хочется, правда. Да и тот сорвавшийся раз был чистой случайностью.

— Эй, Шастун-болтун, не заткнуть, ты куда разошёлся-то? — Арсений чуть оттягивает мягкие прядки. — Я не думал ничего такого, серьёзно. И если ты не готов, то я не буду настаивать. Мне же тоже важен твой комфорт, Тох.

«Тоха» расстроган и совсем капельку расстроен. Конечно же, он готов. Они оба — взрослые люди, Антон знает себя и свои желания, Антон хочет узнавать и Арсения. И его безумно бесит тот маленький червяк сомнения, который сидит внутри и точит зубы об Антонову душу. Шастун не хочет вести себя как ребёнок, требуя от Арсения чуть ли не письменного подтверждения всех, казалось бы, очевидных вещей, но и закрыть на собственные чувства глаза он не может.

— А тебя что тревожит? И не отнекивайся, пожалуйста, я же не слепой, Антон.

Шастуну в самое сердце, на поражение, бьёт необходимость честно отвечать на вопрос. А ещё сосёт под ложечкой боязнью высунуть язык из жопы, поэтому он только поворачивается и начинает рассматривать арсеньевскую футболку. Фикус осуждающе мяукает где-то рядом, чем вызывает у Антона желание закатить глаза и увидеть свой мозг. Спасибо, животное.

— Я знаю, что это, скорее всего, очевидно, — начинает бубнить Антон. — Но я иногда ещё та тревожная сука. Перспектива секса — это здорово, но я не хочу просто спать с тобой. Вернее хочу, конечно, но тогда, когда буду знать, в качестве кого я это вообще делаю.

Арсений зависает на пару секунд, будто информация до него доходит с неким опозданием. А когда понимает, к чему вообще клонит Шастун, то только ласково гладит того по волосам.

— У тебя были ситуации, когда с тобой спали «по дружбе», а ты об этом не знал?

— До этого не дошло. Но очень старалось.

— И тебе кажется, что мы сейчас просто дружим? — Арсений делает неопределённое движение рукой. Не то чтобы он против такой тесной дружбы, но вот представить на месте Антона, например, Серёжу, у него не повернётся вообще ничего.

— Блять, когда ты это сказал, стало звучать ещё ужаснее, чем в моей голове.

Антону натурально хочется завыть, а потом и забыть о существовании этой секунды. Но он всё же чуть-чуть успокаивается, когда Арсений мягко продолжает гладить его по голове, не высмеивает тупость ситуации и даже не фыркает, скатываясь в обесценивание чужих травм, которые вроде жить и не мешают, но всплывают раз в столетие.

— Ну, тогда может будем встречаться? Только сделай вид, что я сказал это давно.

— Не так уж и давно, — ворчит Шаст, но тут же улыбается тепло и согласно кивает, вдыхая в лёгкие Арсеньев запах. — Чувствую себя теперь, будто навёл ненужной драмы.

— Вот дурачина, это же разговором называется в народе, — информирует Арсений, залезая в телефон. Антон думает, что будет забавно, если ему в лицо ткнут открытой страницей Википедии, где это слово заботливо объясняется для таких, как Шастун. Дурачин, то есть. Но Арсений открывает далеко не гугл или яндекс, а находит в галерее недавнюю фотку с запечатлённой на ней афишей.

— Цирк приехал! И клоуны тоже, — Арсений отдаёт телефон Антону в руки, чтобы тот поближе рассмотрел яркую афишу, каких по городу миллион. — Теперь нам определённо надо сгонять, чтобы поржать и, так сказать, восстановить баланс в мире.

Антон, конечно же, соглашается пойти на очередное свидание с Арсением. Антон, конечно же, этому очень рад.

***

Цирк, в который они идут через пару дней, оказывается действительно приезжим. И сколько бы Антон не фантазировал увидеть на месте назначения нечто, похожее на цирк из третьей части «Мадагаскара», рациональная часть его мозга, в общем-то, понимала, что никакой цветной шарик, упавший с неба, он Арсению подарить не сможет. А как максимум — они уйдут домой к Шасту с нормальным настроением и три часа будут обсуждать нелепость сего мероприятия. Хотя, в прочем, некоторые шарики всё же есть, а в комплекте с ними — маленькая плачущая девочка, неловко стоящая среди пустующего тротуара.

Ещё пара сомнений насчёт цирка у Антона появляется как раз в тот момент, когда он узнаёт, где именно будет проходить «шоу». И то ли у дю солея (а Антон искренне надеется, что и в этом цирке не будет животных) на минималках не хватило денег на аренду нормального места, то ли в их городе этих мест нет по определению. Но цирк останавливается где-то в самой жопе, на окраине, рядом со старым ТЦ, куда уже почти никто не ходит. А вишенкой на торте становится, блять, поле.

Именно по этой причине вокруг девочки, кроме них двоих, нет вообще никого. И сердце действительно сжимается, когда она чуть затихает, громко всхлипывает и переводит взгляд потемневших глаз сначала на Арсения, а потом на Антона. Попов, до этого что-то рассказывающий и не разделяющий Антоновой меланхолии, останавливается и отпускает чужой мизинец.

— Э-эй, ты чего тут делаешь одна? — Арсений садится перед девочкой на корточки, оставив молчаливого Антона за собой. Шастун, на самом деле, только рад опустить всю возню с детьми на плечи Арсения. Просто по причине того, что боится своими действиями сделать хуже, превратившись рядом с ребёнком в неповоротливый шкаф и совершенно не умея общаться с теми, кому меньше пятнадцати.

Девочка долго молчит, сжимая в руке ленточку, к которой привязан гелиевый воздушный шарик. Арсений тоже ничего не говорит, давая ребёнку время переступить через страх вступить в разговор с незнакомым взрослым мужчиной. Потом она глубоко вздыхает, выдавая чуть севшим от плача голосом:

— Потерялась.

Ну охуеть теперь.

Арсений смотрит на Антона, и по лицу его видно, что думает он примерно то же самое. И, конечно, девочку одну они здесь не оставят.

— Меня Арсений зовут, того дядю — Антон, — Арсений кивает через плечо, и Антон всё же решает девочке улыбнуться. — А тебя?

— Агния.

Попов мягко улыбается, будто стараясь показать, что никакой опасности от него не исходит. И у него, вроде как, получается. Агнию чуть отпускает, поэтому она снова хлюпает носом и начинает сбивчиво говорить.

— Мы с папой и братом шли в цирк, а потом… Я не хотела… И теперь…

Она снова начинает плакать, что вводит Антона, совершенно не знающего как успокаивать людей (и детей), в дичайший ступор. Он до сих пор стоит за Арсением, словно за каменной стеной, боясь высунуть нос. А потом приходит иррациональная злость на нерадивого родителя, чья дочь сейчас ревёт в три ручья под сбивчивый шёпот Арсения. Антон не эксперт, детей у него нет, но он их и заводить не собирается, пока к этому не готов совершенно. И Шастун себе точно не простил бы, потеряй он где-то этого маленького человека, который ещё ничего не умеет в социуме. Антон даже начинает думать о том, что не в утопии они живут, где все люди — правильные и честные. О том, что существуют мудаки. Ему даже представить страшно, что могло бы произойти, не наткнись они на Агнию.

— Не переживай так, хорошо? Мы обязательно найдём твоего папу, — Арсеньев мягкий голос вырывает Антона из потока мыслей, которые уже стремятся куда-то в абсурдную сторону. — Дойдём сейчас быстренько до цирка, и всё будет здорово.

Он протягивает Агнии свою руку, и девочка осторожно, но всё же вкладывает свою малюсенькую ладонь в арсеньевскую. Он с ребёнком выглядит… Гармонично. Антон засматривается, чуть ли не открывая рот, на то, как Арсений сгибается в три погибели, только чтобы Агнии было удобнее идти, потому что разница в росте, конечно, колоссальная.

— У меня теперь как будто два ребёнка, — шепчет Арсений Антону на ухо, когда тот чуть наклоняется. — Первый — это ты, если что.

И Антон, естественно, наигранно возмущается, первый раз за эти несколько минут подавая голос. Агния поднимает свой взор на Шастуна и к нему, видимо, проникается. Почему и зачем — все Антоновы вопросы. Она резко тормозит, отчего Попов чуть не спотыкается на ровном месте, и быстро впихивает Шастуну свой шарик, аргументируя тем, что он ей уже надоел. Шастун сбивчиво её благодарит, ловя на себе чужой нежный взгляд. И он далеко не от Агнии.

Девочка веселеет с присущей пяти-шести-семи летним детям быстротой. Ни Антон, ни Арсений не берутся определять её возраст. Когда до циркового шатра, который, в общем-то, ничем не отличается от совершенно обычных цирковых шатров, остаётся уже совсем немного, Агния рассказывает Антону и Арсению примерно сотую историю из своей жизни. Они узнают, что у Агнии недавно умер хомяк, когда Кирилл — теперь уже старший брат, а не погодка Виталя, потерявшийся вместе с отцом, — играл в компьютерную стрелялку. Хомяк испугался громкого звука из колонок и откинулся, улетев на своё хомячье небо в коробке из-под обуви. Антон честно старается не ржать слишком палевно, видя серьёзное лицо девочки, и не ранить её чувства, но в плечо Арсения всё же утыкается, тяжело дыша.

Уже около шатра людей становится заметно больше. В основном, это родители и их дети, поэтому взгляд сразу замыливается, и Антон бросает идею поискать в толпе обеспокоенного мужчину с сыном. Его-то он не потерял? Агния отпрашивается у Арсения поглядеть на палаточку со сладкой ватой, где тётенька умело управляется с «чудо-машиной». Арсений, конечно, отпускает, будто у него на это вообще есть какое-то право. Но он с Агнии глаз не сводит, потому что потерять её во второй раз будет просто смехотворно. Да и какие из них тогда Аркадии Паровозовы?

— Думаешь, будет уместно купить? — Арсений кивком головы указывает на палатку.

— Главное не шутить, что её батя ушёл за сладкой ватой в магазин и не вернулся.

–Ты уже пошутил, получается.

И оба сыпятся безбожно с друг друга, потому что по-другому не могут. И потому, что маленькие фанатики чёрного юмора восседают на своих тронах внутри их душонок. Сахарную вату Агнии действительно покупают. Она на секунду светлеет, благодарит, но потом снова затухает, будто вспоминая что-то. Антон почти поспорить готов, что вьетнамские флешбеки накрывают даже тех, кто о них не подозревает.

— Агниша! — слышится из толпы как раз в тот момент, когда Антон успокаивающе гладит девочку по светлым волосам.

Арсений ловит взглядом мельтешащую макушку, стремительно приближающуюся к ним. Вот и наступило явление отца народу. Агния вся озаряется, когда наконец видит запыхавшегося мужчину и маленького мальчика рядом с ним. Антон судить не берётся, но пацан выглядит, как сам Шастун по утрам. Немного… помято. Мужчина — худой и прямой, как палка, едва ли не выше самого Антона — на удивление легко подхватывает девочку на руки, тут же блаженно выдыхая и поднимая взгляд на Антона с Арсением.

— Пап, эти дяди хорошие, они мне сладкую вату купили, — Агния почти тычет «облаком на палочке» мужчине в лицо. Тот улыбается белозубо, настолько дружелюбно, что у Антона даже выключается режим осуждения.

— Спасибо большое. Мне с работы позвонили, очень срочно нужно было ответить. А Агниша и пары метров спокойно пройти не может, вот и убежала куда-то, пока меня начальник песочил.

— Больше не теряйте, — спокойно отвечает Арсений, но Шастун поклясться готов, что в голосе у того — стальные нотки. Мужик, который своего имени так и не назвал, это тоже улавливает, поэтому виновато тупит взгляд, будто оказался перед целой комиссией из органов опеки.

— Не то чтобы мы опаздываем, — Антон берёт Арсения за запястье в желании избежать ненужного накала страстей. Он всё же убеждён, что хорошо всё то, что хорошо кончается. И их история, вроде как, из этой коллекции. Агния, как минимум, радостная и поедающая сладкую вату на руках у папы. И это ли не главное? — Пойдём?

Арсений только кивает смиренно, а потом, поправив непослушную чёлку, ярко улыбается Агнии, желая ей неимоверно кайфануть от представления. А это — уже что-то из репертуара Антона, но с кем поведёшься… Шастун в это время отдаёт шарик мальчику, хотя тому, по ощущениям, кристаллически поебать, хотя Антон и надеется, что Виталя ещё не знает таких выражений.

Они скомкано прощаются, помахав друг другу руками, и расходятся в противоположные стороны, будто не должны сейчас зайти в один и тот же шатёр.

— Только не говори, что после этого, ты захотел своего чиллипиздрика? — спрашивает Антон, когда они наконец заканчивают нудить, всё же обсуждая отца Агнии и ущербность очередей. Потому что именно в ней они и стоят.

Арсений, кажется, фыркает настолько громко, что перебивает чей-то противный плач.

— Я не чайлдфри, Антон, но мне хочется ещё пожить, а не посуществовать. И вообще, пока ты используешь такие выражения, я не уверен, что готов доверить тебе даже собаку.

У Антона предательски колит в сердце, потому что Арсений, задумываясь о гипотетических детях, не исключает из картинки мира его — Антона. Хочется прямо сейчас сгрести его в объятия в порыве нежности, которые у Шастуна случаются время от времени, но ситуация как-то не располагает. Вокруг — люди, некоторые из которых уже подозрительно косятся на двоих взрослых мужиков, приперевшихся в цирк по собственному желанию. А могли бы, между прочим, дома сидеть.

— Ты забыл, что у меня есть кот, и я за ним ухаживаю нормально, вообще-то.

— Кто там за кем ещё ухаживает, — хихикает Арсений, за что получает гневный тычок под рёбра.

Антон, конечно, не хочет превращаться в деда, ворча себе под нос каждую секунду своей жизни, но организация в цирке реально хромает. Очередь будто не трогается с места, потому что билеты на входе проверяют со скоростью улитки, причём даже не из мультика «Турбо».

Когда внутрь всё же пускают, Антон, в цирке бывавший последний раз лет эдак пятнадцать назад, комично приоткрывает рот, озираясь по сторонам. Ну, не так плохо, как он себе представлял. Здесь светло, чисто и даже ничем не пахнет. Зато шумно до боли в голове, потому что убавлять волюм детей Антон всё ещё не умеет.

Их места оказываются где-то на Камчатке, и Арсений недовольно заявляет, что билеты нужно было покупать раньше. Шастун этот выпад игнорирует, прикидывая, насколько будет неудобно смотреть отсюда на представление. А ещё думает о том, что мальчик, сидящий за двухметровой шпалой, скорее всего, его уже проклял.

Шоу начинается с выступления клоунов. И клоуны просыпаются в самом Антоне.

Может быть, у него уже совсем засвистела фляга, но контролировать всё то, что вылетает у Шастуна изо рта — оказывается делом сложным и почти невыполнимым. Антон комментирует каждое действие артиста, опаляя дыханием левое ухо Арсения, опускается до откровенной пошлятины, а потом притворяется интеллектуалом. Арсений — бесстыдник — ржёт, не пытаясь Антона даже остановить. Своей возьнёй они, естественно, привлекают чужие осуждающие взгляды и шиканья, и стихают только тогда, когда клоуны, отвесив низкий поклон публике, уходят восвояси.

Арсений моментально заделывается в критики и ставит клоунам примерно ноль из десяти баллов в шкале «рассмеши Попова». Антон получает своё заслуженное «одиннадцать» и продолжает наслаждаться свиданием. Потому что правы были классики: главное не где, а с кем. У Арсения, например, профиль ну очень красивый. Настолько, что на манеж, в теории, можно даже не смотреть.

Далее в программе что-то связанное с фокусами и животными. И если на первом Антон немного оживляется, наблюдая за умелыми движениями артиста, то на втором — натурально хочет встать и выйти. Во-первых, просто потому, что он кардинально против эксплуатации животных в цирках и зоопарках, где те зачастую оказываются в не лучших условиях. А во-вторых, потому, что они с Арсом начинают откровенно скучать.

После, по ощущениям, сотни минут бесконечных восторженных детских криков, животные наконец пропадают, уступая место гимнастам и акробатам. Шастун, если честно, приходит в восторг и восхищение. Артисты и артистки на манеже такие пластичные и плавные, что у Антона — бревна априори — отвисает челюсть. Те вытворяют вещи невероятные, гнутся во все стороны, блестают выполненными трюками, пока Шастун думает, сколько же труда они в это всё вложили.

— Какие симпатичные акробаты, — Арсений подмигивает своим невозможно голубым глазом, а потом снова смотрит вперёд, оставив возмущённого Шастуна просто пялиться на Арсеньеву линию челюсти.

Конечно, Антон понимает, что Арсений шутит и своеобразно флиртует. Но, с другой стороны, кто Антону запретит в эту игру вступить?

— Да-а? И чем же они тебе понравились?

— Ты вообще их ноги видел? — отвечает Арсений горячим шёпотом прямо Антону в ухо. — А плечи и спину?

Антон ещё раз мажет взглядом по манежу, мысленно извиняясь перед прекрасными девушками, которые там, между прочим, тоже стараются. Но смотрит всё равно на стройных парней с сосредоточенными лицами, понимая, что Арсений всё же блядски прав. Антон с разбегу влетает в стену убийственного осознания того, что думает о всяких непотребствах. Сырный бог, он в окружении детей, поедающих мороженое и сморкающихся в родительский платок. Сырный бог, он думает о сексе не с дурацко-симпатичными акробатами, а с Арсением. Причинно-следственная связь, конечно, не выявляется: примерно с таким же успехом Антон понимает как связаны член в мессенджер и демократия. Шастун с горечью признаёт, что спермотоксикозник, и метафорично идёт плакать в подушку. На самом деле, он всё ещё сидит в цирке, загораживая какому-то мальчику весь обзор.

***

Дом кажется Антону ещё милее, чем обычно, когда он вползает туда в желании услышать тишину. Цирк высасывает из него все соки, хотя, казалось бы, даже не он прыгал на манеже все полтора часа. Шастун начинает неиронично завидовать детям, потому что те — не умирают смертью от любой нагрузки. Антон старый и ему не стыдно.

Арсений начинает стебаться над Шастуном ещё с порога. Тому, по ощущениям, вообще глубоко всё равно. Он — сверхчеловек со сверхсилой — он не устал. Арсений только просится в душ чуть раньше самого Антона, пока тот лежит на кровати в форме звезды.

— Шаст, скажи мне чё-нибудь, — орёт Арсений из ванной. Слышимость проверяет, что ли?

Антон навостряет уши, потому что сквозь шум воды Попова не сильно-то и слышно. Шастун думает, что ему показалось. Но когда Арсений повторяет свою просьбу, шуточно обзывая Антона не только старым, но ещё и глухим, будто это никак не взаимосвязано, Шастун отвечает то, что первым пришло в голову.

— Арс, ты прекрасен.

Из ванной не слышится ничего, кроме шума воды.

— Ты ужасен!

Арсений выплывает из душа, будто каравела по зелёным волнам. Антон бы обязательно обернулся, чтобы посмотреть, не обернулось ли это голубоголазое недоразумение, но он слишком хочет смыть с себя мириады детских взглядов. И просто расслабиться. Арс бесстыдно крадёт из Антонова шкафа шорты и футболку, а потом разваливается на кровати, намереваясь наконец ответить всем в рабочих чатах и просто позалипать в интернетах.

Антон уползает в ванную, чтобы вернуться почти другим человеком. Он опрятный, свежий и чистый!* Он готов жить эту жизнь полностью. Пока получается только улечься под бок к Арсению, обнимая его одной рукой поперёк груди.

Антон, конечно же, не философ. Его максимум — цитаты про волков из ВК и надписи на стенах в стиле «пизданул, как Сократ». Но в рассуждения иногда хочется подасться настолько сильно, что терпеть — никаких сил. Антон вспоминает про жевачки «love is», на которых все были помешаны в своё время. И это ли не про них? Антон говорит об этом Арсению, на что тот тихо смеётся, откладывает телефон и ерошит чужие влажные ещё волосы.

— Любовь — это пилить ногти, а не его.

— Ты собираешься меня пилить?

— Только после того, как поцелую.

Целоваться с Арсением — всё ещё приятно. Целоваться с Арсением в кровати — приятно вдвойне. Антону принципиально не хочется заканчивать их личную жевачку «love is» примерно никогда.

 Шастун меняет позу, чтобы было удобнее. Нависает над Арсением, лезет руками под футболку, всё ещё зацеловывая чужие губы. Антону безмерно хочется касаться везде, где только можно. И где нельзя, на самом деле, тоже. Арсений под ним податливый и нежный, позволяющий почти вылизать свою шею, кусать кадык и беспорядочно перебирать пальцами рёбра.

У Антона руки — искусство, как и касания, которых так много, что Арсений теряется. У него уже явно стоит, поэтому если Шастун — невозможная он сука — сейчас остановится, Арсений без зазрения совести уйдёт дрочить в гордом одиночестве. Антон тормозить не собирается. Стаскивает с Арсения футболку, открывая себе вид на усыпанную родинками грудь, впалый живот и трогательные (в прямом смысле) плечи.

Антон накрывает Арсеньев член рукой прямо через шорты. Арсений тихо скулит, хватается рукой Антону за шею, чтобы притянуть к себе и поцеловать. Жарко, мокро, наверное даже страстно.

— Что ты там говорил про гимнастов? — Антон трётся стояком о чужое бедро. — Симпатичные?

Шастун играет, просто потому, что может. Потому что Арсений, улавливая его настроение, даже не тянется к члену, а только что-то сбивчиво шепчет, снова подставляясь под ласки.

— Ты серьёзно? Вот так фокус, Шастун.

Антон стаскивает с Арсения шорты вместе с трусами. До чего-то большего, чем совместная дрочка, они вряд ли сегодня дойдут, но сделать Арсению приятно Антон всё же хочет любым способом. И судя по тому, как Арсения швыряет по кровати от одних только прикосновений, у Шастуна это получается вполне. Антон достаёт из «волшебной» тумбочки смазку. Ну а где ещё держать, спрашивается. Арсений смотрит из-под ресниц на то, как химозно пахнующая смазка появляется у Антона на руке.

— Более чем серьёзно, — он размашистым движением размазывает смазку по всей длине.

Арсений приглушённо стонет, подаваясь бёдрами вперёд. Хочется быстрее и больше, но Антон явно не торопится, будто ждёт чего-то, хотя его собственный член уже изнывает без внимания.

— Блять, Антон, ты, сука, самый красивый из всех гимнастов, — на выдохе выдаёт Арсений. — Пожалуйста, давай уже.

Антон удовлетворённо кивает наконец и шепчет тихое «спасибо», целуя Арсения в уже распухшие губы. Тот довольно мычит, когда Антон ускоряет темп, перед этим взяв в ладонь ещё и свой член. Арсений кончает быстрее, тихо скуля и кусая губы. Антон просит его не сдерживаться, если Арсений хочет, но Попов только качает головой и цепляется за шастуновские плечи.

— Можно тебе на живот? — Антон мягко отстраняет чужую руку, чтобы Арсений уже просто расслабился, не думая ни о каких других членах.

Попов кивает, наблюдая, как Антон размеренно себе надрачивает, проходится большим пальцем по головке, а потом кончает, немного даже рыча. В основном, конечно, на Арсения, но простынь всё же страдает.

Антон, как и получасом ранее, укладывается рядом. Теперь только хочет спать навсегда, но об этом, правда, не говорит. Да Арсений и сам понимает — чувствует сейчас то же самое. Шастун смотрит своими зелёными, будто в попытке найти на лице Арсения подтверждение каким-то своим мыслям. Может, убеждается, что у Арсения в груди — такой же тёплый комок чувств, как у него самого.

— Бля-а, это теперь снова в душ идти, — ноет Антон, закрывая глаза.

Арсений улыбается, глядя на шастуновские кудряшки. Комок и правда есть: весь сотканный из нежности к этому ровному-ровному носу и громкому смеху. Арсений так бесконечно влюблён, что даже не забывает подумать про одуванчики.

Ради Антона он всё же научится плести венки.