а дилюк… дилюк в него влюбляется. кайя видит это практически сразу — сказывается жизненно необходимое умение читать людей, а ещё то, что дилюка он знает вдоль и поперёк, до мелочей. замечает его взгляды и неловкость, мелькающие в глазах желания и изменившиеся прикосновения. и знает, что точно не будет против.

кайе чем дальше тем больше хочется дилюка к себе привязать, чтобы точно остался рядом; пометить, обозначить принадлежность. чтобы знать: он — его. есть и будет. чтобы было за кого держаться.

и ему неважно, будет это подаренная безделушка, которую дилюк будет носить с собой везде, словесные клятвы или укус на бледной шее, или все сразу. он думает только, что эти чувства дилюка — хороший шанс.

и это правда неожиданно приятно быть любимым.

он не задумывается над тем, чувствует ли то же в ответ — у него внутри одиночество ревёт и требует хоть одну гарантию, долг разрывает на части, а все остальное просто хочет дилюка себе. этому не дать названия, но все же кайя решает, что если дилюк спросит, он ответит «да».

дело даже не в том, что кайя чувствует себя недостойным или неполноценным, но все равно иррациональное чувство собственности выкручивает ему суставы, играет на натянутых нервах, стучит пульсом в висках.

все потому что дилюк так сильно выделяется. он чрезвычайно талантлив, целеустремлённо добивается всего, что хочет, и потому действительно желанен — все его любят, что бы ни говорили в лицо. самый молодой капитан рыцарей — конечно, ему потребовались силы и время, чтобы убедить всех подчинённых (большинство старше его едва ли не в два-три раза) слушать его приказы и уважать его авторитет, однако дилюк сумел. одно это делает его исключительным., но кайя мог бы назвать ещё сотню-другую причин.

например, то, какие мягкие и красивые у него волосы, особенно когда солнце высвечивает в них алые искры — в голове он не раз сравнивал их с цветом заката, но вслух никогда бы, конечно, не сказал.

например, то, как честно и по-своему изящно дилюк бьётся на мечах. если самого кайю нередко звали за глаза павлином за его почти что вычурный, изворотливый (однако не менее смертоносный) стиль боя, то дилюк всегда действовал напрямик, все равно оставляя сражению красоту точными ударами. сила, сокрытая в его обманчиво обыкновенном теле поражала и ужасала одновременно. в его пальцах двуручный меч летал, словно бамбуковая трость, и кайя никогда не мог оторвать взгляда.

и он флиртует напропалую, смотрит пристально (как всегда, но все-таки по-особенному) и бесстрашно целует дилюку руку в приветствие — глаза пышут озорством и игривостью, подмечая порозовевшие скулы. играть так легко и приятно, управлять таким просто и весело.

и, может быть, это все потому, что в этой свободной стране ветров у кайи нет ничего своего, нет ни единой привязанности (все осталось там, на тёмной и проклятой, но родной земле), и дилюк — то единственное, что кайя хочет присвоить, за что хочет зацепиться, рядом с чем хочет остаться рядом. за него одного он мог бы сражаться и за него одного мог бы отдать жизнь. и это не навязанная пустыми мечтами отца о былом величии и возмездии невыполнимая миссия, это — выбор самого кайи, его решение.

дилюк говорит ему: «я влюблен в тебя, кайя».

«я давно хотел это сказать».

и это совершенно не неожиданно, но в груди у кайи что-то взрывается, перестраивается, трансформируется в совершенное почти, незамутненное и горячее счастье. он улыбается только привычно и отвечает:

«я знаю», «как и ты мой ответ».

в тот вечер они целуются до самой полуночи, до боли в губах и сладкой истомы в сердце; кайя шепчет дилюку на ухо дурацкие нежности и комплименты, и тот впервые и не думает огрызаться — только алеет кончиками ушей и сжимает ладони на чужой рубашке.

у них обоих нет желания кричать о своих чувствах вслух и на публику, и только самые близкие, наверное, могут заметить, что что-то изменилось. только кайя теперь точно знает, что может, имеет право прикасаться (например, к рассыпчатому пламени чужих волос, манящему жару светлого горла, обманчиво хрупкой красоте запястий), когда захочется, что может без опаски так же долго и пристально смотреть, получая не недоуменные, а теперь пылающие совсем другими чувствами взгляды в ответ. знает, что может заходить дальше и дразнить, пальцами задевая чужие бедра, обводя ребра под капитанской формой, и улыбаться в то ли раздражённое, то ли умоляющее прекратить (пока они не одни) лицо.

и упивается этим на полную, как будто пытаясь урвать все, что может. может, даже торопится немного, но просто потому что на грудь все ещё давит давняя-давняя (хотелось бы сказать — совершенно не важная) ложь, и мысли о признании роятся-множатся на задворках сознания, задвинутые так далеко, чтобы почти не вспоминать.

затыкать память легко, когда перед глазами дилюк — кайя ни о чем, кроме него, не думает совершенно. ластится к чужим рукам при любой возможности (хотя казалось бы — кто это здесь влюблен), шутит по инерции, прикрывает глаза, и дилюк позволяет — позволяет склонять тяжёлую голову на плечо, шумно дышать в шею, прятать ладони под рубашкой, грея холодные пальцы о его бока. целует кайю в тёмные волосы, обнимает руками плечи — так невыносимо хорошо душит теплом.

рядом с ним — и только рядом с ним — кайя вдруг начинает чувствовать себя дома, и от этого только горячее внутри и тяжелее сдавливает виски вина.

и слушать дилюка, его ворчание по поводу каждой глупой шутки, смотреть на него — очаровательно растрепанного с сонными глазами и синяками под ними по утрам, привычно собранного и серьёзного (и потрясающе выглядящего с мечом) на службе, умопомрачительно отзывчивого и желающего, когда кайя его целует — оказывается, самая лучшая часть его жизни.

и хотя дилюк и не просит проговаривать чувства, определять их отношения вслух (однако определённо хочет это услышать, потому что кое-что должно быть озвучено) — кайя думает, что. что он почти готов. что ещё немного, и он скажет, сорвётся, шёпотом в родные тёплые губы произнесет заветное… но отвлекается на горящие глаза, на тянущее до боли в груди эгоистичное счастье, на чужой бьющийся часто пульс — и молчит.

потому что — успеет ещё. у них все время мира впереди, верно? по крайней мере, пока прошлое молчит тоже.,

а потом кайя не успевает, руки дилюка уже залиты кровью отца. на душе все ещё — тяжёлым жерновом камень долга, тянущий на дно. у кайи не остаётся сил выдерживать его вес.

и тогда никому не нужная правда вскрывается тоже — добровольно, но легче от этого не становится; и они оба теряют всё.

когда дилюк пропадает, все, о чем кайя может думать это —

что он так и не сказал ему. так и не озвучил, так и не подтвердил даже той ночью — думал, так будет честнее.

беззвучное тогда сорвалось с губ, прежде чем лёд окружил его ладони:

«я люблю тебя».

хотя это уже тоже никому не нужно.