Впрочем, подтверждение того, что план Эдварда работал, как часовой механизм, появилось как раз вовремя. Один из членов команды Боннета спустился под палубу, чтобы объявить о том, что Черная Борода спас «Возмездие» от верной гибели.

Все, кто был в трюме, поспешили наверх, чтобы в этом убедиться, и оказались в царстве неправдоподобно густого тумана, будто просочившегося из забытой сказки.

Эдвард прошел в центр толпы пружинящим шагом довольного собой хищника. На хвалебные восклицания он отвечал лишь едва заметными кивками. Все, что ему оставалось сделать – разъяснить команде, как именно он догадался о том, что вечером будет густой туман… и как убраться с пути испанских кораблей, чтобы они не столкнулись с «Возмездием» в этом клубящемся небытии.

Замечание Иззи застало его врасплох в тот момент, когда он беззастенчиво наслаждался восторгом Стида Боннета, явно ни разу не сталкивавшегося с подобными хитростями…

– Эдвард, сегодня первое сентября.

– Он прав. Полнолуние завтра, – подтвердил манерный парень из команды «Возмездия».

Это было похоже на возвращение с небес на безжизненную твердь. Ведь Эдвард действительно забыл о том, что нынче високосный год. И тем обрек их всех на верную погибель, как только что должен был обречь Стид Боннет, пират, не знающий ничего о пассатах и муссонах…

Эдварду начинало казаться, что смерть играет с ним в какую-то странную игру, заставляя сердце то становиться мягче, то затвердевать, как камень. Только что он смотрел в эти доверчивые орехово-карие глаза и размышлял о том, что Мадагаскар может подождать… И вот все вновь перестало иметь смысл…

Отдав распоряжение спасаться самостоятельно, Эдвард неуверенным шагом направился в чужую каюту, думая о том, что бутылка рома, взятая с «Мести королевы Анны», была бы сейчас очень кстати.

Он лежал на удобном диванчике Боннета, разместив свою больную ногу так, чтобы она, наконец, перестала ныть, с иронией рассуждал о том, как хотел быть встретить смерть, на самом деле пытаясь предположить, какой конец уготован джентльмену-пирату… представить, кто из них двоих умрет раньше… и подспудно желая стать первым.

Стид, наверное, тоже успевший мысленно метнуться от отчаяния к надежде и наоборот, с печальным видом разглядывал какую-то картину. О чем он думал? Вновь о Мэри? О Луисе и Альме?

– Что это? Зерновая башня?

Прозвучало довольно грубо. Эдвард прекрасно видел, что на картине изображен маяк, но в эту минуту, когда уже не нужно было ни о чем заботиться, ему захотелось хоть как-то выразить свою горечь.

Что ж, он оказался прав. Это был маяк, нарисованный женой Стида. Символизирующий их семейные узы… То единственное, что Черная Борода не мог получить… просто потому, что близких нельзя обрести с помощью силы…

– Я должен был стать маяком для своей семьи…

– Ну, вообще-то, мореплавателям стоит избегать маяков, чтобы не напороться на скалы…

И семья Боннета, оставшаяся без своего главы, могла бы многое рассказать об обратной стороне этой метафоры… Страдала ли Мэри, оставшись в одиночестве? Чувствовала ли она нечто, похожее на тоскливое, всепроникающее одиночество Черной Бороды?

Ведь Стид Боннет действительно напоминал маяк… Далекий и светлый…

– Мы должны…

-…стать маяком!

Спасительная идея наполнила легкие свежим воздухом, и жить захотелось с новой, отчаянной силой. Эд схватил Стида и потащил обратно на палубу, чтобы раздать нужные указания и как можно быстрее приступить к делу. У них не было времени на обмен восхищениями, но Эдвард на бегу улыбался мысли о том, что вспышка вдохновения озарила их со Стидом одновременно…

К счастью, на борту «Возмездия» нашлось достаточно большое зеркало, остальное же было делом сноровки. Забыв о ноющем колене, Эдвард буквально взлетел на марс, а затем подал руку Стиду, которого пришлось поднимать двум матросам. Впрочем, для того, кто прошлой ночью метался в лихорадке на грани жизни и смерти, Боннет держался молодцом.

Возможно, Эдвард не умел завязывать стильные платки, однако искусством закрепления чего угодно с помощью линя он владел в совершенстве. Через несколько минут вся конструкция, состоящая из подвешенного зеркала, подзорной трубы и фонаря, была готова, и Эд протянул Стиду заветную бутылку рома.

– Отпей, только не глотай… А теперь дуй в пламя!

Стид выполнил все в точности, и конструкция начала крутиться, рассеивая тьму, словно настоящий маяк. Какое-то время Эдвард управлял процессом, чтобы испанцы действительно поверили в сотворенную ими иллюзию, а потом принялся всматриваться в затянутую ночным туманом даль…

У них получилось? Они еще могут пожить на этом свете?

Со стороны преследователей послышались плохо различимые на большом расстоянии крики команд. Похоже, испанцы действительно решили сменить курс и направиться в сторону от «Возмездия».

– Да! Мы, черт возьми, сделали это!

Чувствуя невероятное облегчение, Эд крепко прижал к себе дрожащего от волнения Стида, и это неожиданно оказалось так хорошо, так правильно, что он не сразу смог заставить себя отпустить его…

Они всматривались в ночь, все еще боясь поверить, что опасность миновала.

В крови Эдварда бродила смесь покрепче рома, но для Стида это последнее за сутки приключение оказалось слишком утомительным… Эд отвернулся буквально на мгновение, а когда взглянул на него, тот уже крепко спал, прислонившись к мачте.

Можно было спуститься вниз и позвать кого-нибудь, чтобы ему помогли снять измученного капитана с марса… но будить Стида совершенно не хотелось.

«Ты собираешься убить его. И план уже продуман до мелочей. Может, хватит беречь его сон?»

Эдвард устало опустился на доски рядом с Боннетом. Что он мог ответить самому себе? Все это было слишком… чтобы разбираться прямо сейчас… Нужно было дать себе передышку.

Он откинул голову и замер, пытаясь сосредоточиться на ощущении предутреннего ветра, ласкающего кожу.

Его ночи в каюте «Мести королевы Анны» были до тошноты одинаковы: он долго лежал без сна, ощущая себя тонущим, обреченным… Изредка ему удавалось уговорить себя закрыть глаза и заснуть, но чаще всего он выбивался из сил в попытках, а потом брался за выпивку…

Эдвард вновь взглянул на Стида. Каким же доверчивым был этот Боннет! Спал, как младенец, будучи уверен в том, что ему ничего не грозит. Грозный пират Черная Борода представлялся ему «отличным малым», которого можно было бесконечно уважать, но не бояться…

Это было так глупо… так нелепо…

Думая об этом, а также о том, что пират никогда не должен доверяться кому-либо, Эд смежил веки…

Его разбудило легкое прикосновение, которое, впрочем, заставило его болезненно вздрогнуть, словно в него ткнули штыком. Он не сразу осознал, где находится… Вокруг было слишком много неба… и Стид Боннет…

– Попробуй это.

Этот франт как ни в чем не бывало завтракал на марсе, зачерпывая джем маленькой изящной ложечкой и размазывая по удивительно свежему, хрусткому хлебу.

Эдварду требовалось время, чтобы осознать, что он умудрился заснуть здесь без опаски, да еще и в обществе другого человека… но непосредственность Стида заставляла удивляться все больше и больше.

Впрочем, Эдвард действительно был чертовски голоден. Кажется, он не ел уже сутки. Приняв из рук Стида ломоть хлеба с джемом, он попробовал и вынужден был признать, что это невероятно вкусно.

Все, что окружало джентльмена-пирата, было призвано приносить радость и удовольствие. Он действительно умел жить особенной жизнью, и дело было не только в деньгах. Эдвард мог опустошить несколько торговых судов, но это не помогло бы ему лучше понять, чего же он на самом деле хочет…

– Надо позаимствовать листок из твоей книги…

Он не был уверен, что произнес эту мысль вслух, но Стид охотно откликнулся.

– А я могу заглянуть в твою книгу. Может, проживу немного дольше.

Идея об обмене вновь встала перед мысленным взором Эдварда, но перевернутая с ног на голову, кажущаяся такой соблазнительной… Не подлое убийство того, кто еще не научился подозрительности, а взаимное обогащение, опыт… общение…

Никогда прежде Эд не хотел вернуться к себе прежнему – открытому, честному, верящему в то, что можно найти особый путь… Сделав на собой невероятное усилие, он объяснил Стиду, что именно предлагает.

Тот не сразу поверил, что это всерьез, но, на мгновение заглянув в глаза своего странного нового знакомого, все-таки согласился.

Что Стид увидел в этих темных зеркалах, в которых даже сам Эдвард не мог уловить себя?.. Отблеск открытой, располагающей улыбки или резные очертания мадагаскарского побережья?