Дни утекали из ладоней, точно остатки пресной воды на попавшем в штиль судне. Эдвард перестал придавать значение тому, какое сейчас время суток и в какую сторону несет «Возмездие» своенравный ветер.

Побережье Мадагаскара почти растаяло в сизой дымке забвения.

Все, чего он хотел… и это было так просто и так болезненно… оставаться рядом со Стидом Боннетом. Никогда не отпускать его взгляда, надеясь, что когда-нибудь он поймет…

По большому счету, Эдварду было наплевать на то, что гроза Карибского моря скромно ютится на гостевом диване, подложив под больное колено расшитую золотой нитью подушку, полученную из рук джентльмена-пирата… Наплевать на то, что подопечные Черной Бороды постепенно перенимают странные порядки, царящие на «Возмездии», и уже начинают воспринимать членов команды Боннета как соратников… Ему было наплевать даже на искаженное презрением лицо Иззи, все еще надеющегося на то, что его кинжал перекочует из ножен в грудь Стида…

Хотя в глубине души Эдвард понимал, что этот последний момент имеет слишком большой потенциал, чтобы уничтожить все, чем он начал дорожить… И потому его мимолетные радости ощущались еще более остро.

Он мог в любую минуту подойти к разгуливающему по палубе Стиду и, небрежно облокотясь о борт, завести разговор об очередном случае из своей богатой на события жизни, наслаждаясь его вниманием, его искренним восторгом и совершенно невозможным доверием.

Когда Стид улыбался, его глаза теплели, а на щеках появлялись маленькие, но почему-то очень тревожащие сердце морщинки. А когда он замирал от испуга, вызванного какой-нибудь жутковатой историей, его брови изгибались настолько драматично, что Эдварду безумно хотелось мягко провести по ним большими пальцами, разглаживая и успокаивая… А еще Эд украдкой мечтал, чтобы эти изящные брови изогнулись так из-за него…

И в одну из предательски ясных ночей между Эдвардом и его желанием не осталось ни одной достаточно серьезной преграды. План сложился в голове, точно первые строки шанти. Они со Стидом в очередной раз упражнялись в фехтовании, когда Эдвард вдруг отбросил шпагу.

– Хочешь, я научу тебя одному особенному трюку?

Стид тут же загорелся невинной заинтересованностью, что только сильнее распалило азарт Эдварда.

– Заколи меня. Возьми свою шпагу и проткни меня насквозь.

Почему-то от этих слов мышцы живота заныли, словно от предвкушения. Хотя подобная игра не сулила им ничего хорошего.

На лице Стида отразилось непонимание. Конечно же, он не представлял, что Эд может обратиться к нему с такой просьбой. Впрочем, будь это просьбой, она едва ли была бы удовлетворена. Понимая это, Эдвард достал из кобуры пистолет и направил на ошарашенного Боннета.

– Если ты не сделаешь этого, я застрелю тебя в лицо. Один! Два!..

До смерти перепуганный Стид рванулся к нему, и Эдвард использовал всю свою ловкость, чтобы не дать джентльмену-пирату стать хозяином «Мести королевы Анны» таким смешным и нелепым способом.

Боль прошила бок насквозь, но, похоже, шпага была не способна заставить испытать такую же муку, как та, причиной которой была невидимая игла. Эдвард вцепился в плечо Стида, чтобы не качнуться слишком сильно и не дать лезвию разрезать себя до конца.

Стид был близко… так близко… и его брови были изломаны еще сильнее, чем Эдвард мог даже мечтать. Он боялся смотреть на рану и с отчаянием ловил взгляд Эда…

– Ты доволен?

– О, да…

«Почему мне потребовалось заставить тебя всадить в мое тело шпагу, чтобы ты оказался рядом… такой встревоженный… такой прекрасный?»

Оставаться в пределах реальности был непросто, но Эдвард принялся терпеливо объяснять смысл трюка. В конце концов, это действительно был один из немногих приемов, который позволил Черной Бороде дожить до этого дня. Но, кажется, Стид слушал недостаточно внимательно. Его рука, держащая эфес, дрожала так, что Эдвард мог ощущать это всеми внутренностями.

«Ты не можешь перестать думать об этой ране…»

Мысль отдавалась в сердце странной теплой болью, и Эд медлил, не спеша просить Стида вынуть из себя шпагу. Впрочем, это все-таки пришлось сделать, потому что вскоре он начал чувствовать приближение тяжелой, вязкой дурноты.

– Боже, я не могу поверить в то, что ты заставил меня сделать это… ради демонстрации…

Когда лезвие было извлечено, Эд позволил себе навалиться на дрожащего от волнения Стида. Тот не сводил него обеспокоенного взгляда. Окровавленная шпага была отброшена в сторону, чтобы не мешаться под ногами.

– Это пойдет тебе на пользу.

– И я благодарен, но ведь теперь… у тебя эта дыра в боку…

– Заживет, как на собаке…

Эд легкомысленно хохотнул, но совершенно зря, потому что сократившиеся мышцы живота тут же вытолкнули из раны едва ли не полпинты крови.

– Ох, нет! – Боннет побледнел еще сильнее, чем в памятный день их встречи, и, подхватив ладонь Эдварда, зажал ею рану. – Прошу, держи так. Я доведу тебя до постели. Сегодня займешь мою.

Эдвард хотел было возразить, но перед глазами начало темнеть, и он просто оперся на Стида и позволил тащить себя прочь с палубы.

Рана действительно начала затягиваться почти сразу же, но в остальном Эдварду стало только хуже. Он отчетливо видел, что каждый его жест, каждое его слово несет отпечаток этой слабости, этих запретных мечтаний… и ничего не мог с этим поделать.

До момента, когда Иззи Хэндс окончательно выйдет из себя, оставалось совсем немного. И дело было не в самом Иззи… Эдвард мог придумать сотни способов решения этой проблемы… Но его правая рука, его верный помощник был выразителем того, что действительно составляло суть всей его жизни… его тернистого пути к вершине пиратской славы… И когда Эдвард замечал, как дергается щека Иззи каждый раз, как Стид Боннет мягко, по-дружески зовет Черную Бороду «Эд», у него возникало ощущение, что «Месть королевы Анны» получает пробоины от пушечных ядер.

В один из мучительно беззаботных дней, наполненных болтовней со Стидом и его командой, люди Эда позвали его в трюм, чтобы обсудить нечто важное. Спускаясь по скрипучим ступеням, он уже знал, что именно будет говорить Иззи Хэндс.

– Мы с ребятами считаем, что Стид Боннет стал для тебя чем-то вроде питомца. Ты увяз слишком глубоко, Эдвард…

И хотя такой поворот был совершенно предсказуем, даже звучание этих слов заставило Эда внутренне сжаться. Свежая рана отвратительно заныла, будто предчувствуя что-то более мучительное, чем погружение шпаги в дрожащую плоть.

– Лучшее, что ты можешь сделать – покончить с этим. И сделать это быстро.

Не удостоив Хэндса ответом, Эдвард вышел вон. Но невозможно было не признать, что само его молчание и являлось для осколка команды «Мести королевы Анны» тем самым утвердительным кивком, которого они ждали.

Пиратские законы были до безумия просты. Нельзя иметь привязанности к тому, кто не принадлежит к этому миру. Это всегда означает опасность. Размякшее сердце тянет на дно, а вместе с капитаном к коралловым рифам обычно опускаются и все остальные… И они в праве противиться этому…

«Хорошо… пусть тебе все равно, что случится с тобой… Но ты погубишь своих людей. Ты оставил «Анну» и не появлялся на ее борту уже достаточно долго, чтобы они перерезали друг друга или разбежались, став жертвами охотников за головами. Ты подставил под удар Иззи и его подопечных, рассекая волны на этом корабле, являющемся идеальной мишенью для всех солдафонов Карибского моря…»

Эдвард поднялся на палубу, но мир вдруг неестественно замер. Стихли крики чаек и плеск ленивых волн, солнце ушло в облака и перестало ласково греть огрубевшую кожу. К горлу подступила тошнота, когда он представил, как закрываются чудесные орехово-карие глаза…

«Я не должен был… Ох, Стид, я не должен был…»

И пытка продолжилась… Он чувствовал, что Стид где-то рядом, суетится, пытаясь быть настоящим капитаном «Возмездия», на самом деле негласно признавшего нового хозяина… Эдвард был не в силах повернуться и глянуть ему вслед… даже уловить краем глаза всплеск белоснежного рукава…

Иззи незаметно подступил к нему, чтобы нашептывать свои пропитанные ядом заклинания:

– Пора, Эдвард…

Понимал ли он, о чем говорит? Осознавал ли, что устранение этой «проблемы» может стоить легендарному Черной Бороде слишком многого? Эд знал, что будет, если извлечь из бока трехгранный клинок, но не представлял, что произойдет с его сердцем, когда его освободят от иглы…

– Я с радостью покончу с этим.

– Нет. Это моя ошибка. Я сделаю это сам.

«Собственноручно лишу жизни того, кого две ночи назад едва не поцеловал… И дальше уже будет не столь важно, что станет со мной».