Стида подняли и потащили прочь с палубы. Эдвард чуть не свернул шею, пытаясь проследить за ним взглядом, но спустя пару мгновений над пленником раздался глуховатый, словно бы придушенный голос, наполненный с трудом сдерживаемой яростью и презрением, по которому Эд безошибочно узнал главного среди захвативших «Возмездие» военных.

– В камеру его. На этом судне вообще есть камера?

Его мундир, при всей своей простоте, отличался от когда-либо виденных Эдвардом, а ряженых в казенные тряпки англичан он повидал немало. Похоже, по их со Стидом души явился сам адмирал британского флота. И это означало, что дела их действительно плохи.

Эдварда рывком поставили на ноги и поволокли в трюм, где, как он знал, у Стида все-таки была устроена тесная каморка с металлической решеткой, которую при необходимости можно было использовать как камеру. Обладатель глухого голоса последовал за конвоирами.

Они толкнули Эда за решетку и тут же завозились с замком, хотя арестованный не демонстрировал ровным счетом никакого желания оказывать сопротивление или бежать. Понимая, что от каждого его слова и жеста может зависеть жизнь человека, которого он любит, Эдвард постарался принять самый невозмутимый вид и даже улегся в нише, демонстрируя полное безразличие к собственной судьбе.

Он – Черная Борода, и вся эта охота, разумеется, велась ради него. Боннет ни при чем, и его лучше отпустить, чтобы не мешался под ногами…

– Что тебе известно об убийстве Найджела Бэдминтона?

Об этом имени Эдвард мог сказать лишь одно: ему никогда не приходилось слышать его ранее. Ни от Стида, ни от кого-либо другого. Но вместо того, чтобы сказать адмиралу правду, он с пренебрежительной усмешкой произнес:

– Это сделал я. Я убил ублюдка.

Эдвард надеялся, что признание вины заставит британцев взять время на принятие решения о его судьбе, и он получит возможность разработать план побега… Счастливая улыбка Стида, подаренная ему в миг возвращения на «Возмездие», служила самым весомым аргументом в пользу того, чтобы бороться за собственную будущность, хотя Эд был согласен и на первоначальную идею простого обмена одной жизни на другую.

Но вскоре – по ощущениям Эда, слишком быстро – за ним вернулись и, отперев камеру, повели обратно на палубу. Там у грот-мачты уже стоял смертельно бледный, осязаемо дрожащий Стид, и, с ужасом наблюдал за тем, как четверо офицеров заряжают ружья для пристрелки.

Под оглушительный грохот залпа Эдвард подобрался к Боннету поближе. Единственным желанием, за которое он готов был отдать Богине свою поистрепавшуюся душу, было избавить Стида от этого мучительного ожидания, полного животного ужаса и почти физической боли… Вне зависимости от того, был ли Стид хоть как-то причастен к смерти некоего Найджела Бэдминтона, он не должен был переживать эти страшные мгновения…

Он попросту не был рассчитан на подобное.

Поднявшись на квартердек, адмирал без предисловия начал зачитывать решение, вынесенное военным трибуналом двум стоящим перед ним пиратам.

– Эдвард Тич, также известный как Черная Борода, вы приговариваетесь к смертной казни за преступления против Короны… – голос адмирала зазвучал более зычно, будто он оседлал любимого коня. – Но один из наших союзников убедил меня передать вас под его стражу. Вы поступаете под начало капитана Хэндса в обмен на его службу Его Величеству королю Георгу.

Только после этих слов, имевших эффект пушечного попадания в ростру, Эд заметил, что Иззи находится здесь, на «Возмездии». И в данную минуту смотрит прямо на него, жалко, по-собачьи округлив светлые, давно выгоревшие на беспощадном южном солнце глаза.

Но Эдвард не желал тратить последние крупицы самообладания, дающего хоть какую-то надежду. Он вновь перевел взгляд на возвышающегося над ним адмирала.

Пресекая неприязненный ропот команды в адрес предателя, тот ударил судейским молотком по перилам квартердека и начал зачитывать следующий приговор, который оказался куда короче предыдущего:

– Стид Боннет, за убийство Найджела Бэдминтона вы приговариваетесь к смерти через расстрел.

Стид замер, остолбенев от осознания, что ружья, гремевшие совсем недавно, скоро прошьют пулями его тело. Эдвард же, напротив, пришел в движение, и мысленное, и телесное, не будучи готовым даже на миг допустить возможность такого исхода. Он сделал еще один незаметный для конвоиров шаг к любимому и прошептал:

– Мы найдем способ спастись. Я придумаю план…

– Эд, нет… Пора платить по счетам…

Глаза Стида были влажны от недавно пролитых слез, но тихий голос звучал уверенно, в нем слышалось совершенно не свойственное обыкновенным пиратам достоинство. Этот удивительный человек, не принадлежащий до конца ни одному из миров, был готов смириться с судьбой лишь потому, что считал себя обязанным принять заслуженное наказание.

Это, как ничто другое, заставило Эдварда ощутить, как надежда оставляет его раненного сердце.

Не понимая, как не захлебнуться от отчаяния, он смотрел на то, как Стида разворачивают лицом к морю и ставят напротив стрелков, как кто-то повязывает на его златокудрую голову закрывающую глаза повязку…

Кажется, именно эта чернота заставила-таки джентльмена-пирата потерять самообладание, и он жалобно простонал:

– Нет, я не хочу умирать…

В этот момент к Эдварду украдкой приблизился его бывший помощник, и он вдруг почувствовал жгучую, нестерпимую ненависть, которая, казалось, должна была обрушить на «Возмездие» небеса и погрести под ними целящихся солдат… Развернувшись в броске, Эд со всего размаху ударил в узкое, перекошенное страданием лицо Иззи. Тот рухнул на палубу со звуком, напоминающим глухой удар тела мертвой акулы, перекинутой через борт.

Но, поднявшись на ноги, он вновь обратился к Эду, будто не произошло ровным счетом ничего существенного.

– Согласен, заслужил… Ты сам говорил мне о том, что превыше всего должна быть верность своему капитану…

– Готовься!

Перекрывая это хриплое карканье, громко защелкали стволы вскинутых на изготовку ружей. Эдвард уже не понимал, где заканчивается данная Богиней действительность и начинается акватория полного безумия.

– Ты – мой капитан… И я никогда бы не позволил тебе погубить себя ради этого жалкого человека… А это – простой и милосердный способ покончить с ним…

– Целься!

– Это быстро… и чисто… Ты же сам это понимаешь…

Но Эдвард, уже успев миновать границу доступного разуму, вдруг ощутил, как что-то выталкивает его из глубин отчаяния и тянет назад, к свету.

К спасению Стида.

– Акт милосердия!

Эд прокричал это так, будто его слова могли остановить пули в их смертоносном путешествии к груди приговоренного к казни. Но, понимая, что этого мало, он рванулся вперед и закрыл Стида собой. Теперь, когда он нашел верный способ, придумал новый блистательный план, он не позволит случайности толкнуть под руку одного из стрелков, чтобы…

– Проси их, – прошептал он дрожащими губами, – Проси об акте милосердия.

И Стид повторил за ним, доверчиво подавшись вперед, чтобы почувствовать, что рядом кто-то близкий…

На стол легли листы, исписанные безупречно выведенными строками. В глазах зарябило от мелких петель, похожих на пену над обманчиво мирными волнами. В глубине, под слоем этого кружева, скрывалась опасность, способная поглотить судно его, Тича, судьбы, переломив пополам и усеяв округу обломками.

– Это стандартный документ. Вам даруется прощение всех ваших ужасных преступлений в обмен на десять лет службы Короне.

В полумраке каюты «Возмездия», без гостеприимно поблескивающих свечей и пламени камина, лица британцев казались еще более бледными, холодными, точно у утопленников. Теперь уже с Эдвардом и Стидом разговаривали другие люди. Адмирала, который, как оказалось, носил фамилию Бэдминтон, что многое объясняло, обезоружили и увели после того, как он совершенно потерял контроль над собой и чуть не бросился на помилованных пиратов.

Кажется, Стида и правда хранили высшие силы. Что ж, значит, Эдварду оставалось быть их надежным проводником…

Склонившись над бумагой, Стид вывел изящную подпись, ничуть не уступающую красоте соседствующих с ней строк.

– Разумеется, документ будет действителен только в том случае, если мистер Тич также его подпишет.

Стид обратил на Эда взгляд, в котором сливались все еще не отпустившая боль и мучительная, с трудом переносимая вина, и едва слышно прошептал:

– Ты не обязан…

– Знаю, – также тихо отозвался Эдвард.

Он был не обязан отдавать свободу в обмен на то, чтобы Стид продолжал дышать… ходить по земле… Но было ли в подлунном мире что-то более ценное, чем эти простые вещи?

Взяв со стола цветастое перо, Эд старательно начертил свой жалкий, очевидно обличающий в нем простолюдина, крест.