Жарко. Несмотря на то, что солнце уже опускается к горизонту, удушающе жаркий воздух заставляет все новые капли пота стекать по лицу черноволосого парнишки. На его голове соломенная шляпа, явно женская. В том месте, где раньше была шелковая лента, теперь уже давно оторванная, цвет более светлый. Рядом с мальчиком, буквально в двух шагах от него, на корточках сидит еще один, чуть постарше. На голове у него яркая, в синюю полоску, футболка, она свернута узлом, наподобие чурбана. На лбу ткань темнее, от впитавшегося пота, мокрые волосы, прилипли к вискам. Они не дурачатся, как другие дети, нет. Они стараются как можно быстрее набить небольшие ведра своим будущим ужином.

Сегодня воскресенье — отлив, а значит время собирать моллюсков. Они скользкие, больше похожи на слизняков или улиток. Закапываются в песок, но ловкие мальчишечьи пальцы выковыривают их без труда и бросают в небольшие пластиковые ведерки. Они поспорили, кто быстрее соберет ведерко моллюсков, тот получит двойную порцию мороженного. Пока Чон Гук неоспоримый лидер в этой гонке, от чего Чимин явно пытается его отвлекать и заговаривает зубы.

На пляже они не одни. Здесь много детей, такого же возраста и старше, знакомых со школы и одноклассников. Но никто из них не здоровается с обоими мальчиками, не подходит чтобы завязать разговор. С Чоном дети уже и не хотят заводить дружбы, каждый второй получал от него в нос. Несмотря на явную худобу парнишки и кажущуюся слабость, кулаки у мальца были, как стальные, бил он почти без промаха, а жертвам его острого языка приходилось еще долго потом восстанавливать свою репутацию в глазах сверстников. С милым и веселым Чимином же поначалу многие хотели дружить, но и к нему никто не осмеливается подойти. Всем давно знаком поганый характер Гука, урок был успешно усвоен: к Чимину им путь заказан, он дружит только с этим драчливым несносным мальчишкой. А поэтому эти двое друзей везде ходят только вдвоем и сейчас, направляясь к выходу с пляжа, шлепая босыми ногами по отмели, мальчишки кажется живут в своей собственной вселенной, где нет места остальным. Они пихают друг друга в бок и воруют из ведер друг у друга добычу, от чего на мокром песке остаются кривые и неровные борозды от их следов.

Как и ожидалось, Чон Гук вновь победил Чимина, отчего тот немного расстроенно дует губы и смотрит исподлобья. Они идут к магазину, который стоит прямо на противоположной от пляжа стороне. Глупое название магазина прочно врезается в память и попроси кто-либо назвать его, Чон Гук бы сразу ответил «Seven — 11». Поставив добычу сбоку от входа, Чим снимает свою полосатую футболку с головы, разворачивает и одевает ее. Смятая ткань пестрит темными от пота пятнами и прилипает к мальчишескому телу. Чон Гук же стягивает с себя свою дурацкую шляпу и накрывает ею свое ведро.

Деньги на различные покупки всегда давались Чимину, как старшему, поэтому оставив друга ждать на улице, вместе с моллюсками на пару, мальчик исчезает за дверьми магазинчика. Он покупает им три упаковки мороженого. Чону, как победителю достаются две. Съев одно, со своим любимым банановым вкусом, второе — клубничное, он в итоге все равно делит со старшим пополам. Потому как, долго смотреть на надутые губы Чимина у него никогда не выходило. Они никуда не спешат, долго сидят в тени магазина и уплетают любимое лакомство. Его Чим-Чим всегда как-то умудрялся ляпнуть сладким на себя, и Гук чувствовал острую необходимость в такие вот моменты подшучивать над его неуклюжестью, выводя старшего из себя и с завидной частотой получая тычки кулаком в бок. Сердился Чимин тоже очень мило, отчего никогда не пугал младшего своими сдвинутыми на переносице бровями и выпяченной нижней губой.

Оба мальчика неспешно идут по улицам неся свою ношу, обсуждают новое аниме, что смотрели вчера вечером, время от времени останавливаясь и под эмоциями сильно размахивая руками, пытаясь показать друг другу какой-то особо впечатливший их момент. Чон и не подозревал тогда, что его личный рай должен был в тот день закончиться, жестко оборваться, отправив его вслепую путешествовать до точки невозврата.

Уже на повороте к дому, мысленно съев по две тарелки бабушкиного лапшичного супа с теми самыми, пойманными моллюсками, и снова споря о том, кто быстрее расправится с третьей тарелкой, младший первым замечает две черных иномарки, припаркованных возле их дома. Быстро бросив удивленный взгляд темных, почти черных больших глаз, на Чимина и встретившись с любопытством, на дне светло-карих глаз брата, Чон Гук ускоряет свой шаг, стремясь, как можно быстрее, выяснить, кто это к ним пожаловал.

Подходя к калитке во двор, они слышат громкий смех троих мужчин, которые с явным комфортом устроились на капоте одной из машин. Двое незнакомцев курили. Из-за жары, все трое сняли свои черные пиджаки, оставшись в белоснежных рубашках. Проходя мимо, под их стихнувший в момент разговор и любопытные взгляды, Чимин схватился за локоть младшего, заставляя того вновь поймать его взгляд. На этот раз на дне зрачков читался страх, Чимину было страшно, и Гук едва заметно кивнул, говоря, что все в порядке, их не тронут. Тогда брат смог немного расслабиться и, подойдя к порогу дома разжал свою ладонь. Мальчики ставят свои ведра рядом, их встречает грузная фигура бабушки, всегда невозмутимая, сейчас, она обеспокоена чем-то, это бросается в глаза, передается, как вирус, обоим.

— Где мама? — тихонько спрашивает Чим, стараясь не привлекать своим голосом внимание тех троих, что расселись у них перед двором.

— Она у себя, мой дорогой… Чон Гук, — обращается она своим, по-старчески скрипучим и строгим голосом, к младшему. — вам лучше пока побыть у себя в комнате.

— Кто все эти люди? — Так же тихо теперь спрашивает Гук. И видит, как бабушка мотает в отрицании головой, мол, не сейчас, потом поговорим.

Чимин дергает его за мизинец и глазами стреляет в бок по коридору, туда, где в сумерках уходящего дня, видна дверь в их комнату, в их тесный мир на двоих. Обувь остается аккуратно оставленной на каменном пороге, Чон Гук поудобнее перехватывает маленькую ладошку и ведет вперед, как всегда, беря инициативу на себя.

— Гукки… мне страшно… — Уже чуть громче шепчет старший, как только дверь за их спинами закрывается. И младший отчетливо видит страх в его распахнутых глазах.

— Не бойся. Я же рядом? — Гуку хочется всегда казаться для Чимина самым смелым, сильным. Он привык к этой роли с того момента, когда Чим-Чим пошел в первый класс и не собирается отказываться от нее даже сейчас, когда у самого ладони мокрые и их приходится поспешно вытирать о шорты. Впрочем, его ладони всегда были влажными от волнения ли или от страха за брата, который был выше его на пол головы, но никогда не мог защитить себя от нападок и кулаков других детей. Когда Чон был рядом с ним, то становился другим.

— Да. — Короткий кивок в ответ.

Мальчик сильнее сжимает ладонь старшего и улыбается. В темноте комнаты, это выглядит жутковато, но Чимин ему верит, всегда верил и безоговорочно доверял. По всем правилам, это он сейчас, как старший, должен подбадривать и утешать младшего, но в какой-то момент все пошло не так, перестало соответствовать общепринятым шаблонам. И в данную секунду это Чимин ближе жмется к брату. Они оба полные противоположности друг друга, такие непохожие и одновременно, как две половинки, идеально подходящие части одного целого.

Свет в комнате не включен, и та медленно тонет в подступающей темноте сумерек. Тьма поглощает сначала их общий столик с телевизором и приставкой, набрасывается на книжный шкаф и крадется к двухэтажной кровати, словно ненасытный зверь поедает все, что им принадлежит, грозясь проглотить и их самих в скором времени. Сколько они уже так пролежали в кровати? Наверное, час, а то и больше. Просто лежали, прислушиваясь к приглушенному стеной дома разговору, наблюдая, как все же тают в черноте знакомые черты лиц друг друга. Держась за руки, подстраивая свои вдохи и выдохи, улавливая погасающие блики в отражениях глаз, напротив.

Несмотря ни на что, напряжение и предчувствие чего-то плохого не покидало Гука. Рука его с каждой минутой все крепче сжимала небольшую ладонь старшего брата. Тишину их уединения прерывает стук в двери, которая тут же приоткрывается и в комнату заходит аджума.

— Чон Гук, ты не мог бы оставить нас одних? Мне нужно поговорить с сыном. — Голос женщины немного грубый, обычно присущая теплота испарилась из него, как и ласка.

Это еще больше настораживает мальчика, но он оставляет нагретую постель, несмотря на умоляющие протесты самого Чимина. Молча выходит на порог дома, где все так же слышны голоса незнакомых ему мужчин, на миг застывает на месте, а затем усаживается на деревянный пол и смотрит на звездное небо. Ощущения его обостряются до предела, он улавливает обрывки разговора, долетающие до него со стороны машин. В голове мельком пробегает мысль, что он может для себя узнать что-то полезное из этого бормотания чужаков.

— К утру уже будем на месте. — Говорит один.

— Нет, Босс сказал сегодня вечером.

— Сейчас, дождемся Ча Мин Су и тронем…

Тень мелькает за спиной мальчика, заставляя его отвлечься и обернуться назад. Мимо него, совершенно не обратив никакого внимания, проходит высокий, статный мужчина, в свете одной слабой лампочки. Лицо Гуку плохо видно, но тому явно больше тридцати. В руках его большая сумка. В таких обычно перевозят вещи для поездок. Он обувается на пороге и, под враждебный и злой взгляд мальчишки, пересекает двор, открывая затем багажник одной из машин. Сумка летит туда, после чего мужчина встречается с ним взглядами. Он хмурится и, моментально теряя всякий к тому интерес, поворачивается к тем трем, что замолкли, стоило ему только выйти из дома.

— Поднимайтесь! — Гаркнул он и все трое тут же принялись одевать свои пиджаки.

— Госпожа Пак. — Чуть тише позвал мужчина и по спине у Гука прошлись мурашки, неизвестно откуда взявшаяся тошнота, подкатила к горлу. — Нам пора выезжать.

Чон молниеносно встал на ноги и обратился в камень, когда двери их с Чимином комнаты открылись. Оттуда вышла аджума, за ней следом семенил Чимин, держа ее под локоть. Он явно был растерян, а потому совсем не сопротивлялся. Аджума молча прошла мимо такого же потерянного Чон Гука, уводя за собой брата. В тот момент, когда старший поравнялся с ним, Гук похоже осознал, что будет происходить дальше, а потому мертвой хваткой ухватился за безвольно болтающуюся руку Чимина, с таким отчаянием и остервенением дернув того на себя, что женщина пошатнулась, не ожидая такой выходки.

— Чон Чон Гук! Немедленно отпусти! — Прикрикнула она на него, видя метающийся взгляд сына и перехватывая его повыше руки.

Какая-то мысль сверкнула в родных глазах напротив Чона и тут уже брат начал вырываться сам, потянув свою вторую руку на себя, до боли выворачивая ее в запястье, пытаясь освободиться от пальцев матери.

 — Чимин! — Женщина уже кричала, так как ладошка сына ускользала, готовая вот-вот сорваться.

— Мама, я не хочу! Пожалуйста! — Плача просил Чимин, который уже почти выбился из сил. — Оставь меня здесь!!!

— Аджума, куда вы уезжаете?! Зачем забираете Чимина?! — Все также упираясь босыми ногами в пол выкрикивал Гук. Он так боялся сейчас отпустить брата, буквально все в нем нашептывало горькую правду: проиграй он сейчас и Чимина больше не станет в его жизни!

На этот шум все же вышла бабушка и Чон Гук, уже почти одержавший победу, просил ее о помощи, но увы, по неизвестным причинам, бабушка не стала ему помогать, наоборот оттаскивая в сторону от Чимина. И вот мальчишеские пальцы последний раз проходятся по коже, выскальзывают из его руки, разрывая столь тесный контакт. Аджума стаскивает Чимина с порога, выволакивает его на середину двора, пока Гук брыкался и кричал, плакал, умолял. Мальчик почти увернулся, успел сделать всего пару шагов, но был вновь пойман, на сей раз парой чужих мужских рук, из которых выхода уже не было.

Он дрался до последнего, получил пару раз по лицу от мужчины, за сильные укусы и глубокие царапины, оставленные им на удерживающих его руках. Взгляд Чона был прикован ко все дальше уходящему брату, его поникшей спине, который кажется уже сдался и больше не смотрел в его сторону.

Черная макушка скрылась за дверью машины и руки так крепко державшие секундой ранее, ослабли, отпустили. Ноги сами пустились вдогонку, мальчишка даже не пытался притормозить и со всей силы врезался в двери авто, скрывшими от него брата. Пока мотор машины еще не успел окончательно завестись, Гук колотил кулаками по стеклу, дергал с остервенением за ручку двери и пытался рассмотреть родное лицо за солнцезащитной пленкой окна. Когда же водитель резко дал по газам, Чон Гук рванул за иномаркой. Но красные огни удалялись от него слишком быстро. Выкриков бабушки он не слышал, он ничего не слышал более. Колени дрожали и подкашивались ноги, а мальчишка все бежал и бежал, хватаясь за слабую надежду нагнать черное авто за следующим поворотом дороги. В груди горело и бешено билось собственное загнанное сердце. Когда же за пятым по счету поворотом оказалось все так же пусто, Чон осел прямо на асфальте, посреди дороги, совсем не заботясь о том, что его может сбить следующая проезжающая мимо машина. Он проиграл. Слезы заливали глаза, солеными дорожками стекали с пыльных щек, оставляя после себя белые дорожки на коже.

В тот воскресный вечер, с потерей Чимина, все дальнейшие испытания только начались. Сначала болезнь, а затем и смерть бабушки, детский дом и долгие метания рядом с матерью. Что послужило тем толчком к безвозвратному изменению его тихой жизни, он даже не стал предполагать, списывая все на неотвратность своей судьбы.

Больше он Чимина не видел. Последующие долгие пять лет его мучила неизвестность, вплоть до сегодняшнего дня.

Холодный морской ветер налетает порывами, треплет волосы и воротник пальто, отгоняет призраки прошлого, осушает наполненные влагой глаза того мальчика, который успел стать мужчиной. Шум моря немного успокаивает, знакомый влажный, соленый воздух свободно входит в легкие.

В покрасневших от холода руках старое, местами выгоревшее и помятое, обтрепанное по краям маленькое фото. Два мальчика в школьной форме обнимают друг друга, закинув руки друг другу на плечи, ярко улыбаются и явно счастливы вместе. Один выше другого на пол головы и рост выдает их возраст. Тот что постарше прислонил руку к лицу, расставив указательный и средний пальцы в виде знака «V», его глаза превратились в щелки, а пухлые щечки делают похожим на сладкую пышную булочку. Второй выглядит слишком худым на его фоне, его передние зубы выпирают, черные волосы подстрижены «горшком». Имена их вышиты на кармашках школьных голубых рубашек. «Чон Чон Гук» и «Пак Чимин» гласят надписи, так плохо различимые на этом фото, сделанном на пленочную дешёвую «мыльницу», по стечению обстоятельств называвшуюся в те времена фотоаппаратом. Но в памяти Чон Гука они все также четко вырисовываются сейчас.

Он так быстро позволил своему страху забыть эти имена, лица. Стер со своего сердца чувства, что испытывал, ведь так было легче дожить до этого дня. Он сжимает фото, водит большим пальцем по лицу старшего брата, и винит себя за свои слабости. Он не мог так просто его бросить, должен был найти еще давно. Может тогда было бы еще не поздно… может быть разыщи он его двумя годами раньше, счастливый конец был бы еще возможен.

Фото отправляется обратно в карман бумажника, скрывая их улыбчивые лица за чернотой кожи. Чон переводит свой взгляд на пляж, где чайки с криками летают над водной гладью. Песок сейчас совсем не желтый, он серый, и такие же серые волны бьются в истоме о берег. Небо затянуто тучами, ни единого проблеска солнца. Природа будто рисует собой его мысли и грядущее будущее, где нет места его Чимину. Нет, не так. Место для Чимина всегда было, просто оно пустовало и теперь, когда истинный владелец занял свой трон, он принялся ломать и искажать уже устоявшиеся истины, меняя весь мир Чон Гука, расставляя свои приоритеты.

Взгляд парня цепляется за ближайший продовольственный магазинчик, напротив пляжа. Дорога уходит вдаль, поднимаясь черной полосой, мокрой от растаявшего снега, вверх. Воспоминания, связанные с эти местом, городом, разбередили его старые детские раны, вскрыв потоки боли, что казалось давно прошла. Он сегодня встретился с ней. С ними обеими. Обида на бабушку и аджуму долго жила в нем, даже сейчас придя на могилу к человеку, вырастившем его, Гук так и не смог ничего выдавить из себя. В последний раз его привел сюда Джин-хён, тогда все, что мог делать тот маленький мальчик, которым он был, так это плакать от своей слабости. Казалось он давно простил ее, но что-то все равно мешало сказать хоть слово.

Чон не ожидал что поиски брата закончатся здесь — в Пусане. В городе, который он искренне ненавидел. Сыщики смогли нарыть только адрес матери Чимина, информацию о местонахождении брата после того, как его увезли, как будто стерли, удалили и больше упоминаний о нем, не было нигде. И вот он вновь вернулся сюда, в Пусан. Когда парень увидел постаревшую, но все еще красивую женщину у прилавка рыбного магазинчика, на одной из главных прибрежных улиц, он испытал укол зависти от того, что она все еще была жива. А еще злость, он чувствовал злость на нее, за то, что так просто отобрала у него Чимина, обрекая самого Гука на вечные метания, а после, сама же отказалась от него, бросила. Его не интересовали причины ее поступка, это уже было не важно. Важным оставалось то, что она сказала ему.

Все его догадки насчет Чимина подтвердились, мало того всплыла та информация, которую он совсем не ожидал услышать. Было тяжело принять это, но еще тяжелее пришлось, когда женщина достала фото своего сына. Она не объясняла откуда оно было у нее, да и Чону было совсем не до того. С бумажки на него смотрел Его Чимин. Его старший неуклюжий брат и нынешний страстный любовник, его первая любовь и безжалостный член клана «Двойного Дракона».

Странно осознавать себя беспомощно барахтающейся букашкой. Ощущать свое бессилие, ведь совсем недавно ему казалось, что теперь то он может все! Жизнь загнала их обоих в смертельную ловушку, выйти из которой скорее всего сможет только один. И это явно будет не он. Чон теперь не сможет поднять руку против Чимина, скорее станет предателем для старших братьев, чем позволит еще раз угрожать жизни своему близкому человеку. Можно ли назвать его отношение к Чимину одержимостью, наверное, да, но к этой одержимости примешивалась еще чертова туча желаний и чувств. Как жаль, что он уже ничего не может поменять.

Холодный металл капота машины уже проморозил его зад до самых костей, но он по-прежнему упорно продолжал сидеть на нем. На самом пляже и улицах было тихо и спокойно, никто из редких прохожих не замечал его, одиноко смотрящего вдаль. В памяти всплыла их первая встреча в том душном клубе. Его лицо показалось знакомым. Как он мог тогда не узнать эти мягкие черты лица, как мог он упустить из виду его маленькие руки и крохотный мизинец, даже сквозь года он остался все таким же милым и коротким.

Телефонная мелодия похоронного марша заиграла на фоне шума моря, слабо напоминая парню, что он все еще здесь, в этой долбанной реальности. Чон Гук встал с капота и сел на водительское место, вставляя в ухо гарнитуру и нехотя нажимая на панели зеленую кнопку вызова.

— Гукки? — Взволнованный голос старшего и парень прикрывает глаза. — Мне сказали, что ты уехал из Сеула.

— Да Джин-хён. — Усталость проскальзывает в его тон. — Я в Пусане.

Молчание и сопение в ответ.

— У тебя все в порядке? Зачем тебе понадобилось туда возвращаться?

— Решил съездить… проведать бабушку. Я плохой внук, Джин-хён, за все это время ни разу не навестил ее. И все из-за своих детских обид. — Добавляет он немного тише.

Ложь срабатывает, Джин расслабляется и просит его не задерживаться. «Твой брат завтра назначил встречу одной особе и хочет, чтобы все мы были там» заканчивает он и после утвердительного ответа младшего отключается.

Чон уже догадываться к чему в итоге приведет его любовь к Чимину, отныне он будет врать своим братьям. С этого момента он будет самым искусным лжецом в мире для всех, ради Чимина и себя самого. Ради того мизерного шанса для них остаться вдвоем.

***

Улица. Темная и безлюдная, тихая и одинокая, всеми заброшенная в такой поздний час. Всего несколько фонарей освещают площадку перед машиной, отбрасывая свой тусклый свет на Чон Гука, сидящего на водительском сидении. Свет не достигает его лица, оставляет вместо него темное пятно с мутными очертаниями под капюшоном и глазами, упрямо смотрящими в никуда, заливая желтым лишь затянутую в серую спортивную мастерку грудь и руки.

Чон Гук ждет. Ждет Чимина уже больше часа в назначенном им месте. Он пробовал несколько раз позвонить ему, однако тот не брал трубку. После его последнего звонка прошло долгих четыре часа, забитых лишь ожиданием. Томительное, долгое, оно медленно растекалось по минутам, расползалось, превращаясь в часы — это то, чего Гук никогда не ощущал на себе. Теперь же парень чувствовал себя брошенным и уныло оглядывался в зеркало заднего вида, теребя мягкую ткань спортивных штанов на бедрах.

Чимин сам просил о встрече, так настойчиво, что Чон Гук просто не мог ему отказать. Он не предупредил хёнов о своей отлучке, плюнув на все, сразу рванул на место встречи, наскоро переодевшись в более удобный для себя спортивный костюм. Все эти обстоятельства, что сложились сегодня, как разбитые кусочки вазы, в эту драму с очевидно плохим концом, мешали словно заноза, но независимо от них, Чон Гук теперь не сможет никогда ему отказать. Несмотря на тяжелые мысли, он также стремится к нему, дорожит им даже больше чем ранее. Сердце парня рвется доверится ему, раскрыть все карты, но разум твердо стоит на своем. И как поступить Чон Гук не знал.

Первой мыслью было пойти к Нам Джуну и объяснить все как есть, рассказать о своем положении, попробовать выторговать мир для них обоих. Но Чон отбросил свой порыв сразу же, брат не пойдет на уступки если дело касается Белого дракона. Ему нужны Мин Юн Ги и Чимин, желательно мертвыми, ведь мертвые не создают проблем. Брат не откажется от своего плана, не встанет на его сторону.

Парень встрепенулся, когда услышал шум подъезжающей машины. Оглянулся и увидел, как знакомое авто проезжает мимо и паркуется прямо перед его иномаркой. Мотор глохнет, из салона выходит Чимин, на нем нет ни куртки, никакой-либо другой теплой вещи, наброшенной поверх темно синей рубашки. Желтый свет фонаря освещает его стройную фигуру.

Чон смотрит на него, сквозь лобовое стекло. Мысли путаются еще больше. Что-то нужно решить. А ему одному — это так тяжело сделать, ему сейчас не хватает той детской храбрости и смелости, благодаря которым он справлялся со всеми проблемами. Что если сердце право, оно еще ни разу его не обмануло. Ни тогда, ни сейчас. Оно продолжает биться ради Него, этот дурацкий орган с завидной упорностью выбирает одного и того же человека. Может если он все же поговорит с Чимином… Может вдвоем они найдут выход, как когда-то.

Несколько секунд Чимин стоит, держась за открытую дверцу авто, холодный ветер треплет конец рубашки, оголяя тонкую полоску кожи поверх ремня на джинсах. Гук припечатывает свой взгляд к его лицу, которое, он впервые за много дней, так жаждет увидеть, но не может. Челка полностью закрывает его глаза и оставляет ласкать взором лишь самый кончик носа и губы, кажущиеся в темноте ночи багровыми. Из его приоткрытого рта вдох за выдохом выходят клубы пара. Парень чувствует, как начинают покалывать кончики пальцев, от не сдерживаемого желания коснуться. Он смертельно успел соскучиться за эти два дня.

Чимин же неестественно резко дергается в сторону, громко хлопая дверцей, будто наконец решившись уйти с неприветливой, насквозь продрогшей улицы. Он садится в салон его авто и застывает, глядя куда-то перед собой.

Чимин не сможет сейчас посмотреть на него. Он боится даже рта раскрыть, страшно проверять свои догадки. Нестерпимо противно сомневаться в любимом мужчине. Тягостно понимать, что Юн Ги-хён никогда еще не ошибался.

— Чимин. — Зовет его Гук и тянется рукой к лицу парня, он хочет убрать эту противную челку с его глаз.

Руку жестко перехватывают, холодные пальцы сжимают его запястье и Чон опешивает от такой резкости. Блондин же подносит его руку ко рту и прикасается губами к его коже на внутренней стороне ладони, затем лишь, чтобы высунуть следом свой контрастно горячий язык и пройтись им от середины ладони к кончику указательного пальца. Чон Гук давится, он как привороженный наблюдает за действиями своего любовника. И вот его палец исчезает во рту у парня и вновь оказывается снаружи, кожу обдает холодом от шумного выдоха Чимина, ударяющегося в его ладонь.

— Чимин. Перестань. — Давит он и ловит злой, угрожающий взгляд из-под белой челки, отбрасывающей черную тень на половину прекрасного лица, оставляя жадно поблескивать кажущиеся черными глаза.

Парень приходит в движение и слишком резво перебрасывает свою ногу через сидение, вмиг оказываясь сверху. Ткань его порванных джинс натягивается на бедрах, очерчивает вставший член. Губы Гука оказываются в плену других, холодных после мороза, губ, они быстро нагреваются от его собственных, полыхающих жаром. Холодные пальцы проходятся по его скулам, сбрасывают накинутый на голову капюшон, забираются глубже в черную, как смоль, копну волос. Руки Гука от неожиданности сначала замирают в воздухе, а затем с силой впиваясь в бока парня, застопоряются на его ребрах, вонзаясь пальцами, и Чимин гортанно стонет ему в губы, двигаясь бедрами навстречу, проходясь по его собственному возбуждению. Чон отстраняется, освобождает свои губы от захвата. Он не этого хотел. Думал, что они поговорят обо всем и найдут какой-никакой выход.

Чимин же вовсе не собирается останавливаться, он недовольно мычит и до боли закусывает нижнюю губу Гука делая медленный, тягучий толчок навстречу вновь. Парень плавится от ощущения этой упругости в спортивных штанах своего партнера, опускаясь ниже бедрами, прижимаясь промежностью к его эрекции. Громкий резкий вдох, сквозь стиснутые зубы Чон Гука, крушит и переворачивает все внутри Чимина, заставляя его попросту забыть зачем же он все это сейчас делает, какую цель преследует. Страсть в нем самом, словно ширма, заслоняет перекрывает все доводы и мысли. Желание просто отдаться ему, прямо здесь в машине, сладко мучает, подтачивает до этого непоколебимую твердыню его воли.

— Прошу, остановись, я хотел кое-что тебе сказать. — Голос, более похожий на предсмертный хрип раненого животного, нежели на человеческий, достигает ушей Чимина, немного отрезвляя, но не снимая даже верхушки снежной шапки горы, под названием «страсть». Своим дуновением лишь запуская лавину, которая пока еще слишком мала, чтобы накрыть Чимина с головой, но угрожая в дальнейшем погрести его в своих холодных объятьях заживо.

Нет, он не собирается останавливаться! Ему нужно свести с ума, сделать Чон Гука безумным от желания. И Чимин царапается, нежно прикусывает того за подбородок, спускаясь ниже, задевая передними зубами кадык, цепляя ключицы. Молния на спортивной мастерке Гука издает характерный звук, когда он тянет собачку вниз, следом оттягивая рукой ворот белой футболки. Парень ставит яркий алый засос поближе к крепкому плечу. Мужские жадные ладони с его ребер скользят вниз, чтобы сомкнуться на заднице, сильнее вжимают в пах, после очередного совершенного им мучительно-медленного толчка. И в эту секунду Чимин слышит протяжный стон, непроизвольно слетающий со Его губ и подмечает сбитое к чертям собственное дыхание. Пальцы Чон Гука жалят его через ткань джинс, прижимают к налившемуся члену. Он снова теряет контроль над своими чувствами и желаниями. Сейчас! Он должен это сделать сейчас, иначе вконец опьянеет от Его ласк.

В ту же секунду, Чимин, своей дрожащей правой рукой, быстро оттягивает ворот вкусно пахнущей футболки до упора…

Черный шпиль звезды пронзает сердце насквозь, вызывая боль при каждом новом сокращении тугих мышц. Вместо крови, чернила предательства заполняют выше краев, проливаясь и пачкая душу этим несмываемым кошмаром.

Хён был прав. Он всегда прав. Глупый, доверчивый малыш Чиминн-и вновь облажался.

Чимин хочет оставить открытую рану в этом самом месте, как напоминание о его теперь мертвом черном сердце и душе. Желает запечатлеть свою боль на этой метке, передать ему свое отчаяние. Смыкает свои челюсти настолько сильно, что во рту появляется металлический вкус чужой крови. Чон напрягается весь и в свою очередь делает толчок бедрами навстречу, задевает возбуждения Чимина, отчего тот делает поспешный вдох, отрывается от своей затеи, утыкаясь тому куда-то в шею. И снова тихий, сдерживаемый стон, нарушает тишину в салоне машины. На этот раз стонет сам Чимин.

— Ты словно дикая кошка сегодня… Что с тобой?

Чон Гук хочет заглянуть под эту челку, утонуть в его глазах, ему уже плевать на все, что он узнал. Парень уверен, он что-нибудь придумает с этой враждой их кланов, а сейчас наступило время, когда нужно наслаждаться волнительным «Сейчас» и забыть о сером «Завтра». Ему просто невыносимо осознавать, что у него в руках такой желанный, дрожащий от желания, его старший брат. Тот, кого он обожал с детства, кого уже тогда любил, еще не оформившейся любовью, что словно гусеница окуклилась в сердце и только сейчас вылупилась, расправляя крылья самой прекрасной на свете бабочки.

У Чимина же кровь в венах горит от обиды и предательства. Эти две фурии вдвоем вступили в неравный бой с сильнейшим чувством в его жизни. Сильным настолько, что он готов бросить все и всех ради всего лишь одного сомнительного момента их близости.

В последний раз…

Он в последний раз поддастся этому чувству…

Побудет с ним в последний раз, закрывая глаза на то, что случится после…

— Пойдем в мотель? — Шепчет прерывисто ему на ухо Чон. — Не думаю, что здесь тебе будет удобно…

Чимин не желает тратить свое время, он хочет здесь и сейчас, сию секунду, иначе передумает, испугается и сбежит. Рука парня скользит вниз по коже водительского сидения и нашаривает под ним рычаг, с силой дергает. Спинка сидения резко падает с ними двумя вниз и прерывает рассуждения Гука. Чимин привстает с ошеломленного парня и нашаривает в переднем кармане тюбик со смазкой, подносит к губам, закусывает между зубами и тянется к своим джинсам. Расстегивает их, спускает насколько позволяет ткань, впившаяся в его бедра, высвобождает свое собственное, ставшее болезненным, возбуждение, исторгая вздох облегчения. Он действует быстро под удивленным взглядом шоколадных глаз своего партнера.

Свет от уличного фонаря падает Чимину на спину, вновь скрывая от Гука полностью его лицо, оставляя очертания скул, губ и подбородка. Тень от его тела накрывает Чон Гука полностью, светлые полосы освещают только его локти и ладони, сжимающие кожу Чимина выше самого бедра, оттягивающих ткань джинс парня вниз, оголяя тело еще сильнее.

Чимин раскручивает тюбик с жидкостью, наливает ее себе на правую руку, после чего, тот самый тюбик, отбрасывается в сторону и теряется в черноте, между задними и передними сидениями машины. Левая рука упирается в крепкое мужское плечо, когда же правая погружает сразу два пальца в свою дрожащую от возбуждения плоть. Чимин слегка прогибается в пояснице, удобнее подставляясь под свои ласки.

Чон Гуку его Чим-Чим кажется нереальным, воплощающим его самые смелые фантазии. Таким он его еще не видел, горячим, изнывающим от желания, напористым. Обычно Чимин позволял ему самому разрабатывать его, разрешая касаться там, сейчас же он доставлял себе удовольствие сам, закрыв глаза, прикусывая губы, мыча от сдерживаемых стонов.

Чон тянется к своему паху, гладит и сжимает свое возбуждение сквозь мягкую ткань спортивных штанов. Член пульсирует каждый раз, когда Чимин погружает свои пальцы все глубже в себя, от такого вида раскрепощенного и страстного любовника у Чон Гука стоит черная пелена перед глазами. Кажется, что он уже готов кончить, когда парень приоткрывает свои губы и, не сдержавшись, стонет громко в голос, сильнее прогибаясь в пояснице и задевая краями своей рубашки ладонь Чона.

Терпеть дольше не имеет смысла. Сейчас либо они оба разрядятся от своих же простых ласк, либо Чон Гук немедленно возьмет все под свой контроль.

Спортивные штаны спущены в секунды, сильные руки, схватившие аппетитные бедра партнера, придвигают горячее, расслабленное тело ближе к себе. От неожиданности и резкости действий Чон Гука, пальцы Чимина выскальзывают из него, вслед за рукой, которой он вынужден упереться в потолок, чтобы сохранить равновесие.

Чон входит поспешно, жёстко, сразу задавая бешеный темп, выбивая из Чимина еще более пошлые стоны, заставляя его поддаваться заданному темпу, в стремлении получить больше удовольствия. Взгляд Гука падает вниз на края мокрой, от выделений темно-синей рубашки, ткань которой натянута снизу подпирающим ее небольшим членом Чимина. Чон жадно облизывает свои пересохшие губы, жаль дотянуться ими он до него сейчас не может.

Сам Чимин не имеет никакой возможности коснуться себя, дабы ускорить собственную разрядку. Он вынужден одной своей рукой по-прежнему упираться в потолок машины, скрести по кожаной его обивке, загоняя кусочки себе под ногти, а второй ухватиться за соседнюю спинку переднего сидения. Голова его сильно запрокинута назад, открывая горящему взору Гука, стекающие капли пота по шее. Это выглядит так развратно, весь Чимин сейчас один сплошной фетиш Чон Гука. Он похож на горящий уголек, на который Чон дует с силой, на которую только способны его легкие, чтобы разжигать огонь в нем все сильнее, раскаляя до предела.

Ноги Чимина уже не позволяют ему двигаться в такт толчкам, найдя для себя новую опору он опирается руками Чону в грудь, полностью отдается Ему. Гук, чувствуя усталость партнера и его приближающийся оргазм, перехватывается за бедра поудобнее и вгоняет свой член до упора, наращивая и без того бешенный темп. Чимину хватает всего одной минуты таких глубоких и сильных толчков, чтобы кончить, прямо на белоснежную футболку Чона. Его сгибает пополам от наступившего яркого оргазма, и он упирается лбом в острые выпирающие ключицы, выдыхая через раз.

Гук острее ощущает себя в нем из-за того, что колечко мышц, туго сжимается и разжимается на его члене, заставляя разрядиться раньше положенного. Его уже не заботит то, что кончил он внутрь Чимина, даже не спросив разрешения на это. Не волнует мокрое пятно спермы, расползающееся по ткани футболки на его животе. Рука бессознательно тянется к Чимину, нежно касается светлых волос, освещенных все теми же двумя фонарями, гладит и погружается в пряди на затылке. Это так приятно вдыхать Его запах, впитывать в себя звуки сбившегося дыхания, ощущать приятную тяжесть расслабленного тела.

Слез в глазах нет, но Чимин чувствует подступающий ком к горлу. Больше это не повториться, этого ему не испытать вновь. Он отстраняется, пряча лицо и сползает с еще разнеженного тела Чона, обратно на переднее сидение. Он упорно натягивает на себя джинсы, несмотря на вытекающее семя и лубрикант размазанный по всей коже.

— Я бы не отказался «Это» повторить еще раз. — Доносится сзади ленивый голос Гука, поднимая в Чимине со дна горечь.

— «Это» больше не повторится. — Отвечает он холодно.

Лавина уже близко, уже слышится ее грохот, прямо над его ухом.

— Что?.. — Чон не совсем понимает, что только что произнес Чимин.

— Мы больше не увидимся.

Ледяное одеяло накрывает их обоих с головой, окунает во тьму и звенящую тишину, что раздается после хлопка дверью машины.

Чон Гук резко подскакивает на сидении, ловя в плен своих глаз быстро удаляющуюся спину старшего. Он вновь видит ее, эту спину. Чимин опять уходить от него.

Гук второпях, поспешно натягивает на себя штаны и выскакивает из, нагретого их недавней вспышкой страсти, салона авто. Чимин уже успевает дойти до своей машины и даже спрятаться в этой импровизированной крепости. Чон не помня себя, с надеждой стучит в стекло водительской двери.

— Чиминн-и, ну ты чего?

Он отчетливо сейчас видит Его лицо, оно ничего не выражает, взгляд пустой, направлен прямо на дорогу, руки спокойно лежат на руле. Чимин перемещает одну ладонь туда, где находится кнопка автоматического зажигания, Гук не может видеть, как дрожат его пальцы, и жмет на нее. Двигатель машины оживает, заставляя работать и фары, которые разрезали теперь своим светом тьму ночи.

— Чимин?.. — Жалкая попытка остановить. Чон Гук прекрасно это понимает.

Его собственная рука начинает колотиться в запертую дверь, выкрикивая Его имя, дергает ручку двери с бешеной силой, он готов выломать ее, лишь бы это чувство дежавю больше не появлялось перед ним. Но Чимин, кажется, ничего этого не видит, ничего не слышит, он трогает машину с места и оставляет после себя только шлейф из пара и запах выхлопных газов. Оставляя Чона одного, на еле освещенной улице.

Что это было? Чон пытается вспомнить последние слова, брошенные ему через плечо, так же, не глядя в глаза. Он хватается за голову, но из-за резкости в движениях плечо начинает пульсировать и жечь непонятно откуда взявшейся болью. Парень оттягивает ворот футболки и мастерки в сторону, видит небольшое количество сочащейся крови из места укуса, аккурат возле черного шпиля его седьмой по счету звезды.

— Блять… — Шипит он и сызнова всматривается в ночь, замечая красные огни машины, сворачивающей на главную дорогу.

Чимина будто подменили за эти доли секунд. Он умер там, в Его руках, пока приходил в себя. И в этот раз по-настоящему. Это должно было с ним произойти. Так и должно было случиться, он должен был сгореть, чтобы обрести ту уверенность в себе, которой не было ранее, тогда почему его всего трясет?

— Прощай, Чон Чон Гук. Надеюсь, когда наши пути пересекутся, моя рука не будет больше дрожать…

 Редактировать часть