— Бэла? Бэла! Вставай!

Бэла ощутила, как ее трясли за плечо, и разлепила глаза. Над ней нависала тяжелая тень, пышущая жаром, которая через пару секунд сонного моргания превратилась в Кассандру. Та выглядела подозрительно хитрой и раздражающе энергичной.

— Что ты делаешь в моей постели? — еще не совсем проснувшись, проворчала Бэла. — Да еще и в одежде?

— Могу снять.

— Что?

— Что? — издевательски рассмеялась Кассандра. — Не паникуй, ничего с тобой не случится. Я в домашнем. Нужно поговорить, пока не начали собираться.

— Куда собираться?

— В Бухарест, Бэла! Это же ты мне с ним все уши прожужжала, а не наоборот.

Бэла застонала, чувствуя, как прерванный сон тяжелеет и разрастается в ее чугунной голове — и глянула на часы. Рано. Слишком рано, чтобы поверить, что Кассандра — от которой несло кофе и у которой возбужденно поблескивали глаза — вообще ложилась спать.

— А вчера тебе разговаривать не хотелось?

— Вчера ты тоже спала. А перед этим возилась с подопытными, а мне не хотелось тебе помогать. — В другое время Кассандра получила бы за такое подушкой, но в этот раз Бэле не хватило сил. Ей хотелось только доспать свои законные часы, неважно, под рассказ неугомонной сестрицы или в тишине.

Она протянула что-то неразборчивое с интонацией «валяй» и зажмурилась. Кожей почувствовала, что Касс улыбнулась.

— Вчера, когда мать с Мирандой занялись девчонкой…

Бэла распахнула глаза.

— Я не хочу знать, как это… обращение проходит.

Кассандра приняла каменное выражение лица и подняла бровь.

— Ты и не узнала бы.

Ни одна эмоция так и не промелькнула на ее лице, даже под строгим, осуждающим взглядом. Поняв, что Кассандра не удосужится отреагировать, Бэла фыркнула и решила подняться. Точнее, сесть спиной к Кассандре, накинуть халат поверх пеньюара и только потом встать — компания сестры оказалась смущающей.

Заметив этот укол стыда, Бэла вспомнила вкус ее крови, вспомнила, как Кассандра прижимала к себе и позволяла целовать себя — и поморщилась. «Все было не так», — убедила себя Бэла и скрестила руки на груди. Уставилась на сестру, по-хозяйски растянувшуюся на ее кровати.

— Говори, — вздохнула Бэла. — Но это последний раз. Я устала.

Лицо Кассандры, и без того от природы будто высокомерное, стало еще неприятнее.

— Они… ввели ей морфин. Потом Миранда взяла кровь мамы, сделала какую-то реакцию — и это вкололи девчонке. Та отключилась.

— И она ничего не почувствовала?

Кассандра закатила глаза.

— Она же была под наркозом. И больше с ней ничего не происходило. — Она усмехнулась. — Слов нет, за какую дуру они меня принимали. «Кровь вампира» — гениально!

Бэла покосилась на нее, подняв бровь — ничуть не впечатленная. Ее сестрица выглядела так, будто пришла помусолить какую-нибудь новость из утренней газетенки, а не обсудить опыт над близким всей семье человеком.

— И? — только и выдавила Бэла сквозь зубы. В естественных науках она понимала крайне мало, но и без того вполне догадывалась, к чему Кассандра клонила.

— Это все фикция, — ледяным тоном проговорила та и поднялась. Теперь она выглядела мрачновато и спокойно — чувствовала, что Бэла недовольна, определенно чувствовала. Но реагировала непривычно. — Если б дело правда было в крови, то у нас был бы целый полк твоих мужиков-мутантов. Девчонка просто спит, почти не…

— Перестань, — рыкнула Бэла. — Тебе прямо хочется все испортить, да?

Кассандра замерла, где стояла, растерянно уставившись на сестру. В другой раз один такой вид — обескураженной девочки с поджатыми губами и взглядом, в котором уже начинало угадываться почти детское возмущение — заставил бы Бэлу притормозить и загладить вину. В другой раз.

Бэла любила ее. Бэла могла простить ей многое. И Бэлу едва не колотило от злости.

— Испортить, — эхом отозвалась Кассандра.

Она опустила голову, глядя на Бэлу исподлобья — львиная поза; того и гляди бросится, пытаясь добраться до шеи. Их разделяла мятая кровать: кровать, на которой пару дней назад они спали в обнимку, чтобы согреться, и Бэле от этого стало только хуже. Как это было стыдно — просить у Кассандры о близости. И как это было возможно — находить покой рядом с ней, с ее невозможным характером и идиотской тягой из всего сделать игру?

— Ты выпустила тварей из подвала, чтобы помешать мне, — начала перечислять Бэла, пытаясь сдержать громкость своего голоса — в итоге получался рык. — Ты знала, что я хотела сделать с девчонкой, знала, что это для меня значит. Но тебе плевать, да? Есть только ты и твой план.

— У нас не было вре…

— Ты обещала! — рявкнула Бэла. — Обещала, что не будешь вредить семье, и вот ты тут, рассказываешь мне очередную бессмысленную байку, чтобы натравить меня на собственную мать! Во что я сейчас должна поверить? Что они с Мирандой устроили целое представление, чтобы обмануть тебя?

— Да. Да! Потому что эта девка вот настолько для тебя много значит. Потому что у тебя самой охрененно одухотворенные планы на бедную сиротку, и ты ничерта кроме нее не видишь!

Бэла хотела что-нибудь выпалить в ответ, но не нашла слов. Отчасти даже из-за легкой сконфуженности; кем была «бедная сиротка» — неужели этот циничный плевок мог относиться к девочке, которую они хотели принять в семью? К их девочке?

К той самой девочке, которую Кассандра обнимала за плечи и которой с нежной сестринской улыбкой рассказывала о своих увлечениях, об обращении и о жизни в замке.

— А для тебя, стало быть, она всего лишь расходный материал, — холодно подметила Бэла.

И не увидела на лице сестры ни удивления, ни смятения, ни даже оскорбленности. Ничего. Злобный блеск желтых глаз и нервный, дрожащий оскал.

«Ответь», — подумала Бэла, чувствуя, что напряженное молчание предвещало взрыв. Она слышала звон, слышала собственное дыхание, ощущала, как ее трясет от настоящего бешенства — и не двигалась, всем существом ожидающая чего-то страшного.

Кассандра вдруг истерично захохотала. Громко, так, что, показалось, сотряслась вся комната. Сотряслась и потемнела — такой этот смех был невеселый.

— Твоя так называемая мать убила нас, как убьет твою ненаглядную, — проговорила Кассандра, едва не утирая слезы, будто услышала гениальный анекдот. — Но это я — враг.

В груди Бэлы кольнуло, но та сжала кулак, не позволяя себе потерять собственную злость. «Ты опять играешь, — подумала Бэла, впервые на своей памяти чувствуя желание взаправду схватить Кассандру и хорошенько ее чем-нибудь приложить. От обиды. От боли — за себя и за нее. — Кого не можешь загнать физически — тому устраиваешь Шекспировскую драму. Наплевав, кто чего хочет и что чувствует, как обычно».

— А может, ты-то как раз ей родная, — хмыкнула Кассандра, окинув Бэлу взглядом. Она улыбалась ядовито и горько. — Это многое объяснило бы.

Она взяла паузу, вынуждая осознать услышанное, оставляя возможность сказать что-нибудь — но, не получив ответа, фыркнула и развернулась, чтобы уйти. Бэла заставляла себя молчать и оставаться на месте. «Кровь-то точно разная», — услужливо подсказала память, и от этого только сильнее взыграло желание броситься за сестрой, как бы унизительно это ни было. За сестрой — несмотря ни на что.

Но когда за Кассандрой захлопнулась дверь, вернулась злость. Бэла зарычала, руки сами потянулись что-нибудь разбить; вместо этого она вцепилась в подушку, планируя прокричать в нее — и случайно разорвала ее надвое.

Предстояло позавтракать втроем и, упаковав вещи, поехать в Бухарест. Бэла чувствовала, что не вынесет общества сестры за общим столом и уж тем более не сможет спокойно провести с ней два с половиной часа в машине. Кассандра злила, и от одной мысли о ней Бэле хотелось найти ее и продолжить высказывать все, что придет на ум. Но Кассандра тоже что-то чувствовала, и это не оставляло места для Бэлы, где бы обе ни оказались.

К тому же, Бэла могла увлечься с отчитыванием и вспомнить то, о чем хотела бы забыть. Или хуже того — Кассандра могла вспылить и заговорить об этом намеренно. Возможно, даже в присутствии Альсины.

Нет, даже думать об этом Бэла не могла. Они разбили бы собственной матери сердце.

Путь в столовую лежал мимо комнаты, в которой спала девчонка, и Бэла решила зайти к ней. С вечера ничего не изменилось, разве что теперь из-за задернутых штор пытался просочиться солнечный свет; девчонка, все такая же бледная и не похожая на себя саму, так и лежала посреди постели. В школярской клетчатой юбке и светлой блузке.

«Все началось из-за тебя», — подумала Бэла — и тут же попыталась избавиться от этой мысли. Кого и стоило в чем-то винить, так это Кассандру; на этот раз серьезно. «Как будто Кассандре не все равно», — про себя хмыкнула Бэла, присаживаясь на край кровати. В детстве Касс вечно вилась возле сестры, смотрела с обожанием и восторгом и искренне пыталась порадовать после того, как в очередной раз втягивала в беду. Теперь Бэле казалось, что все чувства Кассандры — вместе с хоть какой-то любовью к матери и к семье в целом — так и остались в ее глубоком детстве. И ни разу не возвращались с тех пор.

Бэла взяла тонкую руку девчонки и проверила пульс. Жива. Хотя на живую она походила мало; скорее, она выглядела как кукла, хорошенькая и пугающая одновременно. Дотронься до лица — и вместо мягкой девичьей щеки ощутишь холодный фарфор.

«Всего лишь наркоз и бесполезная кровь, — подумала Бэла. — Как же».

Кассандра ошибалась, это было ясно. Но внезапную привязанность Бэлы к девчонке она уловила точно. Может быть, она даже была права. Может быть, ее ревность была оправданной: и вот Бэла, ее старшая сестра, сидела рядом с чужим человеком и не хотела Кассандру видеть.

Пульс девчонки медленно бился под большим пальцем — и отдавал покалыванием на подушечках всех остальных. В ее венах теперь текла кровь Альсины, так или иначе, и Бэла решила, что она не была чужой.

— Просыпайся скорее, — тихий голос мгновенно впитался в мягкость пледа и подушек. Бэла наклонилась и поцеловала девчонку в прохладный лоб.

Ей казалось, что только это им всем и осталось: дотянуть до пробуждения Даниэлы. А потом все снова будет в порядке.

Когда Бэла спустилась в столовую, она застала Кассандру и Альсину за беззаботным разговором. То, сколько химических названий они вспоминали и какими увлеченными обе выглядели, намекнуло Бэле, что ее скорее всего едва заметят. Так и получилось: она смогла позавтракать, не боясь привлечь ненужное внимание. Только когда Альсина вдруг торжественно объявила, что нужно обсудить поездку в Бухарест, Бэла напряглась.

— Возьмем пару бутылок нашего… вина, — деловито ответила Кассандра и просияла улыбкой. — На случай, если Бэла снова сорвется.

На этом относительное спокойствие треснуло и с грохотом развалилось. Бэла предупреждающе глянула на Кассандру, но та осталась невозмутимой. И наглой.

— Поверь мне, солнце, ничего подобного больше точно не случится.

Альсина по очереди глянула на обеих и подняла бровь.

— Я что-то упускаю?

— Ничего, — сладко протянула Кассандра. — Все как обычно. Правда, Бэла?

У Бэлы не нашлось ни малейшего желания зубоскалить; она засопела, уже собираясь ответить, как снова прогремел голос Альсины:

— Объясните мне, что происходит. Сейчас же.

Зря Кассандра так резко ей ответила, тут же решила Бэла. И прежде, чем та успела снова что-то выдать, Бэла отчиталась:

— Мы разошлись во мнениях по поводу девчонки. Кассандра ревнует, и поэтому она готова сделать и сказать что угодно. Правда, Кассандра?

— Ты себе противоречишь. Я никого не люблю, и все для меня — расходный материал. Забыла?

— Серьезно? Думаешь, это сработает сейчас? Тебе не помешало бы хоть иногда прекращать свои бессмысленные игры — сестринский совет.

— О, прекрасно! Если тебя так достали мои игры, может, вы без меня поедете?

— Хорошая идея, Кассандра, в кои-то веки!

— Хватит! — рыкнула Альсина так, что обе вздрогнули. В звенящей тишине она уколола ледяным взглядом серых глаз сначала Кассандру, потом Бэлу — и поднялась, подошла к окну. Даже стук ее каблуков прозвучал злым и слишком резким.

Бэла смотрела на Кассандру в упор, — и та отвечала тем же, — слыша, как ее мать зажигала сигарету, чтобы никому не свернуть шею, а за окном пели мартовские птички. В конце концов, затянувшись и медленно, шумно выдохнув, Альсина сказала:

— Ваше поведение сейчас — оскорбление всему роду Димитреску. — Она проговорила каждое слово тихо, но с нажимом: будто метала ножи один за другим. — Вы семья, в конце-то концов.

Кассандра ухмыльнулась так, что Бэла смогла бы перемахнуть через стол, лишь бы добраться до этой ее самодовольной циничной ухмылочки. Вместо этого Бэла вздохнула и повернулась к матери. Та смерила обеих дочерей взглядом, — таким, что в хорошо накрашенных глазах угадывалась целая очередь эмоций, — а потом произнесла:

— Вы обе поедете в Бухарест, как мы и договаривались. Раз в вас вдруг взыграли безответственные дети, то я буду приказывать как бескомпромиссная мать.

— Но… — попыталась Кассандра, но ее тут же перебили:

— Вы поедете, — проговорила Альсина с угрозой, каждой мышцей красивого лица выражая, как ее вывели из себя. — И вы воспользуетесь этой поездкой как прекрасной возможностью помириться. Как вы докатились до того, что мне приходится говорить подобное?

Ей, конечно же, не ответили.

Бэла вздохнула и, поджав губы, отвернулась. Отдохнуть от сестрицы ей правда не помешало бы; может быть, она поговорила бы с Альсиной позже, спокойно и обстоятельно, чтобы появилась возможность на самом деле мать убедить. Но, едва взглянув на сестрицу, Бэла передумала.

Кислое выражение лица Кассандру выдало. Она была бы рада помучить того, кто сумел ее задеть, пусть даже собственную сестру; и, злясь, она наверняка выдала бы какую-нибудь гримасу, чтобы еще больше Бэлу раздразнить или напугать. Но она выглядела глубоко разочарованной и усиленно соображающей. «Ты хотела остаться, — поняла Бэла вдруг. — Ты специально начала ссору, чтобы тебя оставили».

И решила, что ей точно не стоит спорить с матерью.

Недолгие, но напряженные сборы увенчались тем, что Бэла проспала всю дорогу. Еще до того, как ее потянуло пристроиться в углу между сидением и окном автомобиля, она знала, что немногое потеряет; черно-серые просторы под истеричным солнцем не интересовали, а в салоне было так неуютно, что при любой попытке это осмыслить хотелось выброситься на дорогу на полном ходу. Кассандра устроилась спереди, рядом с водителем, а Альсина расположилась на заднем сидении — вместе с Бэлой.

Каждая оказалась сама по себе, впрочем.

Бэла чувствовала преграду между собой и матерью: Альсина не подпустила бы к себе ни одну из дочерей, пока те в ссоре. Обижаться на ополоумевшую сестру — дело одно; чувствовать, как собственная мать держит дистанцию — это совсем другое. Так что Бэла мысленно поблагодарила высшие силы, что иногда подозревала у себя нарколепсию — и очнулась только на въезде в город.

Бэла слышала, что год тому назад на Плоешти сбросили бомбы; и хотя этот городишко остался в часе езды позади, казалось, что контузия и мрак после взрывов добрались до столицы и прочно в ней обосновались. Тени из-за ослепительно-яркого солнца подчеркивали невозможное количество лепнины на бежевых фасадах, блестели лужи на мощеных широких улицах, и вдоль тротуаров тянулись залежи грязного снега. Люди на улицах поглядывали на дорогую машину злобно или иронично.

Бэла подумала, что ее семье повезло — чуть больше, чем обычно везет семьям, имеющим собственные замки и состояния с незапоминаемым количеством нулей; в их глуши в сотне километров от Брашова никому не было дела до личной собственности. Графиня Димитреску для кондукэтора, которого облизывали в газетах, будто не существовала, а кризис не мог до нее дотянуться.

Авто подъехало к отелю. Здание ничем не выделялось на улочке старого города: такое же невысокое, серо-бежевое и с полыхающими отражениями заката в глазницах окон. Когда Бэла выбралась из машины и решила подойти к нему, Альсина мягко взяла ее и Кассандру за локоть. Альсина могла злиться сколько угодно, но, идя под руку с высокими взрослыми дочерьми, она выглядела невероятно гордой и довольной.

Бэла подумала, что ее мать красовалась бессмысленно и беспощадно. Она любила собирать вокруг себя все лучшее: дорогие вещи, представительные люди, красивые образованные дети, — но в этот раз Бэла кожей чувствовала, сколько в этом театральной фальши. Чувствовала, что за закрытыми дверями солнечная нежная улыбка пропадет. Ее мать никогда не прощала нарушение семейной идиллии просто так.

Из-за любви к роскоши Альсина не могла снять что-то иное, кроме целых апартаментов на верхнем этаже; когда все трое уже расхватали ключи, к ним подошли двое мужчин.

— Графиня Димитреску! — произнес один из них грубовато и картаво, на немецкий манер. Он был заметно старше Альсины и отталкивал своей чопорностью. С ним в компании подошел мужчина лет тридцати пяти, двухметровый, с аккуратной щетиной и парфюмом, который Бэла мгновенно сочла головокружительным для любой женщины. Он вежливо улыбнулся.

Еще прежде, чем Альсина представила ему дочерей, Кассандра попыталась незаметно сбежать; в итоге Бэла обнимала ее за плечи, когда до них дошла очередь, и обе натянуто улыбались. Стоило только красавчику отвернуться, — его звали Дамиан, — как Кассандра наклонилась к сестре:

— Не трогай меня, — шепнула она так спокойно и так тихо, что Бэла не сразу осознала, что услышала, и какая эмоция за этими словами крылась.

Потом она почувствовала себя так, будто ее унизили и все в холле это заметили.

По пути в номер Альсина рассказала, кем был швейцарец, узнавший ее, и кем был Дамиан. Он руководил предприятием, как-то — Альсина выразилась неточно — связанным с нефтью; «А еще он тайный коммунист», — тихо добавила она с таким видом, будто считала это забавным. Бэла подумала, что это иронично: поставлять нефть второму Гитлеру и при этом поддерживать его же оппозицию; но ее скептицизм не выдерживал воспоминаний о том, как Дамиан выглядел в своем костюме.

Вот только Кассандра быстро от мыслей о нем отвлекла.

Альсина предложила заказать ужин в номер — дорогой и огромный, но ничем Бэлу не впечатливший, — Касс отказалась с вежливостью настолько фальшивой, насколько только можно было изобразить. От ее улыбки Бэлу передернуло, как будто она надкусила лимон. Альсина, впрочем, позволила Кассандре уйти, молча проводив ее взглядом.

— Что же, — совсем без энтузиазма сказала она, не глядя на Бэлу. — Тогда, боюсь, семейный ужин не получится. Меня ждут на паре встреч. Вернусь либо поздно, либо… завтра.

— Деловые мероприятия? — хмыкнула Бэла, не подумав — взыграла давняя привычка. И ее мать так же, не подумав, со снисходительной ухмылкой ответила:

— Не без них. — И тут же опомнилась, повела плечами. Подшучивать над Альсиной разрешалось идеальной Бэле — надежной, послушной, способной справиться со своей младшей сестрой, что бы та ни вытворяла; когда же образ идеальной Бэлы трещал и надламывался, ее держали на расстоянии.

Пока Альсина переодевалась, а Кассандра пряталась в своей комнате, Бэла встретила водителя, который принес вещи из машины; потом, когда Альсина ушла, заказала ужин. Двоим — так Бэла решила после долгих раздумий.

Не стоило ей этого делать, если она хотела продолжить злиться на Кассандру. Сам момент, когда Бэла подумала о том, что ее упертая, невыносимая, эгоистичная, неконтролируемая и далее по списку сестра голодна, и что о ней можно позаботиться, — этот момент стал переломным. Какой бы Кассандра ни была, она оставалась близким человеком. И Бэла знала, что она заказала бы, поэтому выбирала блюда для нее с полной уверенностью; и если бы Альсина осталась, Бэле не составило бы труда угадать и ее выбор тоже.

Что бы ни случилось, они оставались семьей.

Пока что.

Бэла сбежала от этой мысли к книге одного немецкого профессора; приходилось по два раза перечитывать каждую страницу, так что у Бэлы с ней просто не оставалось сил (и желания) думать о чем-то другом. Она даже не заметила, как Кассандра возникла возле стола. Та невозмутимо стянула одну кожаную перчатку, пальцами умыкнула кусочек курицы со своей тарелки и ушла, как ни в чем ни бывало обронив небрежное «Спасибо». Ее позерский вид (темные брюки, белая рубашка будто с мужского плеча и наброшенный на плечи теплый жакет, из-под которого выглядывали подтяжки) намекал, что и ее до утра ждать не стоит.

Бэла тоже могла бы уйти и встретиться с подругами, — или друзьями, — но ей не хотелось. В конце концов она перестала видеть книгу, которую мерно листала, и замечать, как механически доедала сармале.

«Пока что оставались семьей». Бэла могла накричать на Кассандру и не разговаривать с ней целый день или даже больше, но это не меняло главное. Они всего лишь поссорились, оставшись при своем; причина никуда не делась.

Причина — и Бэла ощущала это особенно явно, сидя в одиночестве в чужих безликих апартаментах — могла доконать. С улицы доносился шум машин: рев моторов, гул клаксонов; это раздражало и напоминало, что Бэла, выбравшись из глуши, вдруг совсем не захотела выходить в люди. Тогда она включила радио, попала на передачу о евреях и концлагерях, передумала и выключила, закатив глаза. Преисполнилась любовью к человечеству, нечего сказать.

Когда Бэла рухнула на постель в темной комнате, в которую просачивался только свет из общей гостиной, она наконец признала, что ее медленно сжирает тоска. Лишая кожи — освежевывая, — указывая на преграду между Бэлой и Альсиной с Кассандрой, эта тоска оставляла ее беззащитной и одинокой перед лицом осознания.

Мучительного осознания, что Кассандра права.

Бэла смотрела в потолок, сложив руки на животе. Крякали, уже реже, клаксоны, и тикали часы. Кассандра знала, что Бэла ей не родная сестра; каким-то образом угадала это еще до того, как это подтвердила ее собственная кровь. О чем еще она догадалась верно?

Бэла вспомнила, как вошла в отель под руку с Альсиной; вспомнила другие их выходы в свет и каждое «мои дочери и я», пропитанное самолюбованием. Что, если Альсина на самом деле видела не ту Бэлу?

Что, если Альсина окажется чужим человеком?

Их общее «Димитреску» стерлось бы в пыль, так Бэла решила, чувствуя, как что-то невидимое вдавливает ее в матрас. Она сама не заметила, как все затихло. Часы начали мерно бить, но что-то звучало неправильно, как будто они собирались сломаться. Бэла отметила это и почему-то снова подумала, что ей уже десять лет как двадцать пять.

Она будто ходила по кругу, огибая эти несколько мыслей (сломанные часы, разбежавшиеся с улицы люди, хрупкость имени Димитреску) — и боялась свернуть в центр.

Она вздрогнула, когда хлопнула входная дверь. Мерно стуча каблуками, Кассандра — Бэла узнала ее по шагам, — приблизилась и остановилась у порога. Навалилась плечом на дверной косяк, держа две бутылки вина — она подняла их, когда Бэла повернула голову и все так же, лежа, посмотрела на нее.

— Uhudler из Изабэллы, — провозгласила — не меньше — Кассандра, кивая на розовую бутылку. — Контрабанда из бывшей Австрии, еле достала. А это… Зинфандель позапрошлого года. Ой, не смотри так, взяла для количества.

Бэла вспомнила, как Кассандра предлагала взять для нее две бутылки вина. Только то вино делалось из крови, кроме прочего; но сейчас это не имело никакого значения. Бэла усмехнулась из глубины темной комнаты.

— Дело не в нем.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга в уютном молчании. Приближалась полночь, и Бэлу немного клонило в сон после дороги и нудного чтения; Кассандра в своем костюме была такой же адреналиново-кофеиновой, как и всегда. Ее подтяжки хулигански болтались у колен, а пиджак грустно поглядывал со спинки ближайшего кресла, брошенный и забытый слишком энергичной хозяйкой. Без нее замок Димитреску был бы куда спокойнее. То есть — скучнее.

Бэла подумала, насколько это лучше — вот так находиться рядом друг с другом и, не говоря ни слова, знать, что происходит; намного лучше, чем игнорировать друг друга. Или не знать вообще.

«Семья», — вспомнила Бэла. Она не хотела видеть свою семью без Кассандры. Если это значило, что Кассандра — сестра, значит, Кассандра — сестра; к тому же, Бэла точно помнила, что они росли вместе лет с пяти, а то и раньше.

— Слушай, я знаю. Была не права, прости пожалуйста и все такое, но, — драматичная пауза. — Ты представляешь, как тяжело достать австрийское вино сейчас? Я тут подвиг совершила, как минимум — и ради поэтичной дребедени с именем. Смилуйся и…

— Касс…

— …пошли пить уже.

— …хватит портить момент.

Бэла удрученно вздохнула.

Она поднялась, медленно зашагала к выходу в гостиную, залитую желтым светом; и это Кассандра сгребла ее в охапку на пороге, а не наоборот. Бэла обняла ее в ответ и не почувствовала ничего.

— Ты все еще злишься, — констатировала Кассандра и отстранилась. Ее уверенность вызвала недоумение.

— Почему это?

— Плечи, — только и кинула Кассандра между прочим, когда уже тянулась обратно за вином.

Только тогда Бэла поняла, что держала осанку так, будто ее хребет окаменел; и на плечи и вправду что-то давило, как если бы перетаскивание тел прошлым днем могло сказаться. Но от того, что Кассандра это заметила, стало ощутимо легче.

— Так вот, встретила я одного барыгу — ты его не знаешь… — бодро проговорила та, уже орудуя штопором. Посреди комнаты с синими и бежевыми стенами, заставленной темной, каких-то острых форм мебелью, Кассандра будто светилась. От нее пахло домом и ее лицо напоминало о доме.

До дома не дотянулась война и все безумие, которое с ней связано (хватало своего); дома Бэла не задумывалась всерьез о том… о чем теперь думать не хотела. Ее младшая сестра пришла мириться; все остальное таяло в теплом свете ламп и клубничном аромате только что откупоренного вина.

— …и оказалось, что у этого чудика знакомые живут прямо в Бургенланде. И они даже в ту братию любителей американских сортов входят. Ну… входили до войны. Естественно, ему это все пришлось тащить через границу — покупателей не нашел, а потом чуть не разорился из-за кризиса. И знаешь что? Вместо того, чтобы ползать передо мной на коленях, чтобы я купила вино на Изабэлле, он начал красоваться и условия ставить…

Кассандра не собиралась замолкать. Обе пристроились на диване; ее голос, слишком часто меняя громкость и тон, вытеснял почти все мысли — и хорошо. Бэла слушала, а на ее языке играла кислинка и послевкусие как от лесных ягод. Этот вкус смутно напоминал о детстве: в последние теплые дни бабьего лета Бэла горстями утаскивала виноград, варварски выдавливала мякоть и так и ела, хрустя косточками и оставляя за собой след из черной, как у слив, кожицы. Домой она возвращалась с фиолетовыми чуть ли не по локоть руками, чем приводила Альсину — любительницу белых дорогих платьев — в хтонический ужас. Иногда Бэла в отместку этими же самыми руками хватала Кассандру, и доставалось обеим — хотя бы в такие разы справедливость торжествовала.

Скорее всего, когда выращивать Изабэллу стало резко невыгодно, ее выкорчевали и заменили Мускатом или Каберне-совиньон — в последние лет десять на виноградниках у замка Бэла ее точно не видела. Но солнечное вкусное воспоминание успокаивало. Убаюкивало — именно оно, а не градус красного полусухого.

— Целое приключение, — отметила Бэла с ленивой усмешкой, когда Кассандра закончила рассказ. — И все ради «поэтичной дребедени с именем».

Та чуть нахмурилась, сбитая с толку, потом оскорбленно поджала губы, потом рассмеялась:

— Иди ты.

И она откинулась на спинку дивана, запрокинув голову к потолку. Бэла была не близко, но, сидя боком, она уронила взгляд на шею Кассандры. Она могла поклясться, что заметила пульсацию вены под непрозрачной бледноватой кожей; от одного взгляда эта пульсация отозвалась на кончиках пальцев, как если бы Бэла протянула руку и дотронулась.

Кровь Кассандры оказалась приятной на вкус, и бороться с этим не получалось. Со временем Бэла забыла бы, какое удовольствие она испытала, как хотелось закатить глаза и застонать — оставалось только переждать, раз с отрицанием ничего не вышло. Но тогда пришлось бы избегать Кассандру. Тогда пришлось бы как-нибудь заткнуть совесть. В вампирской жизни Бэлы моральные принципы наскрести стоит большого труда; но даже с теми немногими и простейшими Бэла не справилась.

«Если бы она была родной сестрой, меня воротило бы от ее тела».

Мысль уколола беспощадно. Бэла подскочила и дошла до небольшого холодильника, про себя радуясь, что догадалась не отдавать официанту фрукты и пару не тронутых блюд. Если обычная еда вдруг не сможет утолить голод, то хотя бы поможет быстрее протрезветь.

Когда Бэла снова подходила к дивану, теперь уже с двумя тарелками еды, Кассандра заставила остановиться:

— Ладно, Бэла, что не так? — метнула она в упор, глядя серьезно и открыто.

«Ты прекрасно знаешь».

Бэла прикусила язык. Нет. Кассандра не знала. Не должна была узнать ни при каких условиях. Поэтому Бэла, опустив тарелки на журнальный столик, вернулась на свое место, а не устроилась подальше от Кассандры — не хотела выдать себя. С минуту они молчали, пока это молчание не стало слишком опасным. Бэла вздохнула, уставилась в потолок и только потом осознала, что Кассандра не так давно сделала так же.

— Даже если мама врала нам, — сказала она, выбрав из двух зол, — тебе совсем не хочется просто оставить все как есть? Мы конченые люди, но мы хорошая семья.

— Семья, построенная на вранье?

Бэла усмехнулась. Прозвучало как стон раненного зверя.

— Другой нет, — сказала она. И, почувствовав в этих словах какую-то убедительную силу, решила продолжить: — И нас других тоже нет. Ты так гонишься за «страшным прошлым», но оно — ничто. Мы уже не те люди, Касс.

Кассандра ответила не сразу. Сбивчиво тикали умирающие часы; Бэла не глядя чувствовала на себе тяжелый взгляд. По холодку на коже могла определить, куда он перемещался: лицо, шея — пауза, — снова лицо.

— Может быть, я без этого «ничто» не смогу понять, что я вообще такое. Да и ты тоже. — Но потом задумчивый тон Кассандры сменился ехидством: — Но тебе слишком неудобно об этом думать, правда?

Бэла повернула голову, почувствовав, как вспыхнули раздраженность и первенство старшей сестры — и тут же исчезли. Она устала. Она чувствовала, как млеет из-за алкогольного тепла в груди и животе.

— Правда, — тихо, почти шепотом согласилась она. Ухмыльнулась, заметив, как внезапное признание сбило Кассандру с толку. — Потому что я потеряю вас обеих. Я не хочу.

Она подумала про Монику: та согласилась бы, что уютное неведение лучше погони за чем-то непонятным и непредсказуемым — возможно, поэтому Бэлу так к ней тянуло; но одно только упоминание о ней показалось катастрофически неуместным.

Оно сработало бы с Альсиной, но с Альсиной даже не нужно было обсуждать то, что вызывало у Бэлы чувство гнетущего одиночества.

Оно взбесило бы и дало лишнюю уловку Кассандре. Кассандре, которая, как ни крути, была роднее и дороже.

«Роднее, — подумала Бэла и ощутила, как злобная, ненавидящая хозяйку часть ее кровожадно улыбается и скребется. — Черта с два».

Кассандра улыбнулась и чуть наклонилась вперед, но Бэла осталась неподвижной. Воздух между ними сгустился, ощутимо давя на грудь тем больше, чем Кассандра казалась ближе. Как будто ей пришлось бы сделать рывок и преодолеть какую-то силу, если бы она захотела обнять.

Нет. Объятию ничего не помешало бы. Не ему.

— Я хочу остаться с тобой в любом случае.

Бэла криво улыбнулась, чувствуя, что со стороны эта улыбка могла показаться плывущей; вино все еще влияло, и все вокруг казалось утомительно насыщенным и громким. В любой другой момент она предпочла бы обнять Кассандру и сосредоточиться на ней; но вдруг оказалось, что Бэла уже не доверяла ей достаточно, чтобы не сдерживаться на пьяную голову — и что теперь раскаленное пространство между ними стало преградой и для обычных объятий.

Обе привыкли к ним, но это не имело значения. Бэла чувствовала, что любой ее ответ воспримут не так, как раньше — и не смела даже пошевелиться.

— А ты? — спросила Кассандра, хищно сверкнув глазами. Она устанавливала новые правила игры. Как ревнивый капризный ребенок, дорвавшийся до внимания старшей; так Бэла ее воспринимала. Раньше.

До того, как допустила странную, отталкивающую мысль, что нетерпеливость, азарт и эмоциональность Кассандры могли нравиться. Интриговать. Возбуждать.

Бэла всегда знала, что Кассандра при желании могла уложить к своим ногам любого мужчину или женщину — но она в первый раз не отмахнулась от этого, как от чего-то должного и неинтересного. Она отпрыгнула от этой мысли, как от чего-то неприятного, вызывающего, нежелательного, оправдывающего свою запретность.

Отпрыгнула — а потом вернулась. Она устала. Слишком устала, чтобы постоянно контролировать, что происходило в ее голове.

Она придумала ответ, честный и предусмотрительный: «Не знаю и не хочу знать». Он был взрослым, он был правильным, он оттолкнул бы Кассандру всего лишь ненадолго, чтобы потом привязать — но Бэлу не слишком волновало, что будет потом. В конце концов, она уже уяснила, чем оборачиваются планы на будущее.

— Я тоже, — сказала она.

Кассандра улыбнулась, сидя слишком близко, и вытянулась, как змея перед броском. Она смотрела на Бэлу, отстраняясь от спинки дивана, оставляя себе пространство для движения — сама Бэла замерла, наблюдая. Она не совсем понимала, что происходит, и вместе с тем знала, что случится; сердце колотилось в тесной груди.

Они сцепились взглядами — ненадолго, но этого хватило. Впервые за все годы Бэла увидела в глазах Кассандры чужого человека.

А потом Кассандра посмотрела на ее губы.

Бэла, в то же мгновение протрезвев, поняла, что оттолкнула бы ее. «Слишком…» — слово вспыхнуло, распоров туман в голове, но продолжение растаяло в шуме и серости. Кассандра не двигалась, казалось, вечность — а на деле спустя секунду или две хмыкнула и пожала плечами. Потянулась к бокалу и пригубила, как ни в чем не бывало, будто вдруг оказалась одна.

Бэла почувствовала себя обделенной.

— А какие у тебя планы на девчонку? — проговорила Кассандра по-деловому и вернулась на место с кусочком сыра в длинных пальцах. — На эту… Даниэлу?

— Никаких.

— Она правда тебе так дорога? — настойчиво уточнила Кассандра. Весь вид ее будто пытался сказать, что она спрашивала между прочим, не слишком на самом деле интересуясь, но Бэла чувствовала подвох.

— Смотря зачем спрашиваешь, — уклончиво ответила та и потянулась. Сердце все не успокаивалось, а в мышцах ощущалась легкость как после часов напряженного труда; не оцененного, стало быть.

Бэле все это казалось бредом. Решительно не получалось различать, где действительность, а где выдумка — а перспектива получить ответ откровенно пугала. Кассандра явно собиралась что-то сказать, но отвлеклась на скрежет ключа в замке.

Обе уставились на дверь, а потом, будто неохотно постучав каблуками, в номер зашла Альсина.

— О, вы здесь, — отметила она с привычной сладкой вежливостью, хотя от нее веяло усталостью. Странным образом ее возвращение успокоило, напомнив Бэле, что та сама не так давно хотела спать; и вместе с тем стало стыдно. Показалось, что серые глаза Альсины смогли бы увидеть что-то, что еще даже не произошло.

— Мы помирились, — довольно сообщила Кассандра, отставив пустой бокал и умыкнув еще один ломтик сыра.

— Это я вижу. — Альсина сняла свое пальто, задумчиво запустила руку в пышный мех на вороте, а потом убрала вещь в шкаф, пройдя мимо брошенного пиджака Кассандры. Бэла заметила легкий отблеск в глазах матери, откровенно намекающий, где та была — но в то же время в движениях, в осанке и даже в чуть распавшихся черных локонах угадывалось какое-то недовольство и изнуренность.

— Мне нужно с вами поговорить, — ее голос прозвучал неожиданно серьезным.

Бэла с Кассандрой переглянулись, и обе выпрямились. Все, что ощущалось до этого, будто спало с плеч тяжелым одеялом.

Альсина подошла и села в кресло рядом, чуть собрав юбку вечернего платья. Оглянувшись в поисках портсигара и не найдя его поблизости, она сцепила руки в замок.

— Вы помните торговца, которого занесло к нам в позапрошлом году?

Тот еще персонаж, который неплохо развлек всех троих. Альсина разрешила ему остаться в замке крайне неохотно — чужак, да еще и мужчина, — но со временем это оправдалось. Чуть ли не на две головы выше немаленькой Бэлы, широкий, с мясистыми руками, провонявшими бесконечной сигарой, он много улыбался, сладко говорил, старомодно переходя на французский, и пытался толкнуть интересные вещи.

Бэле он предложил Парменидов «О природе» из коллекции, которая по возрасту едва не равнялась с оригиналом. Альсине — спектрофотометр, название которого никто кроме нее даже выговорить толком не мог. Кассандра после встречи с торговцем щеголяла новенькой немецкой винтовкой «прямо с завода», несмотря на то, что Касс со знающей ухмылкой нашла пару царапин на дуле. Откуда этот тип свои товары брал, он не признавался. Казалось, что в своем смешном фургончике он все это колдует.

Его звали Герцогом. Сам он каждый раз представлялся каким-нибудь нелепым, трудно запоминаемым именем, так что — округе он был известен просто как Герцог. И чувствовалось в нем нечто настолько бесовское, что Бэла не удивилась разговору о нем в серьезном тоне.

— У нас была… определенная договоренность. Помимо того, что этот прохвост воспользовался нашим гостеприимством, он еще и вел торговлю в деревне и даже, — драматичная пауза, — выпросил у меня встречу с Хайзенбергом. Насколько я знаю, они заключили выгодную сделку. Взамен он обещал мне, что воспользуется своими связями и сотрет наш замок из любых планов правительства.

— Что, обманул? — с азартом спросила Кассандра.

Два года, несмотря на военный кризис, никто про богатства Димитреску даже не вспоминал. Войска проходили мимо всего за сотню-две километров, и никто не знал, что солдаты могли задержаться в огромном замке, а то и разбить там штаб. В конце концов, нацистские черные молнии не могли дотянуться своими лучами и до деревни с ее, как сказала бы Альсина, этническим разнообразием. Бэла в общих чертах представляла, почему так получалось, но детали истории с Герцогом не знала.

— Не сразу, к его великой чести, — осклабилась Альсина. Сам рассказ явно немного взбодрил ее. Разозлил. — Я подозревала, что мы не просто так получили приглашение на завтрашнюю встречу. Оказалось, что подлец тоже в городе; он сказал, если отмести его приторное позерство, что нам стоит ждать временных неприятных гостей. А потом осмелился заявить, что я вообще должна быть рада, раз эти гости всего лишь «временные»!

— То есть, — хладнокровно подытожила Бэла, — нам придется бок о бок пожить с… кем?

— Пока не знаю. Не было времени уточнять.

«Увлеклась скандалом», — про себя решила Бэла и тяжело вздохнула. Только нацистов под одной крышей ей не хватало. Рано или поздно кто-то довел бы Кассандру, или произвел ненужное впечатление на уязвимую после опытов Даниэлу, либо все вместе. Ничем хорошим это закончиться не могло.

Но, по крайней мере, хотя бы никто не пытался отнять сам замок. Массовая резня стала бы куда большей проблемой.

— А мы с этого что-нибудь получим? — не унимая пыла, спросила Кассандра.

— Удовлетворение непомерной любви к родине, — фыркнула Альсина. В этот момент она больше напоминала Кассандру, чем сама Кассандра, сидящая рядом.

— Великолепно, — заключила Бэла.

Если их «гости» окажутся достаточно любопытными, то всех четверых ждет по меньшей мере расстрел. Серия убийств, опыты над людьми, похищение, оккультизм, пара оргий и намного больше пары гомосексуальных связей, инцест и даже продажа вина не по стандартам. Полный развлекательный набор для судьи и карателя.

Бэла зацепилась за одно слово: боясь повторить его даже мысленно, она едва не поморщилась от значения. То, что по правую руку сидела Альсина, медленно оценивающая импровизированный фуршет взглядом, чувство вины только усиливало.

Она рассчитывала на Бэлу. Почти как на равную. Управляться с непомерным фамильным замком и при этом вести бизнес — дело, мягко говоря, не из легких, но они вдвоем справлялись. Особая катастрофа была бы связана с бардаком в документах, если б не Бэла; за фасадом светской львицы в ее матери жил настоящий безумный ученый. Бэла знала, что Альсина считала ее надежной, умной и спокойной. Первая дочь. Опора.

И вот теперь Бэла чувствовала тошнотворное послевкусие от мысли, что она стремительно приближалась к отцу Моники по мерзости поступков. Или, если точнее, того, что она позволяла Кассандре.

Младшей. Зависимой.

— Завтра я буду обсуждать это с майором Павлу и каким-то германским офицером. — Альсина сделала движение рукой, будто хотела отмахнуться от этой встречи, как от назойливой мухи. — Если мы не будем злить этих людей, они не будут злить меня, и таким образом мы избежим порядочного количества проблем. Не подводите меня завтра.

Бэла вздохнула. Она не знала наверняка, убьет ли кого-нибудь или нет, а теперь у нее даже не осталось выбора. И то, что планировалось как вечер-развлечение, тесно переплетется с политическим пусканием пыли в глаза.

— Хорошо, мама.

Альсина кивнула с таким видом, будто ни секунды в Бэле не сомневалась, а потом перевела взгляд на Кассандру. Та накалывала зелень и мясо на вилку — так методично и увлеченно, что едва не высовывала язык; когда же она заметила, что на нее скептически уставились сразу две пары глаз, она так и замерла с поднесенной ко рту вилкой.

— Что?

Молчание.

— Да, да, хорошо, все будет в порядке! Только дайте поесть, пожалуйста.

И она невозмутимо прохрустела листами салата. Альсина тяжело вздохнула, рассматривая потолок, а потом взяла на половину полный — во второй раз — бокал Бэлы и поднесла его к лицу. Секунды хватило, чтобы Альсина брезгливо поморщилась от запаха. В другой раз она сделала бы какое-нибудь замечание, но она промолчала и поставила бокал обратно.

— Ладно, я все равно собиралась поспать, — сказала она. Подумала о чем-то, задержавшись, а потом потянулась и поцеловала Бэлу в висок, овеяв запахом чужих женских духов. Кассандру она поцеловала в голову, проходя мимо; на мгновение лицо Касс заледенело в такой гримасе, что Бэла метнула взгляд в сторону. Голос Альсины, тем не менее, прозвучал как обычно: бархатно, в меру громко и с четкими акцентами. Как волны, неспешно, но решительно накатывающие на берег. — Я рада, что вы снова находите общий язык. Хорошей ночи.

С выводами она явно поторопилась. Бэла предпочла сбежать в свою комнату почти сразу, даже не проверяя, вызывала ли она хоть какой-нибудь интерес у Кассандры. Та буднично пожелала хороших снов, но уже через пару часов мучительных попыток уснуть это показалось издевкой.

Утром Бэла ощутила нездоровый прилив сил, как бывает после бессонной ночи. Любые нагрузки она переносила, конечно, легче, чем другие люди, но это не избавило ее от полубредовой решительности.

Не оставаться с Кассандрой наедине. Если не получится — держать ее на расстоянии. И ни в коем случае не поддерживать разговоры, похожие на вечерний.

Кассандра все утро и половину дня не пыталась остаться наедине и не говорила ни о чем, что не походило бы на привычные замечания или попытки подколоть. Бэла чувствовала себя крайне глупо: она готовилась к чему-то из ряда вон, но Касс больше волновала книга по анатомии или разговоры про погоду. Будничное поведение Альсины так и вовсе вносило нотку законченного сюрреализма во все происходящее.

Может, безумие заразно, и Бэла переняла от Моники склонность к навязчивым выдумкам?

Подготовка к вечеру Кассандру тоже не слишком интересовала. Пока в номере из-за Альсины с Бэлой поднималась суета сборов — приглашенные чужие люди, сами хозяйки, пытающиеся найти в чемоданах и сумках нужные вещи, — Кассандра флегматично точила нож.

— Ты что, решила остаться? — в один момент спросила Бэла с тенью раздражения. Альсина просила «не подводить» — то есть, как минимум явиться на встречу; проигнорировать приглашение на праздник приятеля Антонеску — все равно что оскорбить последнего. Почти что самоубийство.

Кассандра цокнула, закатила глаза и чересчур экспрессивно, как ребенок, удалилась в свою комнату. Бэла проводила ее неприязненной гримасой и только потом поняла, насколько эта сценка вышла обыденной. Будто все было как прежде.

Приятная иллюзия рассыпалась, когда Кассандра перед самым выходом появилась в комнате Бэлы в своем платье.

Бэла помнила, как его покупали. Помнила, как Кассандра примеряла его, крутясь перед зеркалом и оценивающе рассматривая себя; как она хвасталась расшитыми серебряными пластинками плечами — как будто латы. Оно идеально подчеркивало точеную фигуру и точно улавливало характер. Грубоватое и обманчиво скромное.

«Не оставаться наедине», — вспомнила Бэла. И подумала о том, как же это глупо: бояться собственной сестры. То, как в груди с жаром кольнуло от одного вида Кассандры, не оставило сомнений: дело было в самой Бэле. Одна больная идея вызвала у ее разума целую отвратительную лихорадку.

— Ты готова? Водитель уже ждет, — спросила Кассандра. Если она и заметила нездоровое внимание, то решила проигнорировать.

Бэла кивнула и в последний раз подправила линию карандаша для глаз.

— Милое все-таки платье, — вдруг сказала Кассандра и сделала глоток из непрозрачной кружки, которую пыталась обхватить полностью. Бэла знала эту хватку. Кассандра пыталась согреть содержимое.

— Спасибо.

Бэла повела обнаженными бледным плечами, смахивая желание отчитать Кассандру за риск. Стопка крови обостряла чувства и могла довести до состояния, которому позавидует любой наркоман; но вся острота ощущений и опьянение от собственной силы предназначались для одного. Убивать. Замечать, выслеживать, загонять. Неизвестно, к чему это может привести в толпе.

Но Кассандра всегда себя контролировала. И она могла припомнить, что Бэла сделала в прошлый раз, потеряв из-за крови голову.

— Будешь? — спросила Касс невозмутимо и качнула кружкой. А потом начала лукавить: — Давай, там же помереть со скуки можно. Вернее подцепишь своего этого коммуниста.

Бэла фыркнула.

— Нет.

Неубедительно, судя по всему. Кассандра сделала шаг вперед, сверкая хитрой миной.

— Я не буду, — еще тверже сказала Бэла. Хотелось остановить Кассандру, не позволить приблизиться.

Та вздохнула, буркнула: «Зануда», — и решила допить сама. Карандаш упал в косметичку — щелкнул, как будто сигнал для гончей. Кассандра в то же мгновение оказалась запредельно близко и впилась в губы.

Бэла почувствовала вкус крови, упрямо сочащейся на мягкие губы, и жар тела, прижавшегося к ней, и запретное, мерзкое, подлое удовольствие, что это Кассандра и никто другой. Опасения оправдались. Почти победа.

За мгновение решив, что кровь может запятнать платье, Бэла выгнулась и разомкнула губы. Пальцы Касс прошлись по шее вверх, к затылку, чтобы удержать и направить — ужасно пошло, по спине пробежали мурашки. Кровь лизнула нижнюю губу и язык, играя потрясающим вкусом — а потом согрела горло, и тяжелое непомерно большое сердце отозвалось отчаянными ударами о грудную клетку.

Оттолкнуть. Так правильно. Либо сейчас, либо — катастрофа.

Бэла отпрянула, хмурясь. Взгляд метнулся к приоткрытой двери, а потом к Кассандре, на лице которой расцветала довольная кровавая ухмылка.

— Что ты творишь?!

Касс хулигански пожала плечами и молча вышла. Что угодно могло обернуться кошмаром: лишний звук, сквозняк, внезапное желание Альсины заглянуть к дочери, капли крови на груди… на платье, на темном сатине платья, не ношенного до этого вечера. Кассандру будто ничего из этого не волновало.

Бэла же чувствовала себя воришкой. Бесчестным, но удачливым настолько, что это кружило голову. И она осуждала саму себя, и она не сделала бы это снова — но ее не поймали. Никто ничего не узнает, а на лишние мысли нет ни времени, ни желания.

Заметить. Выследить. Загнать. Либо ты, либо тебя.

Бэла повернулась к зеркалу, чтобы поправить макияж. Капля крови тяжелела в уголке губ, грозясь сорваться; Бэла подцепила ее кончиком языка — вкус вспыхнул, послав легкий импульс по всему телу, — и поняла, что ничего не изменилось. Алая помада скрывала кровь на ее губах.

Нечеловечески большие зрачки подрагивали.

Кроваво-красное платье Альсины резануло взгляд, когда Бэла вышла из комнаты. Огромное статное колье бликовало, почти отвлекая от улыбки с острыми белоснежными клыками. Иногда Альсина улыбалась, как девочка; иногда в этой улыбке неуловимо угадывалось чудовище. Когда Альсина заметила неладное, она поймала Кассандру и взяла ее за подбородок двумя пальцами, заглядывая в глаза.

Бэла попыталась, но не смогла отвести взгляд. Слишком сильно не хотелось видеть, что до Кассандры дотронулся кто-то еще. Пусть даже с невинным намерением.

— Осторожнее с этим, — только и хмыкнула Альсина, на что Касс ответила оскалом сорванца: во все тридцать два.

Если кто и заметит, спишут на наркотики — впустив двух голодных лисиц в загон для ряженных куриц и петухов. Скепсис придумал сам дьявол, не иначе.

Поездка в резиденцию казалась невыносимой. Бэла чувствовала запах дешевого одеколона и старости водителя; едва не задыхалась от острой сладости духов Альсины. Потом она едва не молилась, чтобы эта дурная, едва не вызывающая головную боль мешанина не таяла до самого конца.

Потому что медленно но верно становился различимым запах Кассандры. Она не пользовалась духами, не любила добавки в шампуне — охотничья привычка. Ее возбуждение мог чувствовать только другой хищник, но не жертва.

Бэла не могла его игнорировать. Не могла отвлечься, скорее. Может быть, потому что Кассандра была такой же убийцей, всегда готовой заманить кого-нибудь в неприметный угол. Может быть.

Но Кассандра все чувствовала тоже, Бэла знала это наверняка. О чем она думала?

Бэла начинала жалеть, что вообще согласилась куда-то с ней поехать.

Они вышли на улицу. Под их сапогами цокал асфальт, под чужими — чавкал грязный мокрый снег; воняло бензином, весенней землей, духами женщин и мужчин, дорогими и дешевыми, Бэла слышала приглушенную музыку и треск фонарей, клаксоны грозились разорвать перепонки, если б она не успевала переводить внимание. Взгляд прошелся по округе в поисках Дамиана.

Кассандра дотронулась до спины, подгоняя к лестнице — Альсина уже принимала поданную каким-то господином руку помощи.

Ладонь Кассандры обжигала даже сквозь одежду. Уверенная и приятная.

— Не трогай меня, — с удовольствием отомстила Бэла, наклонившись к плечу Кассандры. Вкусный аромат ее тела наполнил грудь, вытеснив все остальные запахи.

Глубокий тихий смех заглушил вечернюю улицу, пробрался под пальто.

— Как пожелаешь, — сказала Кассандра. Бэла знала, что на самом деле это значило.

Они вошли в здание, дворецкий проводил на второй этаж. Интерьеры не обновляли лет пятнадцать, но это их только украшало; Бэла отмечала приоткрытые двери, пастельных цветов комнаты за ними, темные зеркала ренессанских окон. Все ходы, украшенные коврами, все места под дорогими картинами, где можно застыть, проверяя все вокруг.

Гости собрались в просторной комнате, объединенной с другой, в которой горел камин; среди мебели образовались островки пространства, где скопились группки людей. Всего в ней оказалось человек тридцать, и еще подъезжали. Кассандра, остановившись на пороге, повела плечами; было видно, как по-звериному двигались ее лопатки под платьем.

— Встретимся с майором, — сказала Альсина, — а потом можете разойтись.

Бэла чувствовала, как все ее существо в такт взволнованному сердцу едва не колотится, подхваченное ленивыми волнами мягкого света, жара батарей и тел, равномерного шума голосов. Она умыкнула бокал шампанского с подноса официанта, чтобы занять чем-нибудь беспокойные руки; под носом теперь невидимым облачком колыхался характерный сладковатый аромат. Кто-то уже успел чересчур увлечься местными напитками. Кто-то успел увлечься собеседником.

Проходя мимо незнакомцев, Бэла могла выбрать любого, но она ждала одного. А Кассандра рядом вышагивала медленно, по-хозяйски, и будто бы томно озиралась — на самом деле отмечая каждую деталь. Стоило Бэле только чуть повернуться к ней, Кассандра тут же ловила ее взгляд. Сказать, что в желтых глазах Кэсси плясали бесы — почти что отнести ее к благородным девицам в сравнении с тем, что было на самом деле.

Кто-то рядом некрасиво гаркнул. Бэла обернулась: группа мужчин во главе с роскошной блондинкой пытались на ломаном итальянском объяснить что-то немецкому офицеру. Получалось так плохо, что офицер едва не смеялся, покраснев; его собеседники, тем не менее, держали грудь колесом и сияли так, что блондинка прятала глаза под ладонью.

— Бестолковые придурки, — хмыкнула Кассандра, и Альсина тут же смерила ее неодобрительным взглядом.

Бэла с усмешкой покачала головой, а потом заметила его.

Дамиана.

Он кивнул ей через всю комнату, наполненную людьми, а потом как-то умудрился показать, что он без особого удовольствия пойдет здороваться с другими. Его мимика, жесты, даже походка казались выученными наизусть, так хорошо Бэле удавалось его понимать. Но он оставался незнакомцем, которого она видела во второй раз; она слишком поздно отвела взгляд от его крепко сложенного тела в приталенном дорогом костюме. Она могла представить, какие мышцы рук и торса крылись под слоями ткани.

Бэла тряхнула головой. Стадо вокруг жило своей жизнью, а Кассандра рядом зорко водила по нему взглядом, то и дело царапая язык о резцы. Иногда так хочется вкуса, что отвлечь может только боль.

— Madame Dimitrescu! — бодрый голос торговца прозвучал как всегда скрипуче и одновременно сладко — но так внезапно, что Бэла резко обернулась на него. Герцог салютовал бокалом шампанского, оторвавшись от своей компании. — Content de vous revoir!

— Laissez la flatterie à vos clients, — осклабилась Альсина. — Un escroc.

Бэла ни слова не поняла; люди, окружившие Герцога, очевидно тоже. Улыбка Альсины, там не менее, сочилась таким ядом, что суть считывалась и так; торговец же не унимался. Он пригласил своих знакомых к ним. Представил их: два немца и жена одного из них вместе с женщиной с немецким именем и совершенно другим выговором. Бэле подумалось, что теперь в Бухаресте ее румынская фамилия казалась прямо-таки диковинкой.

— Графиня, — как старый друг позвал Герцог. Альсина чуть не отправила свой бокал прямо в его раздобревшее с прошлой встречи лицо. — Я узнал некоторые детали дела, о котором мы говорили вчера. Не хотите ли обговорить их?

Альсина не постеснялась бы отказаться, но Бэла осторожно задела ее локтем.

— Мы с удовольствием послушаем последние новости.

Та повернулась с немым вопросом; после недолгого беззвучного спора она повела и без того гордо расправленными плечами и согласилась. Женщина с неподходящим немецким именем сверкнула проницательными серо-зелеными глазами. Будто одобряя.

Мужчины затянули разговор о том, что скоро Вермахт сделает последний решающий рывок; иначе и быть не могло. Невероятно интересный разговор; настолько, что где-то между упоминанием Венгрии и примера Муссолини Бэла заметила, как Дамиан в компании знакомого швейцарца тоже скучал. Кассандра, стоящая рядом, что-то отвечала, но без энтузиазма. Бэла всегда считала, что миру несказанно повезло, что Кассандра не интересовалась политикой.

Проницательная блондинка не сводила с Кассандры глаз. Бэла заметила этот пристальный взгляд случайно и чуть нахмурилась. Она не знала, что смутило больше: сам факт такого внимания или то, какую неприязнь оно вызвало.

Незнакомка вдруг посмотрела на нее. Насколько сверкали ее зеленые глаза при виде Кассандры, настолько явно же в них читалось сочувствие Бэле. Стало не по себе.

— Да, — эта женщина влилась в разговор немцев, — я думаю, Венгрию просто так не отпустят. Все понимают, что нет хуже врага, чем близкий друг, который захотел получить независимость и проявить силу. Что и правда беспокоит, так это Рим. Советские войска и правда уже подбираются к нему?..

Бэла поняла, что слова были адресованы ей, но не смогла уловить их смысл. Что эта блондинка себе позволяла? Что она могла знать?

Бэла хотела подцепить ее тем, что почувствовала яркий акцент в ее немецком, но не успела. Она и не заметила, как рядом возник Дамиан. Его парфюм снова взбудоражил, терпкий, но элегантный; этот аромат притягивал Бэлу к хозяину, источающему жар и спокойствие. Он был сильным. Он волновался, но уловимо только для ее — нечеловеческого — чутья.

Он обратился к ней на «госпожа Димитреску», потом точно так же поприветствовал Кассандру — но что-то в тоне изменилось. Кассандра наклонила голову к плечу. Она так вцепилась в него взглядом, что едва не повторяла его движения.

«Что ты задумала?»

— Я ищу графиню, — сказал Дамиан. — Не подскажете, скоро она подойдет?

Бэла улыбнулась. Ищет графиню. Как же.

— Она… — Она почувствовала, как Кассандра обняла за талию. — Она должна вернуться с минуты на минуту.

Вес и тепло руки Касс оказались приятными, но Бэле захотелось ее оттолкнуть. Чтобы никто не видел. Чтобы никто не понял.

Особенно — мужчина, который стоял совсем рядом и переглядывался с Бэлой, слушая чужой рассказ. Мужчина, который, как мальчишка, поглядывал на ее тело, думая, что она не замечала. Или только притворяясь таким наивным мальчишкой.

Пришлось резво вспоминать все прошлые объятия, когда Бэла с Кассандрой еще были нормальными сестрами. Когда Бэла еще не знала, какая она на вкус, и не хотела утянуть ее в безлюдный угол в любой момент, чтобы вцепиться в шею. Сестры могут спокойно обнимать друг друга, уговаривала себя Бэла. Никто не заметит, что Кассандра пытается показать свою власть.

А может, Кассандру не волновало, что поймет кто-то кроме самой Бэлы.

Спустя минуту светской бессмысленной болтовни Дамиан снова отчалил в общество своих бесконечных знакомых. Женщина с чудовищно понимающим взглядом ушла тоже, оставив Бэлу с Кассандрой на растерзание вопросами о том, кто же такие Димитреску и в чем секрет их знаменитого вина. Какой может быть секретный ингридиент у пойла с названием «Кровь дев»? — Бэла даже не знала, как гипотетически смогла бы это сформулировать.

А потом появился Герцог, немного помрачневший. Впрочем, едва найдя следующих возможных покупателей, этот боров приосанился, снова засиял улыбкой и со всей изысканностью начал предлагать что-то из своей коллекции. Бэла обернулась, пытаясь найти взглядом Альсину. Той не оказалось ни в одной комнате, ни в другой, насколько ее было видно через распахнутые двери. Кассандра переместила ладонь с изгиба талии на спину, успокаивающе провела рукой вверх и обратно. Только тогда Бэла поняла, как непозволительно явно выразила свое беспокойство.

— Все хорошо, — на ухо сказала Касс на родном румынском. Ее голос прозвучал непривычно ровно, взросло, и в нем угадывался ленивый рык. — Она шла в ту комнату с хозяином этого бедлама.

Бэла вспомнила, как засматривалась на Дамиана, и с охотой поверила, что могла не заметить возвращение Альсины. Дыхание Кассандры оставило след под ухом, захотелось вернуть ее к своей шее — но Бэла не придумала, что сказать, а потом едва не отпрянула. Но предательское прикосновение продолжалось, и Кассандра снова обвила ее рукой, не позволяя отойти, больше не предлагая что-то, чего действительно хотелось.

Хотелось.

Бэлу спас вид Альсины в компании трех мужчин. Она узнала в них магната, который всех собрал — а двух других выдала военная форма, румынская и германская. Вежливо извинившись перед компанией, которая и без того потеряла к сестрам интерес, Бэла потянула Кассандру к матери.

— А, а вот и мои девочки, — сказала Альсина, едва заметив их, и протянула к Бэле руку. Будто хотела подчеркнуть это преисполненное важностью «мои». — Исабэла и Кассандра. Дорогие, это майор Павлу и гауптштурмфюрер Раске. А господина Николаеску вы и так знаете.

Они обменялись вежливыми улыбками. Бэла плохо разбиралась в званиях, но она четко уловила слово «фюрер» — в сорок четвертом ничего хорошего от него ждать не приходилось. У Раске были очень светлые, будто бесцветные, глаза; он щурился, как если бы плохо видел, и в тоже время казалось, что он видел слишком много. Бэла на каблуках едва не равнялась с ним ростом, но чувствовала себя маленькой.

Как и рядом с Альсиной. Так и подмывало сбросить ее руку с плеча; Бэла подчинялась ей и не хотела, чтобы об этом напоминали лишний раз. Кто угодно мог это увидеть. Кто угодно мог счесть это за слабость.

И вот тогда она за себя не ручалась бы.

Кассандра по другую руку от Альсины молчала и не двигалась, но в такой позе, что Бэла сходу угадала скрытую враждебность. Касс примерялась к чужаку.

— Мне что-то подсказывает, что девушкам наши разговоры покажутся скучными, — приторно пропел Николаеску. — Может, вас заинтересует моя скромная коллекция? Ятаган времен Цепеша — еле урвал!

Кассандра не заставила себя ждать:

— О, тот самый Влад? Который вдохновлял Стокера и, — мечтательное придыхание, — Лугоши? Обожаю вампиров!..

Улыбка Альсины теперь намекала, что та видела в своей дочери особую одаренность. Бэле стало смешно, а хозяин резиденции приосанился и по-отечески указал направление.

— Все в порядке? — шепнула Бэла, наклонившись к Альсине. Та кивнула и пригладила ее плечо.

— Да, развлекитесь.

Николаеску, энергичный и по-мальчишески воодушевленный, несмотря на седину, привел в комнату дальше по коридору. На ходу он подцепил еще пару гостей, и вместе они вошли в зал, в котором величаво поблескивали разные орудия на подставках. Верхний свет не включали, чтобы сталь, серебро и позолото выглядели эффектнее; как будто все оказались в сказочной сокровищнице.

Кассандра плавно, но немедля двинулась в сторону кинжалов. Бэла шла мимо стеллажей, оглядывая выставку как собрание картин или статуй, в которых она мало что понимала; хотя таблички с принадлежностью и датами частенько заставляли беззвучно хмыкнуть.

Она заметила Дамиана в отражении окна — еще до того, как он чуть наклонился к ее плечу. Не обернулась, позволив заговорить с собой у самого уха.

Теплый низкий голос коснулся изгиба чувствительной шеи.

— Кажется, в этом месте прошлое куда привлекательнее настоящего.

Бэла усмехнулась, не оборачиваясь; чувствуя, как высокий Дамиан так и наклонялся к ней, замерев над ее плечом. Он нависал над ней, как жаркая тень, отгораживающая от всей остальной комнаты со скучными людьми и неприятными разговорами. Его парфюм щекотал в груди.

— Спорно, — наконец сказала Бэла и обернулась так резко, что Дамиан едва успел отстраниться. Он весело ухмылялся, но в синих глазах еще таяла тень опаски. Если бы Бэла оказалась убежденной нацисткой, как и большинство гостей на этом вечере, о сказанном красавец пожалел бы в один момент.

Но он рискнул. Это льстило. Как если бы Бэла не знала наверняка, что он к ней испытывал.

Они прошлись по залу, обсуждая прием, хозяина, даже Герцога, который, оказалось, настойчиво пытался продать Дамиану монографию об истории войны 1812 года. Клинки притягивали внимание, оставляя пространство для взглядов или шанс прикоснуться, указывая на какую-нибудь шпагу. Длинные горячие пальцы не стесняясь бегали по предплечью Бэлы, оставляя жгучий след, один раз даже добрались до плеча, чтобы сбросить с него длинные волосы. Она знала, с кем уйдет с этого приема. Дамиан знал тоже.

Они подошли к ятагану. Чуть изогнутый клинок золотился в тусклом свете ламп, а рядом на подставке располагались его ножны. Бэла ненадолго замерла, рассматривая мастерский узор на лезвии, будто он пытался ей что-то сказать; она не могла понять, зачем делать из оружия искусство. Но она быстро пришла в себя и рассказала, что Кассандра выдала про Лугоши, фильм с которым на самом деле никогда не смотрела; Дамиан рассмеялся.

Сама Касс увлеченно слушала рассказ о том, как Николаеску видел образец новой гранаты. Едва почувствовав взгляд, она повернулась к Бэле и подмигнула, стрельнув взглядом в Дамиана.

«За живца меня взяла», — подумала Бэла и ответила мимолетной гримасой. Все, кому не повезло привлечь «романтический» интерес Кассандры, заканчивали свою жизнь на крюках в агонии, а объявления «пропали без вести» служили им надгробиями. Бэла не собиралась уступать.

 Она хотела утянуть Дамиана обратно в общий зал, но ее остановил вид Герцога, появившегося в дверях. Он приветливо и тепло, будто племяннице, улыбнулся Бэле, а потом решил подойти к Николаеску; но что-то подсказывало, что из всей компании меценат его волновал меньше всего. То, с какой готовностью Кассандра вступила в разговор с этим прохвостом, заставило Бэлу сжать зубы.

— Все в порядке? — теперь голос Дамиана звучал по-деловому; скорее всего, тем же тоном он заключал сделки или отчитывал подчиненных в своей фирме.

Бэла не сразу нашлась, что ответить. Герцог знал всех, и все знали Герцога; он пользовался уважением, так что без последствий высказаться о недоверии к нему не получилось бы. С другой стороны, Дамиан рисковал с Бэлой, а той нужно было быстро соображать.

— Кажется, у меня паранойя, — наконец сказала она. Пока она думала, Герцог уже успел отвести Кассандру в сторонку с заговорщическим видом торгаша, ухватившего наивного туриста. — Но не нравится мне, что он крутится возле моей сестры.

Дамиан посмотрел на парочку, на Бэлу и обратно, хмыкнул и произнес:

— Мой опыт подсказывает, что женская интуиция страшнее любой паранойи. Пойдем.

Бэла не сомневалась, что он принял ее настороженность за простое, не совсем рациональное стремление старшей сестры во всем защищать младшую; но он решил подыграть. Это приятно удивило.

Она позволила за локоть подвести себя к Герцогу с Кассандрой — мягко, но решительно. Оба в тот же момент замолкли.

— Герцог, сколько лет, — улыбнулся Дамиан, протягивая ладонь для рукопожатия. — Никак заводите новые знакомства?

— Скорее возобновляю старые, дружище.

Кассандра выглядела недовольной тем, что их прервали; будто бы она совсем не хотела привлечь внимание Бэлы, заставить ее беспокоиться так же, как чуть ранее — пусть и непреднамеренно — сделала Альсина.

 — Надеюсь, вы предложите что-нибудь и мне? Я не суеверен, но, честное слово, после покупки той статуи мне и правда везет.

— О, не сомневаюсь, — пропел Герцог, глянув на Бэлу. «Ну и плут», — подумала та. — Я с удовольствием подберу вам что-нибудь из своих запасов. Почему бы вам не зайти ко мне завтра? Выпьем чаю, заключим пару выгодных сделок — как в старые-добрые!

Поняв, что не сумеет переманить Герцога к себе, Дамиан спасовал и согласился.

— Может быть, посмотрите что-нибудь прямо сейчас? — Бэла изображала дурочку так старательно, как только могла. — Боюсь, я не очень хорошо знаю город…

Взгляд и вид Герцога тут же выдали, что тот всерьез задумался. Если он хотел задеть Альсину, то он выбрал правильную шебутную дочь; в присутствии Бэлы же строить козни не получилось бы. С другой стороны, повадки опытного ростовщика не позволяли просто так упустить тройную выгоду.

— Съездим вместе, если захочешь, — предложила Кассандра, решив все за него. — Ну серьезно, Бэла, я имею право на пару секретов даже от тебя.

Бэла засопела, не особо радуясь своему новому амплуа истеричной сестры-надзорщицы. Когда Касс уже собиралась отходить, она схватила ее за локоть, заставила приблизиться.

— Будь осторожна, — проговорила Бэла так тихо, что ни Герцог, немного отошедший вперед, ни Дамиан не смогли бы услышать.

Кассандра улыбнулась, опустила взгляд с глаз на губы, и Бэла, как есть идиотка, сделала так же. Темная от помады ухмылка напомнила о том, что случилось в отеле. Показалось, что Кассандра снова метнется вперед и прижмется в поцелуе, жарком и мокром, и что он так же вскружит голову.

Что у него будет вкус крови, каждый раз полыхающей десятками неповторимых оттенков на языке — и вкус Кассандры. Вкус силы и азарта.

Бэла посмотрела в сторону, пока не поздно. Она не меньше предвкушала Дамиана, и это могло сбить Кассандру с толку. Та вырвала свою руку из хватки Бэлы резче, чем требовалось, и зашагала к Герцогу. Рядом с ним она впервые показалась слишком хрупкой и слишком озорной, чтобы не влипнуть в неприятности.

— Впервые вижу, чтобы он увиливал от возможности что-то продать, — задумчиво отметил Дамиан, приблизившись. — Действительно, что-то тут не то.

Бэле нравилось, что он стоял рядом, нравилось ощущать его надежное и слегка успокаивающее присутствие за плечом. Нравилось, что ее поддерживают, в конце концов.

Она повернулась к нему.

— Мать только что говорила с ним, хочу узнать, что она думает.

— Подозреваю, что в таком случае мне пора найти себе выпивку и с кем-нибудь поздороваться.

— Спасибо. Я быстро вернусь.

— Если нужна будет помощь, то учитывай, что я тут страдаю от тяги погеройствовать перед дамой.

Бэла улыбнулась, выдержав недолгую паузу. Она могла сколько угодно упиваться ощущением, что она уже знала этого мужчину как близкого; он оставался незнакомцем. Флирт с незнакомцем — каждый раз будоражащий прыжок в темноту.

— О, возможность погеройствовать у тебя будет, — проговорила Бэла.

Расслабившись, Дамиан даже не сразу понял, что услышал; она усмехнулась, игриво качнувшись, и развернулась, чтобы уйти вглубь зала. Она чувствовала на себе чужой приятный взгляд — но, подойдя к Альсине, забыла о нем.

Та общалась со странной блондинкой, имя которой Бэла не посчитала нужным запомнить; видимо, немецкий обеим показался неудобным, поэтому они перешли на французский. Альсина вальяжно расположилась в углу дивана, в то время как ее собеседница сидела на манер институтки. Так же заигрывающе-скромно, как и звучит.

Бэла извинилась по-немецки, прежде чем перейти обратно на румынский. Она наклонилась к плечу Альсины:

— Как прошел разговор с Герцогом? — прозвучало еще более обеспокоенно, чем Бэла планировала.

— Предсказуемо. Но ты была права, стоило попытаться. В чем дело, дорогая?

В обращении прозвучали подавленные нотки раздражения из-за того, что Альсину отвлекли от собеседницы. Та водила пальцем по ободку своего почти пустого бокала и, казалось, так увлеклась этим делом, что ничего не слышала.

— Он прицепился к Кассандре, и она ушла с ним куда-то. Я пыталась ее остановить, но она как всегда. Он же ничего ей не сделает?

Альсина отвернулась, так что Бэла не смогла увидеть ее выражение лица, но, показалось, сам воздух вокруг нее потяжелел и стал отдавать металлическим звоном. Иллюзия рассеялась, когда Альсина ответила спокойно:

— Не думаю. А если даже дерзнет — неприятно удивится. — Снова повернувшись к Бэле, она заглянула в глаза. Быстро мелькнувшие, едва заметные морщинки у ее глаз — недоступные взгляду кого-то, кто не знал Альсину достаточно хорошо — намекнули, что увиденное ей не понравилось. Тогда она повторила настойчивее: — Все будет в порядке. Не все — звери навроде того, что ты в себе разбудила.

То ли сама Альсина продолжала злиться, то ли Бэла перепутала ее чувства со своими. Хотелось видеть Кассандру. Хотелось знать, что она делала. Хотелось понимать, с какой стороны ее ждать, к чему готовиться — и в то же время Бэла свернула бы Герцогу шею голыми руками, если бы он хоть как-то Кассандре навредил. Другой хищник, свой хищник.

А Альсина оставалась безразличной. Как смертная — слабая смертная с мыслями потенциальной жертвы; но Бэла не могла ей перечить. Бэле приходилось сдерживаться, то есть делать себя же слабее. В другое время она не видела бы в этом проблемы, но голод освобождает суть людей.

— Побудь с нами, — приказала Альсина с тоном предложения. — Отвлечешься. Ma cher, s'il te plaît parle-moi de psychologue autrichien.

Оказалось, что блондинка, к которой она обратилась, встречала Фрейда. Рассказ об угасающем старике, который из-за протеза в челюсти уже даже не курил вечную сигару, правда смог отвлечь. Бессмертная Бэла слушала о том, как беспощадно постарел, потеряв всех близких, автор вечных идей. А в глазах чертовой блондинки поблескивали хорошо знакомая тоска и понимание.

Спустя пару минут Альсина не выдержала собственную безучастность и совсем не учтиво высказала, что думала об Эдиповом комплексе. Это приняли за шутку, и разговор ушел в другое русло — Бэла в который раз оглянулась, пытаясь найти Кассандру взглядом.

Нашла. И чуть не сорвалась с места.

Касс как раз только вошла в комнату, пространно глядя вниз, явно не видя окружающих людей; двигалась она медленно и плавно, как призрак — с таким же скорбным, как от бесконечной полужизни, выражением лица. Когда мимо проходил официант, она быстро и резко схватила бокал шампанского, а потом залпом осушила его, наплевав на приличия.

Бэла не могла вспомнить, чтобы видела взрослую Кассандру такой потерянной и уязвленной. Альсина сидела к ней спиной, она не могла это заметить; Бэла же хотела только метнуться к сестре и выяснить, что случилось. Она убила бы, если б пришлось. Если не в этот вечер, то в следующий — и неважно, кого. Хоть самого кондукэтора.

Зверь хотел крови. Бэла могла отвлечь его, а могла просто направить.

Заметив ее взгляд, Кассандра приосанилась и засияла в запоздалой попытке скрыть свое настроение. Бэла отвлеклась, пытаясь выгадать момент и сбежать из компании матери и незнакомки, но последняя обратилась именно к ней. Кассандра уверенно приближалась к Дамиану.

Бэла почувствовала, как сводит мышцы вдоль окаменевшего позвоночника. Она должна была узнать, что случилось с Кассандрой. Она не могла подпустить Кассандру к тому, кого выбрала сама — вопрос гордости. И власти.

В конце концов, не два года разницы в возрасте заставляли Кассандру считаться с Бэлой.

Альсина наконец заметила, куда та метала взгляды. Усмехнулась и, тронув Бэлу за руку, тихо произнесла:

— Ну беги. — Она открыто веселилась, но по-доброму. — Не буду портить вам соревнование.

В другой раз это заставило бы Бэлу глупо хихикнуть, отозвавшись на игриво-снисходительное настроение матери, но она ощутила укол совести. О котором, правда, стремительно забыла, стоило только отойти на пару метров.

Кассандра любезничала с Дамианом. Как-то на пикнике она заметила отбившуюся от стайки косулю — изящное, юркое, даже нежное создание, мелькающее между деревьями на кромке поляны и осторожно выглядывающее из-за кустов. Следующий месяц Кассандра потратила, чтобы приманить животное. Она методично возвращалась на поляну, позволяла привыкнуть к себе, приносила еду, приближалась и отступала, всячески показывая, что ей можно доверять; закончилось все тем, что Касс подружилась с косулей на манер принцессы из детских сказок. В черных больших глазах не было ни намека на страх, когда косуля позволяла гладить себя по жесткой лоснящейся шерсти или изгибала длинную тонкую шею, пытаясь дотянуться до угощения.

Потом, когда Кассандра варила ее голову, чтобы отчистить череп от мозгов и мышц, вонь стояла тошнотворная. Вывесив трофей — белоснежный череп с рогами — над своим камином, Кассандра хмыкнула, что игра свеч не стоила. С тех пор она оставалась верной ружьям и силкам.

И вот она улыбалась и любезничала с Дамианом, всячески показывая, что ей можно доверять. Глухое платье в пол облепило ее талию настолько, что тени подчеркивали мышцы ее подтянутого живота — от того только выгоднее выделялась в меру большая грудь, так и притягивающая взгляд. Спортивное тело Касс оставалось соблазнительно-женственным, и она знала это. Знала, как к нему привлечь — даже слишком хорошо для той, кому было интереснее пытать, чем заниматься сексом.

Бэла не сводила с нее взгляда, пока шла к ней через всю комнату, заполненную людьми. Просто потому что знала каждую уловку.

Играла музыка, заставляя сознание замереть, как заведенная пружина; сияние ламп и костюмы незнакомцев казались фоновой мешаниной. Бэла кралась к жертве, так она себя чувствовала.

Кассандра заметила ее. Улыбнулась и играючи, будто это ничего не стоило, попрощалась с собеседником, отступила в толпу и тут же потерялась в ней. Она уступала в силе, но не в охотничьей хитрости.

Дамиан остался в неведении: вряд ли он догадывался, с кем только что вел беседу, и он точно не видел Бэлу, остановившуюся чуть поодаль. Подойти к нему? Попытаться найти Кассандру?

Человеческое тянуло к ней. Звериное тянуло к ней. Гордость плаксиво потребовала сделать вид, будто Бэле на Кассандру плевать — и после недолгой борьбы осталась проигнорированной.

Бэла отступила тоже, так, чтобы обернувшийся Дамиан не смог ее заметить. Безразличие оттолкнуло бы его, а насовсем отпускать она пока не хотела. Легкий сквозняк касался голых плеч, как касался бы плотоядный взгляд откуда-то из-за очередной группы людей. Бэла чувствовала, как за ней следили. Знала, что она сама может разве что прикинуться жертвой и добровольно пойти в засаду — чтобы там, встретившись лицом к лицу, показать свою силу.

Темная фигура мелькнула сбоку. В хаосе звуков — стук стекла, голоса, шаги и музыка — померещилось, что Бэла услышала хорошо знакомый издевательский смешок. Она зашагала в сторону миража. Тяжелое сердце в предвкушении набирало темп.

Кассандры рядом не оказалось. Воздух казался спертым, пресыщенным, как будто мешанина запахов вывалится через окна: парфюм, тела, алкоголь, закуски… чужая подавленная злость и возбуждение, ждущее, когда ему дадут волю. Кружилась голова. Ноги сами несли Бэлу, положившуюся на чутье; она все еще чувствовала, что Кассандра рядом, хоть та и скрывалась так искусно, что любой шарлатан-иллюзионист захлебнулся бы слюной.

У нее это в крови, вспомнила Бэла. В сладковатой и дразнящей, заставляющей разделить все, что Кассандра чувствовала. А Касс умела доводить себя до наслаждения — без него она слишком скучала.

Бэла избавилась от этой мысли, пока та не стала слишком опасной, и вдруг поняла, что почти вышла в коридор. Что-то остановило ее, все ее существо противилось идти дальше, и она обернулась, снова окидывая комнату взглядом. Пастораль со светским поголовьем: каждый считает себя хищником и от того только с охотой открывает шею. Где затесался настоящий монстр?

— Бу!

Горячие руки легли на талию, а потом Кассандра прижалась всем телом со спины, обнимая. Так, что, показалось, все мгновенно уставятся на них, шокированные откровенностью — на деле всем было плевать. Приняли как должное.

Кассандра совсем не по-сестрински дышала в ухо.

— Ты так уверенно шла за мной, — прошептала она. — Почти напугала.

— О чем ты говорила с Герцогом?

Бархатный смех. Касс немного отстранилась и пристроила подбородок на плече Бэлы; небольшого движения хватило бы, чтобы она прижалась к нему губами, но обе замерли.

— Я расскажу, — немного выждав, ответила Кассандра. — Но потом.

— Когда — потом?

— Да хоть бы и сегодня. После приема.

Бэла усмехнулась.

— Думаешь, я только ради этого уйду с тобой?

— Мм, — капризно и одновременно задумчиво протянула Кассандра. Ее рука шмыгнула вверх и медленно поднялась по спине, пока мягкие горячие кончики пальцев не остановились между лопаток — на открытой коже, но так невесомо, что глупое чувствительное тело едва не отозвалось жадной дрожью.

Бэла могла поклясться, что хоть раз обсуждала с Кассандрой, как ей важно иметь кого-то за спиной. Той хватило ума воспринять слова буквально.

И угадать.

— Может, не только? — прозвучало с невинностью беса, уже протягивающего контракт и перо. Бэла не сразу смогла поверить, что Кассандра и в правду это сказала.

Она повела плечами, отстраняясь, а потом извернулась, чтобы заглянуть в наглые глаза, поблескивающие от крови и алкоголя. Может, будь Кассандра трезвее, она не решилась бы. Но она водила взглядом по лицу, от глаз к губам и обратно, близкая до неприличия — по любым меркам, и Бэле нужно было сказать что-то до того, как на них обратят внимание или воспоминание о поцелуе ударит в голову.

— Это что, изощренная месть? — спросила она и сама удивилась, как сумела совладать с собственным голосом.

— Отчаянная попытка самоутвердиться, — отрапортовала Кассандра. Она четко отмеренной дозой выдала свою горечь: что бы ни случилось из-за Герцога, это ее задело. А потом она снова стала озорной и раздражающе-легкомысленной: — Никто не узнает.

Бэла в тот же момент отпрянула, вырвавшись из жарких объятий, и развернулась, грозная и злая. На этом ее силы закончились, и вместо непреклонного и конечного «нет» она смогла выдать спокойное, но жалкое «ты пьяна» — как если бы это стало надежным аргументом. Кассандра закусила губу и пожала плечами.

— Недостаточно.

Бэла фыркнула и покачала головой, а потом зашагала прочь. Она старшая. Она всегда расплачивалась больше, хотя это Кассандра втягивала ее в неприятности, а не наоборот; но оставались вещи, о которых обе жалели бы в равной мере. А Кассандра в своей неосмотрительности становилась особенно жестокой.

Когда Бэла добралась до Дамиана, он общался с какими-то немцами. То, что разговор шел о бизнесе, она поняла сразу; то, что больше всего ей хотелось только увести Дамиана с приема и забыть обо всем, она знала заранее. Но у нее не получилось бы, и все чувства колотились в западне внешне спокойного тела.

Дамиан представил их друг другу. «Думитреску — командующего третьей армией?» — уточнил один. «Нет, Димитреску — виноделы», — оскалилась Бэла, мысленно зачеркивая очередную черточку. Дамиан ухмыльнулся, как лис, будто смог различить все оттенки ее иронии. Бэла держала его за предплечье, он даже по-джентльменски согнул руку в локте, а хотела дотронуться до мощной челюсти или тонких губ.

Или уткнуться в изгиб сильной шеи, от которой так и веяло свежестью дорогой туалетной воды — против последней едва удавалось сопротивляться. Бэла могла добраться до его крови — у возбужденных мужчин особый вкус, — но не стала бы. Пока. Все зависело только от нее.

Разговор о бизнесе оказался потенциальной сделкой, и вдвоем Бэла с Дамианом договорились до того, что наутро тот должен был уже подписывать документы. То ли помогло то, что Бэла знала немецкий немного лучше, то ли сам ее вид. Нет. То, как вокруг нее, казалось, электризовался воздух — люди многое улавливают, не осознавая.

— Ты спасла мою шкуру, — усмехнулся Дамиан, наклонившись к ней и едва не оцарапав щетиной. Захотелось податься и почувствовать ее, почувствовать жар его кожи.

— Тяга геройствовать, — мурлыкнула Бэла, упиваясь благодарностью в серо-зеленых глазах. Аромат морской свежести медленно разбавлялся другим, дающим надежное обещание.

Засмотревшись, Дамиан встрепенулся:

— Кстати, Кассандра…

— Я знаю. — Бэла не хотела говорить о ней. Или даже думать. Опомнившись, она смягчилась: — Прости. Ты был прав, в этом месте мало привлекательного. Я так от него устала…

— Тогда предлагаю отсюда поскорее убраться. Я только скажу кое-что Николаеску, это займет минуту. Отпустишь?

— Нет.

Он усмехнулся и поцеловал ее руку, как герой романчика из прошлого века; и этот жест сошел бы за невинный, если бы Дамиан при этом не смотрел ей прямо в глаза. Приятная дрожь прошлась от груди к животу.

Николаеску был недалеко, и в целом комната людей стала меньше: их сменила полусонная, по-своему уютная атмосфера завершающегося торжества. Обязательная часть, которая гостей связала, закончилась, и все оставшиеся теперь делили пьянящую иллюзию близости.

Альсину окружили люди, и она, сидя на чужом диване как на троне, одаривала новообретенную паству вниманием и ослепительными улыбками. Она всегда умела держать людей вокруг себя, как если бы лично застала время, когда ведение салонов было целым искусством. Бэла мягко вошла в этот круг, пропахший сигаретным дымом и неосязаемым флиртом. Как будто рассекла подтаявшее масло ножом. «Я ухожу», — тихо кинула она, наклонившись к плечу Альсины; та кивнула. Все так увлеклись общим разговором, что к Альсине тянуло магнитом — и делить с ней фамилию показалось особым удовольствием.

Напоследок заметив, что загадочная блондинка ушла, а ее сменили уже немного заведенные статусом и красотой Альсины барышни, Бэла отошла от дивана. Кожей ощутила, как сменила один мирок на другой. Затишье ощущалось теплой смолой, обволакивающей и стесняющей движения, заставляющей воспринимать все вокруг через мутноватую толщу. Дамиан объяснялся с Николаеску, почти неторопливо, а Кассандра в другом конце зала… не интересовалась ни им, ни Бэлой.

Она выглядела болезненно, откровенно говоря. И ее так качало, и взгляд казался настолько неосмысленным, что даже у ее компании — молодые мужчина и женщина — на лицах отразилось серьезное беспокойство. Секундная глупая ревность по щелчку испарилась: Бэла знала, что Кассандра просто не могла перебрать с алкоголем — а если бы и перебрала, то выглядела бы по-другому.

Герцог не вернулся в зал, вдруг вспомнила Бэла. И она сначала зашагала к сестре и только потом глянула в сторону Дамиана, просчитывая, что будет дальше. Просто бросить Кассандру она не могла. Состроить матери глазки в надежде, что она сжалится и займется Кассандрой сама — запросто. Оставалось только выпытать, что случилось.

Бэла вежливо вклинилась в разговор с учтивой улыбкой. Кассандра даже не сразу осознала ее появление; потом она замолкла, вцепившись в спинку кресла для равновесия, и разговор про довоенное кино начал ощутимо угасать. В какой-то момент Кассандре стало настолько плохо, что она понурила голову, до побелевших костяшек сжимая обивку и пытаясь удержаться на ногах.

— Кэсси, — вырвалось. Бэла взяла ее за плечи, пытаясь заглянуть в лицо. — Что происходит?

Кассандра покачала головой.

— Что с вами? — оживилась ее знакомая. Потом подхватил этой знакомой муж:

— Давайте я позвоню врачу…

Врач не помог бы. Бэла держала Кассандру за предплечье на случай, если ту потянет на пол; требовались совсем не медикаменты, но прежде — нужно было увести ее.

— Не переживайте, — с деланным спокойствием оборвала Бэла. — Это не первый случай. У моей сестры… кровная… недостаточность. Хроническая. Передалась по наследству. У нас есть лекарство — в номере, нужно только добраться до него.

— Вам помочь?

— Не надо, спасибо, — медленно проговорила Кассандра и вымученно осклабилась, выпрямившись. — Я… мне просто нужно подышать свежим воздухом. Была рада познакомиться и прошу прощения за это… хм, недоразумение. Хорошего вечера.

«И давно ты такая любезная?» — едва ли не вслух спросила Бэла, скептично приподняв бровь.

— Свежий воздух? — вместо этого уточнила она тихо, и ни капли раздражения не просочилось в интонацию. Если Бэле придется весь вечер провести с Кассандрой вместо мужчины, двумя бутылками вина та не отделается.

— Да, — хрипло ответила Касс и зажмурилась. — В комнате с оружием вроде бы открывается окно.

Бэла осторожно потянула Кассандру на себя, проверяя, насколько хорошо та стоит на ногах. Хотелось сразу миловидно узнать, кому Бэла голыми руками оторвет голову — буквально; но казалось, что Кассандра просто не сможет ответить. Ее состояние бередило что-то мерзкое, от чего хотелось скорее избавиться, но Бэла вела ее не без удовольствия. Привычная роль. Ощущение собственной нужности.

В комнате с оружием никого не оказалось, даже охраны. Безлюдная и мрачноватая, она показалась небольшой и настраивающей на какой-то подозрительно откровенный лад. Бэла хотела распахнуть окно, за которым застыла ночная улица, но почувствовала, как в Кассандре рядом что-то изменилось.

Ну конечно.

Кофеин и адреналин — черный львенок не изменял себе, и Бэле захотелось оцарапать хитрое лицо, к которому резко вернулась жизнь. Гордый разворот плеч странно сочетался с озадаченным взглядом, которым Кассандра сверлила Бэлу. Играла. Все еще.

— Ну и что это было?

— Я хочу убить человека, и мне нужно алиби, — невозмутимо ответила Кассандра. Как будто признавалась, что съела последнюю конфету.

Бэла фыркнула, шутку не оценив, и покачала головой.

— Я думала, что Герцог тебя отравил.

— Он мог бы. Но он слишком азартен для открытого криминала.

«Резонно», — подумала Бэла. Она еще раз прошлась по Кассандре взглядом, чтобы убедиться, что та и правда не пострадала — и только потом мысленно согласилась. Но встреча с ним наедине не могла пройти просто так.

— Так значит, он что-то сказал? Что-то продал?

В одно мгновение Бэла подумала, что Кассандра снова начнет заигрывать — а в другое ощутила острую тягу ее обнять, такой несчастной Касс показалась.

— Пока не могу сказать, — тихо, с неожиданной искренностью проговорила та, потупив взгляд. — Это, ну допустим, касается меня одной.

— Если ты мне не доверяешь, не надо было этот разговор заводить.

— Нет, наоборот. Только тебе я и могу доверять.

Бэла поймала взгляд Кассандры и вдруг решила, что может задержаться еще на минуту. Или на две. За спиной приглушенно шумели люди, оставшиеся в другой комнате; этот шум только больше напоминал, что с Кассандрой Бэла осталась одна.

Зверь хотел снова ощутить головокружительный вкус, но его не составило труда заткнуть.

Все человеческое смаковало близость. Ту самую, которая была до всего беспорядка из глупых догадок и чудовищных совпадений.

Или — почти ту самую.

— Наблюдательно.

— Иди ты. — Усмехнулась Кассандра, но ее веселье быстро сменилось гипнотическим спокойствием. Бэле хотелось и сбежать, и остаться и посмотреть, что будет. — Я серьезно. Ближе тебя у меня никого нет. И не будет, скорее всего.

От осознания, к чему она клонила, заколотилось сердце — как от страха. Бэла хотела все прекратить, вернуть предсказуемость и безопасность. Хотела избавиться от чувства беззащитности из-за чего-то нового и непонятного. Хотела, чтобы Кассандра и дальше смотрела так же обожающе. Хотела, чтобы Кассандра не чувствовала себя преданной — только не ею.

Хотела… много чего.

Она остановила шальную мысль, которая чуть не привела к целой мимолетной фантазии о том, что было бы, окажись Кассандра еще немного ближе. Если бы между ними не осталось и несчастного метра.

— Я знаю, — кивнула Бэла. — И поэтому не делаю того, что может тебе навредить.

Кассандра рассмеялась, негромко, бархатно — так, что вибрация в груди передалась самой Бэле. Как если бы их тела соприкасались.

Бэла поморщилась. А потом обнаружила, что мысль на самом деле совсем не неприятная.

— Навредить, — повторила Кассандра. — Серьезно? Мы взрослые девочки, Бэла. Я понимаю, что делаю.

Она приблизилась так естественно, что Бэла не успела вовремя отстраниться; мысль о последней фразе отвлекала слишком сильно. «Понимаю, что делаю». «Понимаю, что делаю». Бэла всегда несла ответственность. Бэле всегда доставалось больше всех. Бэле всегда приходилось думать за двоих, решать все самостоятельно, строго следовать всем «можно» и «нельзя», лишать себя желаемого и заменять это правильным, давясь и делая вид, что это тоже вкусно. Бэла — старшая.

И это не первый раз, когда Бэле захотелось перестать ею быть.

— А я не понимаю, — возразила она, собрав в кулак остатки злости. — Зачем все это?

— Затем, что ты нужна мне. Мне нужно почувствовать… что я не одна. Но каждый, мать его, раз тебе важнее какие-то идиотские правила, половину которых ты придумала себе сама.

— Так в этом все дело? — с легкой насмешкой спросила Бэла. — Ты хочешь, чтобы я «нарушила правила»?

— Я хочу тебя.

Первым порывом было нервно хохотнуть от того, с какой невозмутимостью Кассандра призналась в этом. Так не могло быть, решила Бэла. Одна не могла так нагло говорить о том, о чем другая изо всех сил пыталась даже не думать.

Но убежать от правды не удалось. «Не в этот раз», — подумала Бэла. Сколько она игнорировала очевидное? А сколько просто не замечала? Кассандра сказала, что она просто все усложняла — как обычно; и, поспорив, они ни к чему не пришли бы. Кассандра всегда соглашалась — и всегда делала по-своему.

Стоило разыграть скептический интерес. Стоило высокомерно, с деланным сочувствием спросить: «И давно?» — и продолжать притворяться бесчувственной дурой; Бэла знала, что это сработало бы. Знала, что это было бы разумно. Только ей не нравилась цена.

«Отчаянная попытка самоутвердиться, — вспомнила она. — Кассандре быстро наскучит».

Кассандра поцеловала, едва уловила движение навстречу. В порыве прижалась к губам и тут же чуть отстранилась, запоздало засомневавшись. В темноте из-за закрытых глаз Бэла чувствовала, как Кассандра с ее неуемной энергией осторожно льнет к ней всем напряженным телом, как горячее дыхание накрывает чувствительную кожу, как пальцы легко касаются лица, обещая что-то большее. Что-то, что точно понравилось бы.

«Ближе никого нет», — подумала Бэла, подаваясь вперед и целуя Касс смело, как будто не в первый — но точно последний — раз. Новое чувство кружило голову: спокойное, уверенное удовольствие; вместо трепета перед желанным незнакомцем — разливающееся тепло. Неправильное. Обреченное.

Кассандра податливо откликалась, но не смела сделать что-то сама; как если бы собственное желание пугало ее. Как если бы она могла бояться. Она притворялась, но ее игра в первый раз вызвала чувство щемящей нежности; она жадно потянулась за новым поцелуем, скользнув горячим языком по губам. Шумное дыхание говорило за обеих.

Бэла ляпнула бы что-нибудь сентиментальное, но на ее губах играла дурманящая сладость, а мысли кружились у странной искренней связи эмоций и не такой возвышенной — языков.

«Хватит, хватит, хватит».

Бэле показалось, что она сможет отскочить на добрый метр, столько сил пришлось наскрести — на деле она только немного отстранилась, все еще чувствуя губы Кассандры на своих. Целое мгновение, очевидно бредя, Бэла надеялась, что Кассандра проявит милосердие и отпустит.

Та со стоном выдохнула в ее губы и проурчала:

— Нам стоило сделать это раньше.

Внезапно вспыхнула злость. Бэла не хотела вспоминать, что осталось позади и к чему предстояло вернуться. Бэла почувствовала себя беспомощной дурой, не способной себя контролировать и вверившей себя не той.

Она толкнула Кассандру к стене и заткнула ее поцелуем, предупредив вздох от неожиданности. Та попыталась укусить и не успела, Бэла почувствовала под губами ее усмешку и потянулась к шее. Как это было знакомо: хотеть причинить Кассандре боль из-за всего, что в ней раздражало, и раз за разом оказываться совершенно на это не способной.

Горло Кассандры пару раз толкнулось в ладонь; Бэла давила и сжимала пальцы, и в отрывистом дыхании Касс угадывался хрип. Она задыхалась, она послушно размыкала губы, отчаянно пыталась поймать вздох и выгибалась, неосознанно пытаясь прижаться бедрами. Значимость твердого «это не продолжится и не повторится» блекла, Бэлу едва не трясло; в груди, наполненной чужим возбуждением, было слишком неспокойно, и всего казалось чудовищно мало.

Мало близости.

Мало власти.

Мало вкуса: хотелось крови, и Бэла плевать хотела, насколько стыдно было бы признаться — она скучала. Кассандра отдала бы ее. Кассандра отдалась бы — и это больше не отталкивало. Интриговало. Заводило.

Кассандра сдавленно застонала и ухватилась за запястье, пытаясь его отстранить. Бэла крепче сжала ее шею и оттянула ее губу зубами. Увидела, как дрожали ее ресницы и как черные волосы зацепились за шершавые обои — так пошло. Кассандра пыталась вздохнуть, раскрыв припухшие губы, но Бэла не позволила; она доводила до грани, и Касс все сильнее пыталась оттянуть ее руку, увернуться от поцелуя — инстинкт едва не заставлял ее биться в крепких объятиях. Бэла схватила ее за подбородок, фиксируя его, палец приземлился на мокрый уголок губ, смятых в неряшливом поцелуе.

Рваное дыхание грозило ненужным вниманием, но Кассандра явно уже себя не контролировала. Она попыталась укусить, впилась ногтями в запястье Бэлы, извиваясь и хмурясь — и вот тогда Бэла разомкнула пальцы. Накрыла ими рот Касс, чтобы та с дуру не выдала обеих; в желтых глазах почти не угадывался разум, только животная покорность и жажда. Кассандра немного восстановила дыхание и увернулась из-под ладони на своих губах.

— Черт возьми, — выдохнула с таким благоговением, что Бэлу прошило возбуждение — а потом снова поцеловала. Лениво, будто бы обессилив, но рука Кассандры слишком уверенно пыталась опустить ладонь Бэлы от лица ниже. Горячая кожа шеи, шов платья, косточка ключицы под шелком, гофре ткани и мягкая грудь, приятно легшая в руку.

Бес совести заставил отдернуть ладонь. Нет.

Бэла не смогла бы. Эта мысль пульсировала и отдавала горечью, разгоняя по венам что-то колючее и ледяное, заставляющее все тело застыть и потерять чувствительность. Кассандра обиженно заурчала, пытаясь снова увлечь Бэлу в поцелуй — и, уловив изменение, глянула с опаской. Выглядела она так, что могла и начать просить, и Бэла не знала, как сама отреагировала бы; что она точно знала, так это что она не сможет зайти дальше. Не сейчас. Не в этот раз — то есть, никогда.

И это странным образом принесло облегчение. Ощущение свободы.

В коридоре послышались шаги. Бэла тут же отпрянула, будто ее окатили холодной водой. Кассандра осталась на месте, тяжело навалившись на стену и чуть запрокинув голову; все ее чувства плескались в затуманенных бесстыжих глазах.

— Что ты сделала? — тихо спросила Бэла.

Шаги приближались. Мужские — и она могла поклясться, что уже угадала, кто подходил к выставочной. Кассандра улыбнулась, сверкнув глазами, и рывком отлипла от стены. К ней тянуло, и Бэла предпочла бы замереть, чтобы ни одно случайное движение не оказалось роковым.

Дамиан, показавшийся на пороге открытой двери — Бэла едва не хлопнула себя по лбу за неосмотрительность — выглядел удивленным. Но не слишком. Он посмотрел на Бэлу, потом на Кассандру; взгляд не задержался, не уловив ничего подозрительного, но на губах все равно заиграла саркастичная усмешка. В полутьме его глаза казались черными, а в улыбке мерещилось что-то инфернальное. «Подобное к подобному», — подумала Бэла.

— Я хотел узнать, все ли у вас в порядке. Видел, как вы уходили.

— Приступ острой мизантропии, — ответила Кассандра, дразня Бэлу выдуманным диагнозом.

Дамиан шутку оценил.

— Не будете против, если я закурю?

— А ты угостишь?

Бэла молчаливо наблюдала, замерев мрачной статуей; ее злило, что ее мужчина смеялся над шутками Кассандры, злило, что Кассандра шутила с ним после того, как едва не умоляла трахнуть ее у стены в чужом доме, и еще больше злило то, насколько не хотелось уходить. Последствия казались хорошим оправданием — другое на ум Бэлы не приходило.

Дамиан глянул на нее, молчаливо справляясь; получив в ответ сдержанную, но убедительную ухмылку, открыл окно. Повеяло сыростью, как будто туман с улицы мог вскарабкаться на второй этаж и пробраться в комнату. Фонари внизу сияли куда ярче, чем светильники в комнате. Свежий воздух немного отрезвил, но тьма, обволкаивающая и сближающая, не оставила шанса на здравомыслие.

Дамиан поделился сигаретой с Кассандрой; прикурив, она пошутила, что из-за бесконечных курящих компаний никогда не покупала табак сама. Потом Дамиан длинными пальцами вытянул сигарету из пачки и с игривой вопрошающей миной показал ее Бэле. Та согласилась. Хотелось занять чем-нибудь беспокойные руки и хоть немного успокоить нервы.

Бэла поняла, чего Кассандра хотела. Дамиан тоже — что-то в его виде и поведении открыто намекало на это. Он казался серьезнее и сдержанне до того, как пришел в эту комнату.

Бэла взяла Дамиана за запястье, когда тот поднес зажигалку. В светлых глазах с расширенными зрачками угадывалось желание — это льстило; под пальцами ритмично двигалась вена, наполненная кровью.

Кровью. Взгляд опустился с красивых глаз на шею, тесно обхваченную накрахмаленным воротником и галстуком. Захотелось поцеловать ее, игриво прикусывая. Захотелось вскрыть ее.

Когда Дамиан наконец закурил сам, он отстранился; достаточно, чтобы Кассандра смогла привлечь внимание к себе. Ее грудь мерно вздымалась из-за глубокого дыхания, тяжелый взгляд вылизывал открытую кожу, запах ее возбуждения мешался с мускусом и «морской свежестью», и одно только присутствие ее со всеми ее эмоциями вызывало чувство стыда. И вседозволенности. И тяги взять что дают, ни о чем не думая.

— Удивительные вы сестры, — хмыкнул Дамиан. Бэла подумала, что Кассандра успела с ним договориться; и это почти задевало: то, как быстро ей это удалось, — но по крайней мере Бэле не нужно было выбирать.

— Мы не сестры, — кинула Кассандра так буднично, что не сразу дошел смысл слов.

— Не кровные, — настояла Бэла. Зачем-то. Касс ухмыльнулась и приподняла брови, заигрывая и одновременно издеваясь.

— Кладезь удивительного… — протянул Дамиан, решив не раздумывать об услышанном. В конце концов, решила Бэла, развитая благочестивость любому бизнесмену — гибель.

Она зябко повела плечами из-за порыва ветра, и две пары глаз жадно уставились на нее. Как будто Дамиан с Кассандрой смаковали любое проявление ее чувствительности. Как будто наперегонки пытались придумать, как к ней подобраться.

— Тебе холодно? — спросила Кассандра. Тем самым тоном, какой Бэла иногда слышала посреди долгих зимних вечеров в замке; тем самым тоном, какой могла бы слышать, когда звала Кассандру в свою постель — тогда это было невинно, теперь же вызывало дрожь.

— Сейчас, — спохватился Дамиан и вышел победителем. Кассандра сверкнула глазами, когда он, зажав сигарету в зубах, стянул пиджак.

Тяжелая ткань впитала тепло и запах — когда она приземлилась на голые плечи Бэлы, той захотелось заурчать. Она тонула в мужском пиджаке, собственное тело показалось маленьким и хрупким, но в надежных руках — давно забытое ощущение; Дамиан сжал пальцами одной руки сигарету, другую запустил в ее волосы. Не удержался и собрал их в ладони на мгновение, а потом отпустил, чтобы они упали на пиджак. И будь проклята разница в росте и пристальный взгляд прямо в глаза — за то, какое волнение это вызвало.

Дамиана чуть повело к ней, будто он хотел поцеловать, но вдруг передумал. Бэла встретилась взглядом с Кассандрой: та глубоко затянулась и выдохнула, дым заскользил по соблазнительно приоткрытым губам, пока грудь медленно опускалась; пьяный взгляд путался в табачной дымке, но упрямо цеплялся за Бэлу. Спрашивая. Уговаривая.

Бэла должна была прекратить все прямо сейчас. Пока не поздно. Поймать себя в последний момент, как случалось до этого, и избежать чего-то, чего избегать правда стоило. Но она не могла. Кружилась голова, мысли едва складывались во что-то связное, пронизанные жаждой и возбуждением, хотелось одного, а на сопротивление не хватало сил.

Кассандра выбросила сигарету в окно и приблизилась, обвила талию Бэлы рукой, пристроившись сбоку.

— Теплее? — тихо усмехнулась она, горячее дыхание защекотало возле уха. Бэла выбросила свою сигарету и обняла Кассандру в ответ. Тянущий мерзкий голод могло заглушить только одно — все остальное уже казалось неважным.

Что-то подсказывало, что Кассандра, прижимаясь к Бэле, смотрела на Дамиана; ощущалось присутствие обоих. Хотелось обоих. Не будь между ними связи, ничего не получилось бы — а ревность сменилась удовольствием.

Они оба хотели Бэлу. Они оба начали это только из-за нее.

Она подняла взгляд и поняла, что Дамиан и правда смотрел на них в ожидании, будто ждал приглашения. И он мгновенно уловил намек.

Он поцеловал ее, а потом сильные руки на талии прижали ее к стене. Кассандра. Пьяный выдох обжег шею, а потом ему на смену пришли мягкие губы; Бэла дернулась всем телом, но ощутила себя крепко схваченой обоими. Дамиан целовал уверенно, кристально трезвый, и в другое время Бэла посоревновалась бы за власть — но ей не хотелось играть. Ей хотелось, чтобы разнузданная Кассандра, прикусившая ключицу, опустилась ниже, чтобы Дамиан целовал глубже, чтобы они оба избавились от чертового платья и избавили ее от напряжения и ноющей пустоты внутри, из-за которой хотелось скрестить ноги.

Кассандра мстительно укусила за шею, и Бэла зашипела прямо в губы Дамиана — тот успокаивающе накрыл ладонью щеку. Горячий язык прошелся по следу от зубов. В груди стало тесно из-за колотящегося сердца и не выданного стона.

Одна ладонь спустилась по талии к бедру, другая чуть сжала грудь. Оказалось, что подчиненность может быть приятной; Кассандра мазнула по шее кончиком носа и укусила за мочку уха. Если бы Бэла не увернулась, она застонала бы в голос.

Дамиан глянул на нее в легком замешательстве, но его тут же отвлекла Кассандра — поцеловала как бы не всерьез, разыгрывая представление для Бэлы, у которой все сильнее кружилась голова.

— Поймаешь такси? — спросила Касс весело. Дамиан кивнул, еще раз глянул на Бэлу — не удержался и поцеловал напоследок, принеся заодно вкус Кассандры — и ушел.

— Зачем? — хрипло спросила Бэла. Мелькнула мысль, что Касс проберется под юбку, пока выдалась возможность стать первой — но та хитро усмехнулась.

Бэла не видела, что она сделала, но резко запахло кровью. Комната заходила ходуном; Бэла припала к окровавленной ладони с мыслью о том, что дорога до отеля будет пыткой, но — потом. Долгожданный вкус заиграл десятками оттенков, отдался во всем теле негой и дрожью; солоноватый след тянулся по запястью и ниже, к середине предплечья — Бэла прошлась по нему губами и вдруг поняла, что на мягкой коже уже ничего не осталось, кроме следа от поцелуя.

Запах похоти, азарта и алкоголя стал резче и ярче, и Бэлу прошило молнией от касания, когда Кассандра взяла ее за руку и, смеясь, потянула к выходу. «Нужно было остаться в той комнате, — мысль выплясывала, как воздух в игристом, ударившем в голову. — И закрыть дверь. Никто не узнал бы…» Кассандра уверенно вела по раздражающе-светлым коридорам. Мужчина, вернувший их пальто, улыбался так, что на шее набухла вена; Бэла напилась бы кровью, чтобы отвлечься от желания секса, или занялась бы сексом, чтобы отвлечься от желания крови. Она зверела, как будто пьяная; все вокруг смешивалось, и только тепло руки и запах Кассандры оставались отчетливыми и неизменными.

Мотор оглушил, прохлада ночи заставила задрожать; тепло салона с готовностью впустило в себя и начало раскачиваться. Кассандра бесновалась, под мужское недовольное сопение — водителя; Дамиан поддержал игру и защекотал ее, она со смехом прыгнула прямо в руки Бэлы, пока он держал ее за ноги в длинных сапогах. Бэла представила, что он брал Кассандру прямо так, придерживая за бледное бедро; мускулистая спина между ее колен, неспешные широкие движения… Бэла хотела бы побыть ею. Хотела бы побыть им.

Кассандра дрожала и дергалась, откровенно лягаясь, а Дамиан чуть не рычал. Огни мелькали за окном, вводя в транс, холл отеля и лифт остались в памяти неясными пятнами, Дамиан с жаром отвечал на поцелуи, Кассандра капризно требовала все внимание себе, шаря под пальто горячими руками.

Мрак номера чуть разгонял свет уличного фонаря; Кассандра куда-то делась, пока Бэла не глядя ослабляла галстук, едва не промахиваясь из-за дрожи пальцев. Кровать скрипнула, когда Бэла толкнула на нее Дамиана; вот тогда-то из темноты возникла Касс, обняв за талию и поцеловав в плечо. Стало щекотно, когда она убирала длинные волосы; Бэла заурчала и запрокинула голову, когда Кассандра поцеловала между лопаток и ниже, едва не касаясь ткани нижней губой. Рыкнул замочек; Дамиан, приподнявшись, потянул за ткань на бедрах — платье сползло на пол, щетина уколола живот, ловкие пальцы прошлись по ногам вверх, к краю чулок и к поясу для них.

Бэла зарылась пальцами в жестковатые волосы Дамиана на затылке; другой рукой попыталась развязать ленточки на воротнике Кассандры, но вышло плохо. Касс снова пропала в полутьме, став всего лишь жарким силуэтом, а потом поцеловала в изгиб шеи — Бэла с трепетом поняла, что на ней не осталось одежды.

И, подчинившись легкому порыву, подалась вперед и оседлала Дамиана, придавив его обеими руками к матрасу. Его плоть, стесненная тканью брюк, уперлась между ног; он шумно вздохнул, запрокинув голову, открывая сильную шею с выступившей веной. Кассандра пристроилась сбоку, ее бледноватая рука прошлась по торсу с выраженными мышцами, коготки несильно оцарапали. Бэла щелкнула пряжкой ремня, и тогда ее подхватили под бедра и перевернули.

Кассандра поймала ее со спины, прижалась голой грудью; Дамиан, не церемонясь с остатками одежды, поудобнее взял Бэлу и вошел в нее. Поцеловал под ухом и начал двигаться — глубоко, грубо, до легкой боли, выталкивая все мысли; Кассандра нежно водила губами по плечу, мяла грудь через бюстгальтер, втиснув руку между двумя разгоряченными телами. Неряшливо отвечала на поцелуй через плечо, но Бэле хватало и этого. Под опущенными веками плясали пятна.

Хотелось выкрикнуть его имя. Хотелось выстонать ее имя. Бэла цеплялась за сильные плечи, все ее тело двигалось в такт толчкам, напряженные соски Кассандры скользили по голой коже, а ее пальцы юркнули между ног. Бэлу тряхнуло. Она стиснула зубы и запрокинула голову, подставляя шею двоим бесам, доводящим до исступления. Чувствительное тело слишком остро реагировало на прикосновения ловких пальцев, слишком хорошо ощущало движения внутри; на губы легла мягкая рука, чтобы заглушить стоны — Бэла в бреду начала целовать ее, покусывая. Кассандра позволила обхватить один палец губами — и сама выдохнула с тихим стоном:

— Бэла…

Бэла сделала бы что угодно, чтобы услышать это снова.

Напряжение в пояснице дошло до грани, как и дрожь в ногах — в прокусанной губе вспыхнула боль, а потом Бэла вскрикнула. Собственные ощущения стали затуманенными, чужими — по телу разливалась тяжесть, настолько приятная, что лишала разума. Кассандра, чуть надавив на подбородок, заставила повернуть голову и слизала кровь с губ Бэлы; стон выдал, насколько вкус ей понравился. А потом Касс с коварным смешком отпрянула и растворилась в полутьме комнаты.

Бэла хмыкнула и толкнула Дамиана, заставив его сесть на кровать. Он держал ладонь на кружевном крае чулок и, согнувшись, целовал ее грудь, пока она его седлала; запах секса раззадоривал, подгоняло ощущение, какое удовольствие накрывало человека под ней.

— Бэла, — рявкнул Дамиан, пытаясь скинуть ее с себя, но Бэла только оскалилась, двигая бедрами.

Кассандра села на кровать за его спиной. Дамиан вздрогнул всем телом и замер, почти до боли сжав Бэлу в объятиях, а потом расслабился. Он тяжело дышал, шаря ладонями по ее телу — и все больше клонился назад, чтобы лечь. Его затылок встретился с плечом Кассандры.

Лезвие встретилось с его горлом.

Кровь прыснула прямо на лицо Бэлы и захлестала широким потоком вниз. Бэла припала к ране, жадно глотая; инстинкт не отпускал, заставлял пить без остановки, пока не закончится голод, пока не станет плохо от вкуса и сытости; Кассандра держала строптивое тело — то билось в агонии и только сильнее разгоняло кровь. Вкус дурманил. Вкус делал неповторимо счастливой — Бэла редко когда чувствовала себя такой сильной и свободной.

Остановилась она, когда начало мутить. Кровь согревала лицо, шею, грудь и даже живот, колени скользили на мокрой простыне, волосы неприятно слиплись. Кассандра снова пропала в темноте комнаты — Бэла даже не попыталась ее найти.

— Ты рехнулась?! — рявкнула она в пустоту и вскочила. Хотелось надеть хоть что-нибудь, а потом добраться до шеи Кассандры.

— Давай потише.

— Зачем ты это сделала? Я не хотела его убивать!

— Ну, я же сказала про алиби и убийство. Ты не слушала?

Бэла грозно засопела. Если бы не остатки того наркотического блаженства, которое едва не сводило с ума, ее колотило бы от злости. Кассандра обманула. Кассандра убила человека, который Бэле нравился. Кассандра ради своего идиотского плана затащила Бэлу в постель!

И при этом говорила про доверие и близость. «Тварь», — про себя повторяла Бэла. Загорелся свет, ненадолго ослепив. Кассандра уже оделась — кровь не достала ее; она начала шарить по комнате, открывая ящики один за другим, проверяя сумки и бумаги.

— Ты его после этого обокрасть решила?

— Нет, я выставляю это как ограбление. Нам нужно сейчас же вернуться в наш номер, так что поторопись.

Бэле не нравился этот тон, но убираться правда стоило пораньше. Она глянула на тело Дамиана, безжизненно уставившееся в потолок — подкатила легкая тошнота. В ванной нашлось полотенце. На полноценный душ времени не было, так что Бэла привела себя в порядок кое-как. Она игнорировала Кассандру, когда вернулась за платьем и пальто, а когда та у самого выхода заговорила, едва не ударила ее.

— Кстати, хочешь знать, что там было с Герцогом?

— Пошла к черту.

— Нет, правда, тебе будет интересно. Он дал мне кое-что, и это… пробудило пару воспоминаний. — Вид у Кассандры стал заговорщическим и подозрительно довольным. Выдержав бесконечную паузу, в которую Бэла боролась с желанием подраться с самыми неблаговидными приемами, она наконец проговорила: 

— Например, мое имя не Кассандра. И я помню ночь, в которую Альсина меня убила.

Бэла не почувствовала ничего. Как будто все эмоции, все мысли, как стайка шаловливых детей, разом замолкли, вдруг осознав серьезность надвигающихся последствий.

— И что именно ты помнишь? — спросила она спокойно и удивилась, каким хриплым звучал ее собственный голос.

Чужой номер отеля, труп за спиной и все проблемы, с ним связанные, казались неважными. Нереальными. И даже голос Кассандры, добравшийся до Бэлы сквозь толстую полупрозрачную пелену транса, показался голосом призрака — вроде и есть, а вроде мало что значит.

— Это был тридцать четвертый. Мне двадцать три, из-за кризиса нет ни гроша, перебиваюсь работой в театре. Босс таскает меня — и еще пару актеров посимпатичнее — по всем мероприятиям, надеется на нас ловить инвесторов. Так я познакомилась с ней. В Будапеште. Мы встретились пару раз, она пыталась учить меня жизни — а потом все пошло по классическому сценарию. Я не углядела, что в моем бокале; очнулась в непонятной комнате с ней и с Мирандой, дальше — пустота. — Кассандра сделала паузу, будто готовясь — или готовя — к тому, что собиралась сказать дальше. — Я не знала тебя. У меня вообще семьи не было: ни матери, ни тем более сестры. Это Альсина наплела, что нас что-то связывает: она же сама рассказала, что может так сделать.

Бэла помнила об этом, но раньше это не имело значения: девочка из воспоминаний отпугивала сомнения. Если это была не Кассандра, то кто?

— Что заставило тебя вспомнить?

— А, идиотское стечение обстоятельств. В Венгрии был любитель автобиографий. Он умер, его книжка разошлась… Герцог просто знал, что в ней написано про меня. Где-то страница, но у меня в голове как будто коротнуло. — Кассандра заметила, какое недоверие отразилось на лице Бэлы, и спешно продолжила: — Чем больше я об этом думаю, тем больше вспоминаю. Босса звали Мате Ковач, театр — Vörös Mill, я даже помню ту каморку, которую мы с Норой снимали в Йожефвароше…

— А ты?..

— Сильвия. Сильвия Андор. Но можешь продолжать звать меня Кассандрой, мне самой так привычнее.

«Сильвия, — подумала Бэла, рассматривая лицо с немного пугающими желтыми глазами — такое родное, такое… чужое. — И правда, тебе подходит».

Она могла спросить, что Кассандра чувствовала. Могла спросить, как, по ее мнению, Альсина поступила с Бэлой. Могла сказать что-нибудь успокаивающее, попытаться поддержать — может, от этого стало бы легче ей самой. Но ей не хотелось.

Только одно имело значение. Только одно Бэле нужно было знать. Но, чувствуя, что спрашивать напрямую бесполезно, она тихо проговорила:

— И что ты собираешься делать дальше?

Кассандра растерянно нахмурилась, помолчала немного, спешно соображая, и выдала наконец:

— Хочу посмотреть, что происходит с Моникой. Что сделали с нами.

Паззл сложился в тот же момент, но рисунок его принимал очертания неспешно. Бэла обернулась на тело, брошенное на постели; потом обвела взглядом комнату: не до конца закрытые, якобы в панике, ящики, окровавленные полотенца, брошенные на полу в ванной… Все гости видели, что Бэла общалась с Дамианом. С десяток свидетелей согласились бы, что в его постели скорее всего оказалась именно она. Все приведет к ней. А если доберутся до нее, то и до Альсины с Кассандрой — тоже.

Если Бэла не согласится на план Кассандры.

План, который так или иначе заставил бы всех троих вернуться в замок гораздо раньше, чем Альсина планировала.

— И ты провернула все это, только чтобы притащить меня к Монике, — заключила Бэла.

— Ну, варианты попроще не подходили…

— «Попроще»? — горько усмехнулась Бэла. — Что, усыпила бы меня и в багажнике увезла?

— Тебя не берет снотворное, — безапелляционно проговорила Кассандра. — Но нас обеих усыпят из автомата, если мы сейчас не уберемся отсюда.

От того, как беспечно Кассандра сказала про попытку Бэлу отравить, по спине той прошелся холодок. Через многие годы прошла мысль о том, что Кассандра, какой бы жестокой ни была, не навредит семье. Что она не поддавалась логике и могла пугать, когда добиралась до своих жертв — но, как пригретый еще щенком дикий зверь, не нападет на своих.

Вот только Кассандра не была своей. И Бэла слепо ей доверяла. Что еще Кассандра сделала бы, если бы это взбрело в ее безумную голову?

К горлу подкатила легкая тошнота, когда они пришли в свой номер. Бэлу мутило, и слабость едва не валила ее с ног от того, как беспощадно нападали мысли, которые не хотелось продолжать. Кассандра использовала ее. Кассандра не нуждалась в близости, о которой говорила. Все, что Бэла знала о Кассандре — ложь.

И не лучше она знала саму себя.

Тридцать четверый — сорок четвертый. Десять лет Бэла считала двух чужих женщин семьей. Десять лет видела в зеркале не меняющееся лицо двадцати пяти лет. Десять лет жила с тягой убивать и омерзением из-за нее, десять лет мирилась, думая, что иного выхода нет — не бросать же тех двух людей, кроме которых некому доверять и не на кого положиться.

Десять лет ощущались как вся жизнь.

— Так что ты хочешь сделать? — спросила Бэла. Думать о том, как замять преступление и избежать расстрела, оказалось предпочтительнее.

— Обеспечить удобного свидетеля, дождаться Альсину и вернуться в замок, пока под нас не начали копать. Если что — ее приятели наверняка намекнут где надо, что коммуняку убрали из-за политики.

«Ну конечно, ты все продумала, — подумала Бэла. — Не прекращающаяся игра. Охоту таких масштабов ты еще не устраивала». Решила промолчать. В тишине номера нервно, не в ритм тикали часы.

— Делай что хочешь.

Кассандра хотела спросить что-то еще, но, осторожно глянув на Бэлу, передумала. Та прошлась по комнате, безучастно волоча за собой пальто, и рухнула в кресло, вытянула длинные ноги. Все казалось несущественным, не существующим, будто вот-вот оборвется и не оставит и следа — поэтому и сил разбираться не нашлось. А может, Бэле просто стало безразлично, что случится дальше.

Кассандра довела бы свой план с ней или без нее.

Та скрылась за дверью в свою комнату; пока Кассандра увлеченно что-то искала, вернулась Альсина. Лицо, которое Бэла видела почти каждый день целых десять лет, показалось чужим. Подозрение, если не легкое смятение, мелькнуло в больших серых, как осенняя дымка, глазах. Бэла почувствовала себя предательницей; но что должно значить предательство того, кто сам тебя обманул?

Болела голова.

— Что-то случилось? — спросила Альсина, ее голос немного опустился и охрип после долгих разговоров.

— Случилось! — торопливо выкрикнула Кассандра, будто хотела опередить Бэлу — которая в любом случае не смогла бы произнести ни слова.

Талант опытной актрисы, конечно же, скрыл ее настоящие эмоции. Кассандра высунулась из комнаты, как зверек на разведке, глянула на Альсину и юркнула обратно, чтобы потом выйти в общий зал с темной склянкой в руках. Этикетку с нее предусмотрительно содрали, и на стекле остались ошметки бумаги и клочки клея. Бэла уже заранее знала, что в этой баночке находилось.

— Бэла убила Дамиана. Долгая история.

В другой раз осуждающий, пронзительный взгляд больно уколол бы и хлынули бы попытки оправдаться и рассказать правду. Вместо этого Бэла молча, с большим трудом удерживая взгляд снизу вверх, смотрела на Альсину. Сквозь боль мигрени, как глухую стену, пытались пробиться наблюдения. Достаточно ли Альсина беспокоилась за жизнь… женщин, которых звала дочерьми. Достаточно ли опасалась за собственную судьбу. Достаточно ли доверяла, чтобы быстро успокоиться и принять, что Бэла с Кассандрой придумали, как решить проблему.

— Вы же понимаете… — проговорила Альсина почти торжественно, злость клокотала в ее голосе на манер инструмента в оркестре — как если бы ее больше волновала возможность снова разыграть строгую мать, чем все остальное. — Вы должны понимать, чем это для нас обернется, если кто-то узнает. Разве вы не слушали, когда я рассказывала, кто придет к нам в замок?!

— Слушали, meine liebe Mama, — гаденько осклабилась Кассандра. — Поэтому дело было так: мне стало плохо еще у Николаеску, и многие это видели. Бэла привела меня сюда и часа два пыталась отпоить меня лекарствами, которые у нас есть, потому что моя чудесная замкнутая старшая сестра не потрудилась найти в этом городе приятелей. Потом ты пришла и решила позвонить знакомому доктору. Он приедет и увидит меня в таком хреновом состоянии, что потом расскажет, что я тут чуть не умирала. Но мы уже уедем из Бухареста к тому времени, так что ищейка переключится на другие варианты.

Альсина не двигалась, недовольно покосившись на Кассандру; она только то и дело поджимала губы, обдумывая услышанное. «А еще, — хотела добавить Бэла, — мы вернемся домой и ты обстоятельно объяснишь нам, какого черта врала нам все эти годы». Но она молчала. Мучительно крутилась мысль, что Альсина — не мать ей, но настоящее значение этого пока только угрожающе отбрасывало тень, приближаясь.

— Может получиться, — наконец заключила Альсина и повела гордо расправленными плечами.

— Прекрасно. У нас все меньше времени. Пока будешь звонить, я, эм… подготовлюсь.

— Что это? — Альсина настороженно кивнула на пузырек с таблетками.

— Яд. Купила вчера для охоты — говорят, даже медведя сразу укладывает — но со мной это будет как обычное отравление. Скорее всего.

— И давно ты травишь зверей, а не загоняешь? — едко осведомилась Бэла с мазохистичным предвкушением.

— Как раз в этот раз решила попробовать. Но не судьба, похоже, — как ни в чем не бывало ответила Кассандра.

— Я против, — отрезала Альсина и подошла к столику, на котором лежал портсигар. Бэла вздрогнула, когда, закурив, Альсина швырнула его обратно на стеклянную столешницу. — Я не буду стоять и смотреть, как ты травишься.

Бэла не хотела это слышать. Не хотела видеть ее беспокойство и заботу.

— Ну, я тоже не в восторге. Но если бы Бэла не упрямилась, ничего из этого не было. — Кассандра прошлась до мини-бара и плеснула в граненый стакан воды. — Врач поймет, если я буду притворяться. И вот тогда у нас будут проблемы. Но мне нужна будет свежая кровь кого-нибудь, кого не жалко, чтобы правда не откинуться… Словом, главное, найдите мне врача и проститутку.

— Именно в таком порядке?

— Бэла! — шикнула Альсина. Ее кожаные перчатки напряженно поскрипывали от того, как она сжимала мундштук и кулак.

Бэла иронично усмехнулась собственной шутке и откинула голову на спинку кресла. Прикрыв глаза, она наблюдала за тем, как Кассандра садится на диван и, опустив стакан на журнальный столик, откручивает крышку склянки. Альсина тоже смотрела на нее, выражение ужаса то и дело проступало на ее лице.

— Вы обе, — проговорила она строго. — Когда покончим с этим, я приложу все усилия, чтобы вы в следующий раз думали, что делаете.

Ничто в Бэле не отозвалось. Угнетающий, выматывающий штиль. Она поднялась, молча прошла мимо Альсины, уже потянувшейся к телефону, и накинула пальто. «Пойду займусь полуночной энтомологией», — обронила Бэла, уходя.

Она ничего не чувствовала, когда в своей комнате связывала и затыкала куском ткани спящую девчонку лет двадцати. Свет через приоткрытую дверь падал на симпатичное личико; Бэла думала о том, что от тела избавится Кассандра — той хватит фантазии сделать это так, чтобы не оставить улик. Доктор должен был прийти с минуты на минуту.

— И как ты не боишься? — донесся тихий голос Альсины.

Судя по звукам, Кассандра запила таблетки. Стакан стукнул о столик, а потом она бодро проговорила:

— Ну, у меня же с детства были проблемы с эмоциями. Помнишь?

В полутьме комнаты Бэла села на пол и накрыла глаза ладонью, размазывая влагу по щекам. Глухая пустота разрасталась в ней, обхватывала со всех сторон; Бэла не испытывала ничего, кроме этой всепоглощающей отвратительной пустоты. Когда в дверь номера постучали, Бэла проверила девчонку, чтобы та не проснулась раньше времени, и вышла, закрыв за собой дверь.

Доктор вихрем пронесся сразу к Кассандре, едва ему открыли; под идеально выверенный и сыгранный монолог Альсины он прощупывал пульс, пытался рассмотреть глаза, пальцами приподняв веки, а потом полез в чемоданчик. Кассандра, сипло дыша, тяжело наблюдала за ним.

Он заподозрил неладное, но Альсина хитро, задавая наводящие вопросы, убедила, что Кассандра отравилась. Когда она рассказывала, что хочет отвести дочь к врачу, который вел ее с малых лет, Касс уже вовсю заглядывалась на массивную шею — так, что Бэла на всякий случай подошла к ней и опустила руку на плечо. Доктор дал список препаратов и ушел.

— На вашем месте я обратился бы в полицию, — напоследок посоветовал он. Едва за ним закрылась дверь, Кассандра вскочила на ноги, вынула из голенища сапога нож и, даже не глянув в сторону Бэлы, зашагала в ее комнату.

Альсина проводила ее взглядом и глубоко вздохнула.

— Я позвоню водителю, — оповестила она. Бэла подумала, что для женщины, которая что-то скрывала, Альсина казалась слишком спокойной.

Бэла погромче включила радио, раздраженная звуками из ее комнаты. Через две песни Кассандра в окровавленном платье прошлась до своей комнаты, ненадолго задержалась в ней, затем вернулась в комнату Бэлы и еще через песню вышла в гостиную. «Я готова ехать», — с удовольствием заявила Кассандра.

В комнате вещи Бэлы кучей валялись на постели, а рядом стоял чемоданчик, из которого эти вещи и достали. Больше никаких следов того, что в комнате кто-то побывал, Бэла не нашла.

— Не говори ничего, — тихо предупредила Кассандра за спиной. — Я хочу видеть ее глаза, когда мы вернемся.

Бэла повернула голову на звук, но не обернулась сама. «Врешь», — подумала она. Снова становясь частью безумного плана, заведомо чувствуя себя использованной, Бэла молча кивнула. Будь дело только в ней и Кассандре, она не послушала бы. Послала к черту игры одной сумасшедшей, чтобы прямо здесь, в отеле выяснить, что творила другая сумасшедшая. Но Бэла хотела поскорее добраться до замка.

Замка, в котором что-то происходило с Моникой. С Моникой, которую Бэла сама уговорила пойти на опыт, обещая лучшую жизнь. Если она не могла доверять Альсине, она хотела самостоятельно узнать наверняка, на что обрекла девчонку.

Пытаясь сделать ее частью обреченной семьи.

— Девочки, — позвала Альсина из соседней комнаты, — собирайтесь уже, водитель здесь. Чем быстрее уедем, тем лучше.

Кассандра напоследок сверкнула глазами.

— Ну да, — хмыкнула она. — Пока администратор внизу не проснулся.

***

Альсина настояла, что именно она займет место спереди. Обычно она хотела быть поближе к дочерям, теперь же она либо злилась, либо не хотела лишний раз выказывать свои эмоции. Бэлу мало волновала правда. Она сидела позади, навалившись на дверь и стекло, и мучительно хотела спать — но боль в голове не позволяла даже прикрыть глаза. Машина неслась через черную пустоту. Иногда ее принимал в мягкие полупрозрачные объятия свет фонарей у деревушек, иногда в этой бесконечной холодной темноте проглядывались очертания холмов и лесов, угрожающе нависших над дорогой. Темно-синее небо за ними намекало, что до рассвета еще далеко.

На Кассандру Бэла даже не смотрела. В густой полутьме салона ее почти не было видно, но кожей ощущалось ее азартное неспокойствие. Терпением Касс никогда не отличалась.

Вернее, в те десять лет, которые Бэла ее знала. Стоило привыкнуть к новому — настоящему — имени.

Когда впереди появилось очередное пятно света, водитель выругался в усы на венгерском, и Кассандра на венгерском же незатейливо узнала, что случилось. В Трансильвании эта речь звучала часто — конечно, Касс не могла удержаться; ее позерство только раздражало.

— С давлением что-то не то, — небрежно объяснил водитель. Он работал на Димитреску все десять лет, молчаливый, но доброжелательный — Бэла знала его достаточно, чтобы уловить легкую фальшь в тоне.

Она поняла, что случится дальше. Водитель выйдет, начнет копаться в капоте, вскрыв элегантную морду французского авто — и прежде, чем старик успеет вернуться и сказать, что добраться они смогут разве что до Брашова, Кассандра выскочит из салона и убьет его. А потом сама сядет за руль.

Бэла хотела позволить. Ей было бы все равно. Но она выбралась из салона одновременно с водителем. Когда тот, встав сбоку от капота, открыл дверцу, она подходила сзади. Кассандра вышла тоже и перекинула через черную крышу машины взгляд; молчаливый разговор закончился единогласным решением — как если бы что-то в виде и поведении Бэлы намекнуло Кассандре о благоразумности подчинения.

Бэла обхватила сильную шею обеими руками и осторожно сжала. Худой, но высокий и крепкий водитель попытался вырваться, затем оттянуть ее руки, затем толкнуть, дернувшись всем телом — в конце концов он ослабел и начал оседать на землю. Кассандра тут же оказалась рядом, и вместе они усадили его в машину.

— Что вы делаете?! — рявкнула Альсина, когда Бэла уселась за руль.

— Очень хотим домой, — иронично ответила Кассандра позади.

То, как резко Бэла дернула передачу, выдало ее злость. Почему-то она точно знала, что делать; как если бы ее научили водить, и, забыв сам факт обучения, Бэла не растеряла навык. Может, у нее был отец, или дядя, или брат — а может, все вместе. Целый набор мужчин в ее семье, не укладывающихся в рамки того, что придумала Альсина.

Засвистел воздух за окнами. Столбы фонарей пролетали мимо с характерным глубоким звуком.

— Я все думала, как так вышло, что мы настолько отличаемся от других людей, — продолжила Кассандра неприятным тоном. — Другая структура мышц? Состав костей? А обоняние и чутье — это ж что должно было случиться с нервной системой, чтобы получилось такое?

Бэла молча слушала, до побелевших костяшек вцепившись в руль. Альсина рядом замерла, только водя взглядом от Кассандры к Бэле и обратно.

— Соединение зараженной крови с анальгетиком может вызвать разве что хронический идиотизм того, кто поверит в его эффективность. И не меньшим идиотизмом было бы рисковать и использовать морфин — из-за всех побочных.

Повисла пауза. Гул мотора нарастал, пока уверенно клонилась вправо стрелка спидометра. Бэла считала повороты, чувствуя, что едва глянет немного вправо — встретится с серыми глазами, в которых читалась бы одна пугающая мысль. Это конец. И впервые пафос Альсины пришелся бы как нельзя кстати.

— Короче говоря, в девятнадцатилетнее тельце подселили нечто, что медленно — аж семь дней — делает это тельце нечеловеческим. Без обезболивающего. Поэтому ты держала нас подальше от замка, да? Чтобы мы это не увидели?

Альсина смотрела перед собой, чуть нахмурившись. Одного недолгого взгляда хватило, чтобы Бэла распознала это выражение лица: злость из-за поражения — и боль. К горлу подкатил горький ком: как эта женщина смела переживать? Как смела оставаться матерью несмотря ни на что, не позволяя безусловно себя возненавидеть?

Больше всего Бэла хотела, чтобы Кассандра ошиблась — маленькое чудо вопреки всему, что указывало на обратное. Чтобы хоть половина паучьей лжи, овившейся коконом, оказалась всего лишь выдумкой.

— Вам ни к чему это чувство вины, — наконец проговорила Альсина.

— Вины? — рассмеялась Кассандра. — Вины. А может, просто ты боялась, что тебя перестанут боготворить?

Запас бензина стремительно падал, а пустынная дорога не собиралась заканчиваться. Альсина вспыхнула, будто поднесли спичку.

— Да как ты смеешь?! — рявкнула она, обернувшись. Если бы не сидения, казалось, она влепила бы пощечину. — После всего, что я вам дала, я ждала от вас только любви — и делала все, чтобы не потерять ее. Я! Я сделала все для вас!

— Включая ложь в глаза, — тихо добавила Бэла.

— Бэла, — удивленно произнесла Альсина, будто вдруг узнала о предательстве. А потом тише, но все еще зло ответила: — Я хотела защитить.

— Кто бы от тебя защитил десять лет назад, — вклинилась Кассандра.

Короткий вздох разрезал гул авто, на полном ходу приближающегося к деревне. Махина замка, темная и безжизненная, поджидала в черноте. Бэле хотелось ударить по тормозу и выскочить из машины, оставить ее в грязном месиве земли и снега и сбежать подальше от этого места, поднимающего из глубин желание в ужасе вскрикнуть — места, которое Бэла считала домом слишком много лет.

— Как вы?..

— Неважно, — с ледяным спокойствием прервала Бэла.

Время, когда Альсина еще могла изобразить непонимание, — и Бэла ей поверила бы, хоть и с трудом, — прошло.

Стена замка выросла перед машиной, и зашуршал под колесами гравий. Свет фар выхватил из темноты военный зеленый внедорожник с самодельной крышей и дверями — зачем-то приехал Хайзенберг. Кассандра вылетела на улицу, даже не закрыв за собой дверь, — еще прежде, чем Бэла до конца остановила машину, — и принялась выглядывать что-то в салоне через стекло. Бэла заглушила двигатель и повернулась к Альсине.

— Скажешь что-нибудь?

Она не знала, зачем давала этот шанс. Не совсем понимала, что чувствовала — внутри крутилось и истерично билось месиво, в котором трудно было что-то разобрать. Наверное, это было честно — хотя бы выслушать Альсину напоследок после всего, что было. Наверное, Бэла все еще хотела несбыточного — часть ее по привычке считала, что она может прижаться щекой к надежному плечу и, чувствуя мягкие родные руки на плечах, поверить, что все будет хорошо.

Альсина посмотрела в глаза; усталость, если не измученность, вернули ее лицу все годы, от которых она всегда сбегала за счет харизмы и красоты — и в то же время то, какой уязвленной она казалась, делало ее беззащитно-молодой.

— Я любила вас с первого дня, — сказала она. И этого могло хватить. Могло. Но Бэла, пару раз сжав зубы и почувствовав слезы, ответила со всей горечью:

— Я тоже тебя любила.

И это прозвучало как оскорбление.

Бэла вышла из машины, с трудом переставляя ноги в сапогах, каблуки которых резво зарывались в мелкие камни. В тишине шорох шагов разносился, казалось, на километры, и весенний воздух наполнял грудь сыростью. Решетка ворот, задранная высоко над землей, оскалила острые штыки в последней попытке предупредить и не пустить в замок.

Звонкий стук раздался за спиной и оттолкнулся от стен цвингера, когда Бэла прошла его и остановилась у дверей. Кассандра ждала позади, молчаливо подгоняя — воздух вокруг нее едва не вибрировал, упрямо толкаясь в лопатки. Ей, конечно, не терпелось войти.

Ключ не провернулся: замок оказался открытым. Бэла толкнула дверь, желтый свет резанул глаза — и, едва она сделала шаг вперед, что-то ударило в грудь. Боль прошила предплечье, Бэла вскрикнула, пытаясь вскочить на ноги, а потом ее придавило к полу что-то черное; белые острые зубы клацнули возле лица, выпустив тошнотворную вонь. Бэла давила рукой в мускулистое мохнатое тело, пытаясь не подпустить к шее.

Кассандра пронзила тварь ножом, и та, развернувшись, снесла ее длиннющей лапой. Бэла со всей силы ударила существо в голову; хрустнул череп, существо накренилось в сторону, придавив ее к полу чудовищной массой. Кассандра броском всего тела повалила тварь на пол и тут же вскочила, Бэла ударила в мохнатую шею в попытке сломать ее, но существо прыгнуло прямо с пола — и напоролось на нож.

Кассандра держала рукоять одной рукой и давила на нее ладонью другой, чтобы лезвие вошло поглубже, прямо в сердце. Тяжело дыша и глядя на существо бешеными сверкающими глазами, Кассандра зарычала и потянула нож вниз. Кровь прыснула на ее лицо и черный мех на вороте распахнутого пальто.

— Нет! — послышалось из холла, примыкающего к вестибюлю. — Кассандра, не надо!

Туша рухнула на пол, чавкнув выпавшими внутренностями. Едва кричащий человек объявился, Кассандра метнулась к нему и толкнула к стене, приставив нож к горлу.

— Это что такое было?!

Сальваторе Моро, высоченный и щуплый, уставился на Кассандру огромными синими глазами. Нервно заходил его кадык, едва не царапаясь об окровавленное лезвие, и затрясся накрахмаленный воротник его рубашки. Тридцатилетний доктор, наверное, с института отвык, что его били.

Бэла наклонила голову, выровняв дыхание, и, игнорируя поблескивающее месиво на паркете, рассмотрела мохнатое тело. Оно оказалось мужским. Моро что-то увещевал, заикаясь от страха; в это время взгляд Бэлы медленно передвигался по коренастому телу мужика, явно привыкшего работать в поле. На нем еще остались ошметки одежды, в остальном отличить его от зверя было бы трудно. Черная шерсть покрывала вздутое и серое, как у трупа, тело, на манер шубы облезшей псины.

— Если ты сейчас не соберешься, то я тебе помогу, — прошипела Кассандра, угрожающе сверля Моро взглядом. — Что за тварь ты сюда притащил?

— Его заставили.

Бэла повернулась на звук. Нож сам выскочил из руки Кассандры и прыгнул в мужскую ладонь, стянутую перчаткой.

— Дядюшка, — по привычке — с ноткой сарказма — поприветствовала Касс.

— Привет, психопаточка, — улыбнулся Хайзенберг, сжимая в зубах сигару. — Бэла.

Его глаза смеялись за стеклом круглых затемненных очков, которые Карл Хайзенберг не снимал даже по ночам — как и черную потрепанную шляпу. На мощных плечах болталась шубка, настолько неаккуратная, что она не могла не быть самодельной — скорее всего, Карл выиграл ее в карты или просто проспорил, а может, специально откопал на чердаке, чтобы пощеголять ею в роскошном замке Димитреску.

Кассандра отпустила Моро. Тот снял очки с простецкого, добродушного и совсем непримечательного лица, которое портили разве что будто бы капризно надутые губы — и рассмотрел дуги и линзы на случай, если Кассандра их неосторожно сломала. Та подошла к Хайзенбергу и забрала нож, вытерла о рукав безнадежно испорченного пальто и убрала обратно в голенище.

— Что здесь происходит? — спросила Бэла, поднимаясь по лестнице.

— Долгая история, — хмыкнул Карл. — Вот это уебище, например, — это №174. Миранда неделю назад поставила эксперимент на мужике из деревни, тот все равно помирать собрался. Ну вот… доставила.

Все четверо снова уставились на тело, брошенное у двери.

— Любопытный образец, между прочим, — добавил Моро. Перед войной он вернулся из Штатов, где учился и стажировался — по перспективной карьере ударил кризис, и он вынужден был побежать обратно к семье. Миранда не могла упустить возможность и не сделать такого ученого своим ассистентом. — У него был интеллект как у ребенка, но это уже прогресс…

— Псину из мужика сделали, короче, — заключил Карл.

— Не сомневаюсь, что Миранда настругает еще. Здесь еще есть такие? — спросила Кассандра.

— Не-а.

— Прекрасно, — хмыкнула Бэла. — А что с №175?

— Да вроде даже опыт не пережил…

Она почувствовала, как сердце пропустило удар. «Она мертва», — от одной только мысли веяло колючим холодом.

— Я думаю, ты не про настоящий №175, а про девушку наверху… — Моро прочистил горло. — Она, эм… совсем другой образец. Я бы сказал, что она №3, так как до нее были только вы двое…

«У Альсины другой вирус?» Бэла с Кассандрой переглянулись.

— Я пошла к ней, — сказала Бэла.

— Не надо! — Моро прыгнул, преградив ей путь, и выставил вперед руки. Как будто со злой бездомной собакой общался. — Матерь Миранда сказала никого к ней не пускать…

— А еще она сказала вывезти девчонку, пока эти красотки не вернулись, но вот мы здесь. — Хохотнул Хайзенберг. — Брось ты, Сальваторе, мы их чуть не обокрали, а теперь ты в их же доме приказы раздаешь. Не по-христиански как-то…

— Я ученый! Я должен присматривать за ней… И вообще-то, я не склонен верить в древние предубеждения, которые…

— Да похер всем. Дамы, не соблаговолите ли вы пройти со мной, вашим скромным гостем, дабы я привел вас к вашей прелестной родственнице и уведомил вас обо всем, что с ней происходило?

На самом деле Карл, загадочно улыбаясь, толком ничего не рассказал; он лишь предупредил, что не стоило Монику развязывать, что бы ни случилось. Бэла знала, что ничего хорошего за темной дубовой дверью ее не ждет. Она шла с мерзким чувством, будто столбики перил оживут и схватят ее за ноги, или узор обоев начнет корчить злые рожи, пытаясь отпугнуть, или незамеченная мутировавшая тварь выскочит из-за угла. Карл с Кассандрой невозмутимо переговаривались на ходу. Предвкушали.

Они оба хотели навредить Альсине и шли к этому. Бэла несмотря ни на что чувствовала, будто оставалась на ее стороне. Безнадежно связанная с ней — старшая дочь; Карл и Кассандра казались едва не врагами. Но то, что поджидало за дверью, все изменило бы.

Бэла вздохнула на пороге и ворвалась в комнату.

Девчонка лежала на постели и совсем не напоминала живую. Рыжие засаленные локоны разметались по подушке, и покрывало под ней было смято и сбито возле ног; оба запястья привязали ремнями к спинке постели, укрепленной металлическими пластинами — без руки Хайзенберга не обошлось. Бэла требовательно уставилась на него.

— Миранда разрешила вколоть ей что-то, чтобы она успокоилась ненадолго. Сказала, этого хватит минут на десять, так что веселье вот-вот начнется.

Бэла не могла поверить, что девчонку и правда пришлось связывать. Она выглядела измученной и беззащитной, следы слез красными пятнами накрыли глаза с подрагивающими веками. Бэла подошла и села на край постели. Хотела дотронуться до плеча, но решила не будить. Обернулась на Кассандру. Та пожала плечами и перевела на девчонку выжидающий взгляд.

«Если тебя пришлось усыпить, чтобы перевезти — что происходило?» — думала Бэла, внимательно разглядывая беспокойное лицо. Почему-то казалось, что все закончилось, не успев начаться — через что бы девчонка ни проходила, Бэла это не застанет. А может, просто ее воображение, поддавшись фантазиям Кассандры, выдало нереалистичную картину, которая не могла оправдаться.

Девчонка открыла глаза. Черные и лишенные разума, как будто зрачок стал слишком большим. Бэла замерла. В повисшей напряженной тишине было слышно, как дыхание девчонки учащается, как в нем появляется панический присвист; она осмотрелась и поняла, что ее связали — Бэла подумала, что это страх исказил курносое сероватое лицо. А потом она услышала стон.

Сначала это было болезненное поскуливание, в котором плескались слезы. Потом это был рык, и напряжение и боль клокотали в горле. Потом девчонка дернулась всем телом и закричала.

Бэла отскочила от неожиданности. Сердце колотилось от внезапного страха, заставившего оцепенеть; девчонка металась, дергая руками, казалось, что со скрипом кровати и воплями мешался хруст крошащихся запястий — и лопнут либо легкие, либо перепонки. А потом все замолкло. Это существо, бившееся в агонии, ничего не узнающее, рухнуло на постель. Бледное тонкое тельцо тряслось от всхлипов.

Бэла бездумно отшатнулась, каблук глухо ударил по полу. Девчонка повернула на звук голову, уставившись пугающими глазами.

— Бэла, — прохрипела она. Бэла почувствовала, как ее продрал холод. Она хотела сбежать, проснуться, схватить Кассандру и почуствовать ее присутствие, сделать хоть что-нибудь, чтобы от нее отцепился этот отвратительный взгляд глаз, ледяная чернота которых просачивалась сквозь кожу. — Пожалуйста…

Она не могла узнать. Она не могла просить о помощи. Девчонка, сжавшая зубы и снова поскуливающая, умоляющая об очевидном, пугающая по-настоящему, а не вызывая интерес — она не могла быть Моникой.

Моникой, которую Бэла сама уговорила остаться. Моникой, которая Бэле доверяла. Моникой, которая хныкала и просила, чтобы Бэла убила ее из милосердия.

— Бэла… — новый всхлип. Бэла шагнула, как завороженная, но сердце все еще колотилось, отдавая набатом в ушах.

Карл схватил ее за руку.

— Немного осталось, — сказал он, манерно затянувшись сигарой, — да и худшее уже прошло. Лучше потом о ней позаботься как следует.

Больше всего Бэле хотелось, чтобы девчонка не мучилась из-за нее. Она еще помнила, что обещала. Еще помнила, во что верила. И ей было так мерзко от себя, что к горлу подкатила горькая вязкая тошнота.

— Бэла! — взвыла Моника, давясь слезами. — Касс! Помогите!..

«Ее связали, чтобы она себе не навредила», — подумала Бэла. Она не смогла бы уйти. Глаза застелила пелена.

— Слышь, у тебя еще растворчика нет? — пробасил Хайзенберг.

Фырча и что-то недовольно приговаривая, в комнату просочился Моро. Бэла как в бреду смотрела, как он осторожно пытался подступиться, как, угадав момент, вгонял что-то шприцом прямо в шею. Моника дернулась пару раз и осела, закрыв глаза. Кассандра больно вцепилась в руку Бэлы и потянула к выходу.

— Возвращайтесь через день, девочки! — добродушно крикнул Хайзенберг, будто провожал племянниц-школьниц, заглянувших к нему на выходные.

Едва Кассандра вытолкала Бэлу в коридор, та метнулась дальше. Сбежать от этой треклятой комнаты. Сбежать от того, что в ней происходило. Слезы жгли глаза, но, жмурясь, Бэла видела мертвенное лицо с черными глазами, от которых хотелось забиться в угол. Она не глядя вцепилась дерево перил, чтобы не упасть; смотря перед собой и ничего не видя, она захлебывалась мыслями.

Что Бэла сделала с девчонкой.

Что с Бэлой натворила Кассандра.

Что со всеми ними сделала Альсина.

Ни сестры, ни мать — чужие безумные женщины, которые могли врать в глаза, которые могли ударить в спину; и Бэла теперь — не дочь, а пленница, жалкая тупая девочка, которую держали на привязи, как питомца. Украденная и обманутая. Просила ли она о смерти, когда ее тело ломалось и мутировало? Кто-то смотрел на нее с той же жалостью и отвращением?

Стонало дерево в ее хватке, хотелось застонать ей самой. Болели руки, занозы вгонялись под ногти. Болело в груди. Все, что таилось подальше с самого убийства в отеле — накрыло волной, толкающей со второго этажа на шахматные плитки, чтобы черный ферзь раскололся в области шеи и головы. Десятилетняя кровавая партия — идиотски разгромлена.

Королева вышла на поле, медленно выстукивая каблуками.

«Мама», — по привычке подумала Бэла, увидев ее. И что-то в ней окончательно оборвалось.

— Ты, — прорычала она из последних сил.

Бэлу трясло. Альсину она толком не видела: только двигающийся набор пятен на фоне расплывчатого полотна, который когда-то казался холлом родного дома. Десять минут назад они говорили о любви. Еще раньше могли говорить о чем угодно.

Теперь Бэла могла сказать только одно. Надломанное дерево впилось в ладони. Бэла представила вместо него шею.

— Мою семью ты тоже убила?!

Как убила отца Моники. Последнего ублюдка, оскорбляющего собственную дочь — так же, как убила девочку, вечно вившуюся возле Бэлы, способную Бэлу любить, никогда не посмевшую бы ею манипулировать. Как убила мать, чьи теплые руки Бэла помнила с детства. Как, возможно, убила отца…

Бэла сморгнула, и зрение сфокусировалось ровно для того, чтобы выхватить выражение лица — гордое и неестественное.

— Сгорели, — ответила Альсина.

Сгорели. Сгорели. Сгорели.

Рев оттолкнулся от стен, покачнул огромную люстру. Бэла не поняла, как оказалась внизу; выкрик Кассандры «Стой, дура!» звенел в ушах; Бэлу несло к убийце в пышных мехах. Та оттолкнула, разрезая раскалившийся воздух багровым оскалом боли, Бэла со скрипом проехалась по плитке и бросилась еще раз. Снова оказалась на полу. Злость клокотала, злость бурлила, злость трясла весь замок и наполняла жгучей силой, Бэла хотела одного и Бэла добилась бы, даже если бы это чудовище забрало ее с собой.

Она моложе, она шустрее; она глянула на шею, быстро просчитав всевозможные варианты, и сделала решающий рывок.

Что-то толкнуло под ребра, вызвав судорожный вздох.

Время замедлилось. Сбило с толку. Позади бухали приглушенные шаги. В серых глазах Альсины собирались боль и мгновенное раскаивание.

— Бэла… — сказала она так, будто собиралась извиниться.

Бэла опустила взгляд и увидела пять лезвий, проткнувших ее тело. Попыталась вздохнуть и едва не согнулась. Кровь сочилась по черным когтям вниз, звонко лилась на пол ручейками, одежда липла к коже. Боли не было. Снова.

У Альсины другой вирус. Альсина могла вырастить когти и напороть на них дочь.

— Я не хотела, — шепнула она.

Бэла с трудом подняла руку в последней попытке дотянуться до шеи — и рухнула на пол, когда клинки мутантки резко вырвались из ее тела. Еще один вдох прошел сквозь порванные легкие. Бэла задрожала, лежа в луже собственной крови.

Женщина неразборчиво кричала сквозь пелену боли и слез. Тень опустилась рядом на колени, пытаясь растолкать и привести в чувства. Мужской голос клокотал, наполнившись праведной злостью — как стыки между черно-белыми плитками наполнялись алым. Бесконечная игра в семью.

В темноте под опущенными веками Бэла почувствовала, как к ее губам поднесли запястье с рваной раной. Та быстро затянулась, и кровь, наполнившая рот, стекла по подбородку.

Бэла умирала.

Ее подхватили на руки, в нос ударил запах бензина. Комнаты сменяли одна другую пятнами. Потом — темнота и сырость.

— Держись, девочка, — мужской голос. Дерево встретилось с лопатками. Бэла лежала, наполовину свесившись со стола, две маленькие руки зажимали ее рану.

Кто-то приставил к губам холодное стекло, и безвкусная кровь снова наполнила рот, потекла по щекам, противно добралась до волос. Запахи мешались со звуками, свет сменялся тьмой и обратно, Бэла чувствовала, как жизнь вытекает из нее точно так же, как кровь — из очередной бутылки, поднесенной к губам в попытке спасти.

В конечном итоге, она оказалась сиротой.

В конечном итоге, она оказалась не вечной.

В конечном итоге, она оказалась свободной от жажды крови.

И от лжи.

Тьма наполнила собой комнату, вытеснив все остальное.

— Не смей бросать меня сейчас, идиотка! Пей, мать твою, ты мне еще нужна. Слышишь? Бэла! Бэла?..