Бэла пришла в себя в незнакомом месте.

Открыв глаза, она с минуту безразлично смотрела в высокий темный потолок, на котором едва заметно покачивалась спящая лампа. В комнату почти не просачивался свет, но Бэла чувствовала, что за окном день.

Болел живот. На каждом вдохе расходились еще не совсем зажившие раны, и к ним омерзительно липла затвердевшая от крови ткань. В горле свербило, как от похмелья, и одновременно из-за чего-то склизкого едва не выворачивало.

В голове стрельнуло, заставив Бэлу поморщиться. Что-то низкое мелькнуло возле двери, и, приоткрывшись, та впустила непонятный мерный шум. Только тогда Бэла приподнялась на локтях и осмотрелась.

На то, что Бэла проснулась в спальне, намекала только кровать, которую предусмотрительно застелили потертой скатертью. В полутьме угадывались силуэты шкафов, из которых торчали скрученные листы бумаги, стола с беспорядком, странных самодельных приспособлений… и гантелей в углу. Бэлу отнесли в спальню Хайзенберга.

И, судя по боли в голове, несли весьма неаккуратно.

Бэла не знала, зачем ее попытались спасти. Она медленно, неохотно поднялась, держа руку на животе, и покачнулась. Спазм в груди заставил закашлять, и в животе вспыхнула новая жгучая боль; сквозь пелену слез Бэла увидела, как на бледной ладони осталась ее кровь. «Лучше бы не откачивали, герои», — подумала она и оперлась на ближайший шкаф.

Будто услышав зов, в комнату заглянула Кассандра.

— Ну наконец-то, — хмыкнула она. Приблизившись, она внимательно окинула Бэлу взглядом и вручила той холодную бутылку. — Ты не дышала больше десяти минут. Если еще понимаешь, о чем я говорю, будь поосторожнее. Твоему мозгу и так досталось.

Бэла хотела ответить: «Пошла вон» или «Видеть тебя не хочу», или просто сказать что-нибудь оскорбительное — но она не смогла. Как будто забыла, как говорить. Кассандра, впрочем, все прочитала по взгляду — и усмехнулась.

— О, я по тебе скучала бы, — саркастично протянула она. Бэле не хватило сил даже закатить глаза; она приложилась к бутылке, и неприятная прохладная кровь наполнила рот. Как противная микстура, без которой не обойтись. — Тем более что ты, оказывается, такой хороший собеседник…

Бэлу больше интересовало, как ей влить в себя остатки крови, чтобы она хотя бы смогла твердо стоять на ногах. Она плохо помнила, что случилось ночью, и не знала, сможет ли ее голова заработать как раньше, — и не хотела об этом думать. Кассандра недовольно вздохнула, рассказала про сумку с вещами Бэлы, брошенную возле стола, и ушла. «Как придешь в себя, нам нужно будет поговорить», — напоследок обронила она как бы между прочим.

«Придешь в себя», — потом с горечью подумала Бэла и усмехнулась. Или ей только казалось, что она усмехнулась. К комнате примыкала ванная, наполненная серым уличным светом — в ней нашлось зеркало. В окружении труб, разномастных светильников и понатасканных отовсюду вещей, создающих гармоничный хаос, Бэла показалась совсем лишней. Инородной. Чудовище посреди хоть и безумно подобранных, но созданных цивилизацией вещей.

Макияж из-за слез растекся и остался на лице черными дорожками, вокруг рта и на подбородке потемнела и засохла кровь. Бэла посмотрела на себя тяжелым взглядом бездушных желтых глаз и не почувствовала ни отвращения, ни сожаления.

Холодный душ не смог привести в чувства. Комок окровавленной одежды отправился в мусорное ведро, а в сумке нашлось темное платье как из прошлого века — и только тонкий ремешок придавал ему вид посовременнее. Вкус Бэлы в одежде тянулся еще со времен до Первой мировой — то есть, со времен, когда ей было всего пять лет. Она догадывалась, от кого могла этот вкус перенять.

Еще влажные волосы оставили на плече неприятный след, из-за холода комнат гоняющий по спине мурашки, но это не имело никакого значения. Бэла вышла в смежную комнату. Та провоняла запахом сигар, пива и жаренного мяса с выпечкой, и желтый свет ламп прогонял серость, стремящуюся завалиться через высокие большие окна. Тарабанил большой холодильник, вдалеке шумели станки. Кассандра с Карлом сидели за столом и играли в карты.

— Нечестно! — воскликнула Кассандра, сидящая к Бэле спиной. — Откуда у тебя этот туз?

— Оттуда же, откуда у тебя появилась шестерка.

Флеш-рояль Хайзенберга вальяжно приземлился на стол, раскинув пестрые карты как павлин — хвост. Придвинув к себе тарелку с беконом (он называл его гри-ибэн), Карл победоносно подхватил кусочек и отправил под стол. Послышался металлический скрип.

— Как спалось? — затем спросил Хайзенберг, сверкнув неизменными круглыми очками.

Бэла промолчала. Судя по усмешке, чудом не теряющейся в густой бороде, он уже знал, что ответа вряд ли дождется. Кассандра обернулась, оценивающе глянула на Бэлу и решила расчистить стол у третьего свободного места. Скрип затих.

— Хуево все в замке вышло, — пространно проговорил Карл, выпустив сигару из зубов и выдохнув облачко дыма. Кассандра вытаскивала карты из рукавов. — Ты садись, поговорим.

Снова послышался скрип, и над бедром Хайзенберга мелькнули лохматые уши. Бэла обошла стол, чтобы занять предложенное место, и увидела рыжую дворнягу, клянчившую еще бекона. Она задорно виляла нечесаным хвостом, дрожала всем телом и клацала механической челюстью из металла, которая, казалось, без особого труда смогла бы раскусить хоть кость, хоть кирпич. Красный кусок непрожаренного мяса свисал с искусственного клыка.

Бэла замерла, как загипнотизированная. Она повидала многое, но не сочетание уродства и житейского очарования.

— А, это Якоб, — сказал Карл, проследив ее взгляд. — Ну или Джейкоб, как хотите. Бэла, как тебе?

Очередная попытка разговорить не увенчалась успехом. Бэла медленно села за стол, и к ней тут же пододвинули тарелку с немного остывшей запеканкой с курицей, щедро украшенной консервированными помидорами. Из-за того, что это Кассандра пыталась позаботиться, аппетит притих — но Бэла не продержалась бы долго.

— Милая кличка, — заметила Кассандра как ни в чем не бывало.

— А то. У этого парня, знаете ли, прямо библейская история. — И Карл скормил дворняге еще один ломтик бекона. — Шпана пролезла сюда ночью и стащила одну взрывающуюся штучку. И то ли они специально ее ему в пасть затолкали, то ли случайно так вышло — результат, в общем, видите.

— Но ты же не отпустил шпану, да? — Кассандра сверкнула глазами.

— Отпустил. Я же доброй души человек. Один хер они потом на меня работать будут, а потом либо к Миранде на опыты пойдут, как свиньи, либо ко мне в мастерскую. Короче, куда им в этой глуши деваться-то? — Хайзенберг подался вперед, уперевшись локтями в стол, и двумя пальцами подхватил остаток сигары. Ее табачным шлейфом можно было бы рисовать картины, так энергично Карл размахивал ею — Бэла просто следила, чтобы на ее еду не падал пепел. — Кстати о Миранде. Раз вы теперь знаете, в чем дело, предлагаю вам научить эту бабищу уму-разуму.

— Неожиданно, — отозвалась Кассандра.

— У меня есть кое-какие соображения, — продолжил Карл, решив ее проигнорировать. — Мы, в целом, не знаем, на что она на самом деле способна. Вдруг у нее какой-нибудь мутировавший чеснок специально для вас припасен, или она может своих «детишек» по нажатию одной кнопки взрывать. Словом, действовать нужно быстро, неожиданно и чтобы наверняка. В одиночку я это провернуть не смогу, а вот если мы с вами сработаемся — что-то да получится. Она мне жизнь испоганила, до вас добралась — и что, этой бляди все с рук сойдет?!

Бэла отстраненно подумала о том, что именно Миранда поставила опыт над Моникой, когда замок остался без хозяек — больше просто некому. Воспоминание о девчонке отозвалось глухой болью — и тут же затихло. Бэлу не тронула даже мысль, что это Альсина попросила Миранду заняться беднягой.

Кассандра ее безразличие не разделяла.

— Да, — живо согласилась она. — К черту Миранду, к черту Альсину, к черту эту дыру. Я здесь камня на камне не оставлю, если нужно будет.

Милая собака со страшной пастью продолжала нарезать круги. Такая же наполовину живая и наполовину противоестественная, как и все в этом месте. В этой деревушке, оторванной от мира, спрятанной в глухой хватке Карпат — хорошо было бы вырваться, но даже этого Бэле хотелось не в полной мере. Она почти доела свой завтрак, или обед, или ужин. Телу были нужны силы.

— Ха! — воскликнул Хайзенберг и покачал пальцем, указывая на Кассандру — как будто призывая: «Вы только посмотрите на нее». — Нет, давай-ка местных оставим в покое.

— Да брось. Они уже давно тут пасутся как коровы на убой, не больше. Зато как Миранда с Альсиной расстроятся, когда их паства передохнет…

— Сказал же — не буду. Одна такая корова помрет — горевать не буду, но я же не псих, чтобы убивать их ради удовольствия. — И, мгновенно осознав, что сказал Кассандре лишнее, Карл решил спасти ситуацию. — Бэла!

Он повернулся и наклонился к ней, приспустив очки. Смотрел он тепло, с располагающим выражением лица, но в серо-зеленых глазах угадывалось что-то очень умное и злое. Что-то, из-за чего казалась неудивительной привязанность кого-то вроде Кассандры к дядюшке Хайзенбергу.

— Ты-то чего хочешь? — тихо спросил он; и без того глубокий голос упал и отдал инфернальным рыком.

Хайзенберг был таким же бесом, как и все остальные в проклятой деревне — точнее, все, кто в конечном итоге остался бы пожирать остатки плоти с костей, а не гнить в земле. В его крови жил вирус. Тот самый, который объединял его с Альсиной и Мирандой; тот самый, который напоминал заразу в крови Бэлы и Кассандры — все они были чудовищами, и Бэла вдруг обнаружила, что ей нет дела, кто из них и как сцепится.

Бэла не хотела мстить Альсине.

Бэла не хотела даже думать об Альсине.

Бэла не хотела ничего.

Но, раз она выжила, ей нужно было что-то сделать. У Бэлы не осталось желаний. Значит, нужно было искать что-то еще.

— Я хочу… — после долгого молчания из горла вышел не голос — хрип, как у старухи. — Я хочу узнать свое имя.

Потому что Бэла Димитреску десять лет была всего лишь фикцией. Бэла Димитреску умерла еще в прошлом веке; а ту, кто пришел на ее место, звали по-другому. Она узнала бы, кем была, и пришла к горстке пепла — но это потом. Пока оставалось только двигаться.

Бэла проигнорировала удрученный, даже сочувствующий взгляд Хайзенберга и вид Кассандры, явно недовольной ответом. Она думала, с чего начать поиски: пожар казался конечной точкой, и она решила, что он случился в том же проклятом — тридцать четвертом — году. Не стоило рассматривать Бухарест или Брашов — Альсина осторожничала бы брать Бэлу в эти города, ведь ее могли узнать. Оставался только Будапешт.

Будапешт, до которого можно было добраться только через границу — в разгар войны. Прежде стоило поговорить с Герцогом.

— Лучше злость, чем ничего, да? — усмехнулся Карл и потушил сигару, откинулся на спинку стула. Дворняга требовательно поставила лапы на его ногу, но, получив щелчок по носу, капитулировала. — Я ждать не люблю, вы меня знаете. Но раз надо, то надо. С ответом, главное, не тяни.

Бэла кивнула и выдавила благодарную улыбку, от которой Карл отмахнулся, почувствовав неискренность. Потом он разыграл еще одну партию покера с Кассандрой; в этот раз никто не мухлевал, и Касс победила.

Когда Бэла вышла на улицу, ее обхватил промозглый туман. Как будто облако упало и запуталось в горах, обступивших деревню с трех сторон. Мимо прошла пара человек, инженер и рабочий, судя по виду — оба напомнили трупов, и их голоса прозвучали загробными. «Добрый день, госпожа Димитреску». Бэла не ответила и подошла к машине.

Из-за окружения французское авто потеряло весь свой лоск и показалось заброшенным. Оно даже игнорировало стартер, с которым Бэла возилась, присев у капота — но, в конце концов, зверь проснулся, загрохотал и дыхнул жаром сквозь лощеную решетку. Показалось, что это утробно рычит лев, ощерившаяся морда которого застыла напротив лобового стекла.

Звук казался таким громким, что Бэла не удивилась бы, если кто-то в сокрытых туманом домах прильнул к окну и уставился прямо на нее с непрошенным, нежеланным вниманием. Сколько таких окон набралось бы?.. В местах вроде этой деревни все видят слишком много и запоминают слишком крепко.

Поднявшись, Бэла вздрогнула — неожиданная тень совсем рядом тут же приобрела черты лица Кассандры. Опыт охотницы помогал ей без труда скрывать свое приближение; и поделом. Бэла вспомнила, что Касс всех видела потенциальными жертвами — и не сказала ни слова. Стартер звякнул, приземлившись на пол в салоне вместо того, чтобы прилететь в красивенькое лицо с серьезным выражением.

— Куда ты, обратно в Бухарест?

Молчание. Бэла хотела сесть за руль и захлопнуть за собой дверь, но Кассандра не позволила, выставив руку.

— Не глупи, — сказала она, нависнув будто бы без угрозы. — Тебе сейчас, по-хорошему, даже водить не стоит. Возьми меня с собой. Кусаться не буду, обещаю.

Шутка неловко повисла в воздухе. После недолгих и неудачных попыток принять решение Бэла просто сдалась — в конце концов, присутствие Кассандры не вызывало никаких эмоций. Бэла просто помнила, что должна на нее злиться.

Она кивнула на место рядом с собой и дождалась, пока Кассандра, довольно усмехнувшись, обойдет машину и устроится в салоне. Свет фар рассеял туман, не совсем удачно выхватывая из пелены дорогу. Потрепанная асфальтовая полоса тянулась вдоль покосившихся электрических столбов и заснеженного поля с зеленоватыми проплешинами пшеницы.

Кассандра молчала и смотрела в окно. Бэла даже забыла о том, что она рядом: полудохлое поле сменилось темным лесом, а потом у того выросли горбы гор. Только когда Бэла свернула на дорогу, огибающую недавно обстрелянный Плоешти, Кассандра заговорила. Как если бы мысль об одной войне заставила все-таки встретиться лицом к лицу с другой.

— Ты все еще злишься?

— Ты использовала меня, — ответила Бэла.

Она подумала о надуманной ссоре перед поездкой, о как будто душевном примирении, о не случившемся поцелуе и поцелуях, которые все-таки оставили след на губах — о ночи, которую хотелось бы забыть, и о Дамиане. Все вело к тому, чтобы Бэла, загнанная в угол, поехала в замок и увидела Монику. Все привело к тому, что беспощадный план Кассандры сработал.

Серый пейзаж за окном сменился городским месивом из почерневшего снега и грязи.

— Я предлагала сделать все по-другому, — проговорила Кассандра. — Но ты не послушала. Ты уперлась, и тебя ничто не переубедило бы. Что я должна была сделать, бросить тебя с ней?

Бэла фыркнула. Нет, Кассандра снова обманывала. Она просто хотела, чтобы Бэла в итоге оказалась на ее стороне; вряд ли она с самого начала рассчитывала, что Хайзенберг предложит сговориться.

Как Бэла могла десять лет не видеть, кого любила? Кого считала младшей сестрой, которой нужна верная подруга?

— Что ты такое?.. — тихо, с неожиданной горечью проговорила Бэла. «Будь у тебя сердце, — подумала она, — ты бы наверняка обиделась».

Кассандра хмыкнула и пожала плечами.

— Часть той силы, что вечно хочет блага.

Бэла почувствовала, что фраза предполагалась как напоминание о чем-то — но она так и не поняла, о чем. Кассандра оказалась права, разум Бэлы работал как телега со сломанным колесом — но машину несло, и сопротивляться силе, удерживающей ногу на педали газа, не получалось.

Если бы Бэла остановилась и обернулась, она увидела бы, что издали к ней тянулась та же черная дорога посреди непроглядного тумана, которая вела вперед. Было холодно. Жар от мотора едва пробиралася в салон, и Бэла с трудом разогнула пальцы на руле.

— А вообще-то, — тихо, неожиданно серьезно проговорила Кассандра, — я все тот же человек. Я не виновата в том, что сделала Альсина — как и ты. Так что сама выбирай, что между нами изменится.

Бэла захотела сказать, что только Альсина их вместе и удерживала. Что только из-за иллюзии, навязанной Альсиной, Бэла ее терпела. Что Бэла не хотела иметь с ней ничего общего и хотела бы забыть ее как страшный сон — потому что любила в ней только сестру, а не человека, и в другом качестве Кассандра ей не нужна или даже противна.

Но Бэла не смогла сразу подобрать слова.

А потом смирилась — в конце концов, ничего правдивого она не сказала бы. Ей просто хотелось причинить боль.

Между ними не было преград: сидения объединялись в диван и даже рычаг передач у руля скромно клонился в сторону, не смея разделять салон на два мира — Бэлы и Кассандры. Но Касс как будто не было рядом. И от близости высокой женщины в мехах не становилось теплее.

В Бухаресте она объяснила дорогу к квартире Герцога, а потом взяла большую часть разговора на себя. Герцог, как всегда приветливый, конечно же обрадовался — «Вы все-таки решили забрать книгу!» — и конечно же не смог ничего рассказать о пожаре десятилетней давности. Вместо этого он написал адрес человека, который мог помочь, а потом недолго торговался с Кассандрой. Той захотелось прикупить сигар. Пока Герцог искал нужную упаковку в коробках, которыми заставил целую комнату в предвкушении переезда, Бэла листала злополучную биографию.

Стихоплет, режиссер, меценат и обладатель других грехов голодных тридцатых описывал Сильвию Андор как «девушку живого ума и неподдельного очарования», а еще ни больше ни меньше как «дочь Первой мировой войны» — за не слишком женственное поведение. Словом, Бэла не сомневалась, что в писаке разглядели потенциального спонсора для театра.

И она не сомневалась, что он описывал Кассандру. Высокую, подвижную, с угольно-черными волосами и голубыми глазами. Кому как не ей выслеживать и загонять богатеев, готовых повестись на привлекательную внешность. Кому как не ей бессовестно соблазнять людей ради их кошельков.

Вот только Кассандра не смогла бы снова стать Сильвией. Вряд ли ее приняли бы спустя десять лет — уже смирились либо с ее смертью, либо с побегом; а если бы приняли, то ей быстро наскучило бы. Кассандра начала убивать. Кассандре не хватит других развлечений.

— Вижу, книга вас заинтересовала, — сладко протянул Герцог и улыбнулся, упаковывая коробочку сигар. — Бэла. Исабэла… Красивое имя, скажу я вам. Не желаете ли взглянуть, что оно может значить? У меня как раз есть один прелестный справочник по именам знатных особ…

Нет, покупать Бэла точно ничего не собиралась. Она качнула головой — даже при желании ответ потребовал бы труда.

— Touchér, — хмыкнул Герцог. — Но я не могу отпустить вас, раз начал этот разговор. Сдается мне, «Исабэла» — это результат некоторых трансформаций… И, кажется, в своем исходном виде это имя переводилось как «верность клятве». Но я не уверен.

— А у нас недавно был разговор, что ей подошло бы какое-нибудь другое, — вклинилась Кассандра, нетерпеливо выхаживающая по гостиной и рассматривающая еще не упакованные украшения.

— Возможно. Из того, что я успел уяснить — оно было бы как-то связано со «спокойствием…» Впрочем, кто я такой, чтобы говорить об этом, верно? Прошу, вот ваш товар. Надеюсь, мы встретимся снова — я всегда рад предложить друзьям свои услуги.

«За разумную цену», — осталось непроизнесенным, но Бэла как будто услышала это наяву. Напоследок Герцог посоветовал не возвращаться в Бухарест, и звучал он очень убедительно, хоть и спокойно — впрочем, повторять дважды не пришлось бы. Бэла готова была сбежать хоть за океан.

«Ставлю деньги, что он как-то связан с Мирандой», — проговорила Кассандра бодро. Настроение Бэлы быстро ее заткнуло, и до самого Синая — городишки возле Брашова — они ехали молча. Уже давно стемнело, когда узкая холмистая дорога привела к нужному дому, в котором горел свет. В нем жил преподавательского вида старик-коллекционер с чудаковатой женой; Бэлу с Кассандрой встретили улыбкой и объяснениями, что позвонил Герцог и предупредил о гостях.

Касс не упустила возможности попить чая с симитами, Бэла же, выпрямившись, нервно ждала — и не подавала виду. Старик собирал журналы; он долго рассказывал, откуда взялось такое увлечение, но Бэла пропустила все мимо ушей. Хоть она и походила на внимательную слушательницу.

«А вот если бы не было у меня этого выпуска, пришлось бы вам в Будапешт ехать, архивы поднимать…» Журнал датировался четырнадцатым мая; когда Бэла добралась до нужной колонки, она увидела седьмое число. Кассандра рядом замерла, ее взгляд осязаемо вцепился, но говорили только хозяева дома, вспомнив какую-то историю.

Гостиница. Больше двухсот постояльцев, двенадцать трупов, включая девятилетнюю девочку… несколько не найденных людей. Эва Петер, 67. Йенс Кайзер, 32. Ирина Адамеску, 25.

Ирина Адамеску.

Она почувствовала это — что-то знакомое шустро подняло голову; но больше ничего не отозвалось. Ничего не коротнуло, как сказала Кассандра, а «Бэла» показалась привычнее и правильнее. Так глупо. Так подло. Это имя — звучное, подходящее — помнило, что все происходящее было реальным, а все воспоминания — когда-то были действием. Она не хотела к нему возвращаться; все равно Ириной ей больше не быть.

Вряд ли ее приняли бы спустя десять лет — уже смирились либо с ее смертью, либо с побегом; а если бы приняли, то она не продержалась бы долго. Бэла начала убивать. Бэла не принесет ничего кроме большей боли и страха.

Кассандра рядом начала выкручиваться: «Мы поедем, спасибо, да, все будет хорошо, нет, спасибо, гостиница с видом на Пелеш не интересует — у меня, не поверите, аллергия на замки…» Бэла натянуто бесчувственно улыбалась, сквозь транс повторяя за Кассандрой как эхо, а потом они обе вышли в сырую ночь.

Кассандра не удержалась и решила попробовать сигару из пачки, которую покупала Хайзенбергу, так что Бэла заводила машину сначала под тихую ругань, потом под надрывный кашель. Когда она выпрямилась и бросила стартер снова на заднее сидение, Кассандра уже потушила сигару прямо о дорогу и бросила куда придется. А потом вроде бы обеспокоенно посмотрела, ожидая реакции.

Бэла не знала, что она должна чувствовать, не знала, какую эмоцию изобразить. Она ощущала только холод, кусающий за пальцы и мерзко трогающий за загривок; и она не двигалась, когда Кассандра, источающая жар, подошла и молча обняла.

Она принесла тепло и запах чего-то родного, внушающего уверенность и спокойствие и вместе с тем — разбудившее почти неприятный трепет в груди. Бэла не хотела вспоминать, что раньше значил этот запах; она просто чувствовала сильные руки на своих плечах, уверенные, направляющие — и по крайней мере она знала, что Кассандра рядом и хочет помочь. Какой бы она ни была.

Бэла обняла ее в ответ и закрыла глаза. Кожа случайно касалась кожи: интимно, двусмысленно, но уже не имело значения, чем это обернется. Ничего не имело значения, кроме ощущений и приятной — наконец-то — темноты под веками. Кассандра осторожно, давая время на реакцию, пробралась руками под расстегнутое пальто. Горячая ладонь опустилась на талию, задержалась и медленно поднялась по спине вверх, к лопаткам и обратно. В другой раз это разочаровало бы: Бэле нужна была поддержка, а не прелюдия, — но теперь она не хотела различать, что заставляет ее чувствовать. Что избавляет от мучительной пустоты и холода.

Кассандра уткнулась в изгиб шеи так, что объятие стало больше похожим на поцелуй. В нос ударила острая, тонкая сырость, и легкие стремительно наполнились холодом — Бэла вздрогнула. Ей хотелось спрятать лицо в пушистом вороте Кассандры, но та сделала совсем другой вывод.

— Нужно ехать, — сказала она тихо и отстранилась. В Бэле встрепенулось что-то капризное и чувствительное, но она только молча кивнула и села за руль.

Это было отвратительно — ощущать неспособность контролировать саму себя. И близость, которая казалась спасительной и расслабляющей, вызвала сожаление. Как будто хтоническая тоска не хотела отпускать и навязывала чувство вины.

До Брашова оставалось меньше часа пути; Бэла с Кассандрой знали гостиницу, в которой можно остановиться, знали, что рядом заправка и магазины. В этот раз молчание не продержалось бы долго, и Бэла обреченно ждала.

— И что теперь? — наконец спросила Кассандра, устав считать уличные фонари.

— Судя по всему, буду выслушивать твои планы мести.

«Похоже, нормальная речь вернулась», — сообразила Бэла. Если бы она пила больше крови, она восстанавливалась бы быстрее — но состояние частичной беспомощности странным образом утягивало, будто беззвучно уговаривало отказаться от любых изменений.

— А тебе неинтересно?

Бэла покачала головой.

— В прошлый раз, когда я тебе поверила, ты обещала, что не будешь вредить семье. А вчера делала все, чтобы мы с… Альсиной обе оказались в замке. — Слова вызвали горечь. Бэла хотела бы забыть, отменить случившееся, но Кассандра напоминала об этом одним своим видом, и хуже того — она не перестала бы об этом говорить. — Ты уже тогда подумала, как хорошо получится, если я на нее брошусь — правда? С какой стати я теперь тебя буду слушать?

Кассандра молча сверлила ее взглядом и злобно сопела, будто уговаривая себя, что бросаться на человека за рулем — не лучшая идея. Как если бы Бэла на ее глазах осквернила святыню, вот только представления о сакральном у Кассандры были извращенными и кровавыми.

— Я не думала, что она вырастит когтищи и едва не убьет тебя. Должно было получиться наоборот. И вообще, если бы Альсина — или как там ее на самом деле зовут — не была безумной бессердечной стервой, ничего из этого не случилось бы. Хватит уже злиться на меня за то, что она делала с нами целых десять лет — если б не я, ты так и подыгрывала бы ей, ни хрена не зная.

Кассандра была не способна понять, насколько то, о чем она говорила, отличалось от реальности. И это злило.

Бэла покрепче вцепилась в руль, едва не рыча — и вдруг с приглушенной радостью подумала о том, что она снова чувствовала злость. И обиду. И целый ворох желаний, сильных, противоречивых. Она удерживала себя, чтобы не вдавить педаль газа, рискуя на влажной дороге в долине.

Может быть, она хотела бы не знать правду. Но теперь это казалось настолько постыдным, что признание даже самой себе принесло боль.

— Эта женщина, — с упоением продолжила Кассандра, — командовала нами все это время, хотя ее коготочки — пустяк, просто ты их не ожидала. Она держала нас к себе поближе, играла с нами как с куклами, и не знаю, как ты, но я это позволяла только по одной причине. А оказалось, что она нам не мать никакая — намного, намного хуже. И ты правда не хочешь ничего сделать? Никакого, даже крохотного желания отомстить за себя?

Вопрос «А какой в этом смысл?» остался не озвученным. Кассандра называла вымещение боли и злости справедливостью, а Бэла — своим именем. Она не стала бы препятствовать. Она с трудом выносила Кассандру — по-настоящему, а не из-за усталости старшей сестры; она не справилась бы с мыслями и встречей с Альсиной. Не хотелось о ней думать, не хотелось ее трогать, не хотелось чувствовать, как в груди все (буквально) рвется на клочки — и казалось, что рано или поздно машина отвезет к свободе от этого терзающего не-желания.

Возможно, такой свободы не будет. Но прежде, чем эта мысль успела укрепиться, Бэла ответила:

— Нет.

Кассандра удрученно вздохнула. А потом сверкнула глазами.

— А за ту девятилетнюю девочку?

Автомобиль рыкнул и пролетел сотню метров, лишенный должного управления. Если бы в этот момент из черного ночного леса выскочил зверь, завороженный светом фар, Бэла даже не успела бы ударить по тормозам — и скрежет железа и хруст костей гармонично подыграли бы тому, что она почувствовала.

Что испытала бы девочка, чья старшая сестра забыла о ней и не захотела мстить ее обидчикам?

Что испытала бы женщина, чья взрослая дочь годами звала матерью свою похитительницу… и убийцу?

Бэла чуть тряхнула головой и сосредоточилась на дороге.

— Ты же не думаешь, что Альсина лично поливала все бензином и поджигала целый отель? Это наверняка был несчастный случай. Кто-то пытался сэкономить и забрать себе лишние деньги — и вот результат.

— Ну, опыт показывает, что ты предпочла бы со своей семьей там задохнуться. — Кассандра беззаботно пожала плечами. — Да к тому же, что, если как раз ты могла их спасти?

«Не поддавайся», — подумала Бэла. Она могла согласиться с Кассандрой, могла разозлиться еще больше, — но она знала, что ее, как зверя, специально бьют током, чтобы она шла куда надо и бросилась на кого надо. Кассандра решила все за нее. Кассандра хотела, чтобы Альсина знала — обе дочери обернулись против нее; а третью можно просто убить. Без Бэлы этот план несовершенен. Без Бэлы Альсина не почувствует достаточно сильную боль.

Как будто Кассандра пыталась уравновесить то, что чувствовала сама. Ее невероятные страдания. Вот только это Бэла готова была умереть из-за того, что сама Кассандра сочла за новую ставку для игры.

Неказистый пригород остался позади, и машина теперь плелась по сонным улицам — мир за пределами короба из металла и стекла не подозревал, да и плевать хотел, что происходило внутри. Только вид обшарпанных домов, скудно подсвеченных редкими фонарями, внушил Бэле ощущение реальности. Все это происходило на самом деле. Она и правда ехала по ночному Брашову, ведя авто самостоятельно, и Кассандра правда всерьез говорила об убийстве женщины, которую обе считали матерью.

— О, смотри, — вдруг сказала Кассандра, ткнув в окно. Судя по тону, она смирилась, что ей не ответят. — Лавка часовщика закрылась.

Бэла не успела посмотреть на здание. Три года назад местный мастер стал спасением: приближался день рождения Альсины, и Бэла решила, что неплохо было бы починить ее часы прошлого века, в приступе гнева неудачно сметенные со стола. Гравировка «А. Димитреску» намекала, что часы были родовой реликвией. Найти мастера, который взялся бы за такую ювелирную работу, оказалось еще сложнее, чем найти детали — а починка в итоге вышла дороже, чем была бы сделка с антикваром. Кассандра бесконечно предлагала другие подарки, один за другим, лишь бы прекратить надоедающую беготню; Бэла злилась на нее, злилась на людей, которые срывали договоренности — а закончилось все маленьким торжеством над заветной коробочкой. Очередное чудо того, что Бэла с Кассандрой находили общий язык и зачастую казались хорошей командой.

Хорошими сестрами.

Хорошей семьей.

Бэла решила, что завтра же сбежит из страны. Пусть даже поймает пулю на границе.

— Да, — хрипло отозвалась она, не глядя на Кассандру. — Очень жаль.

С минуту было слышно только, как шины шелестят по влажной брусчатке. Кассандра неотрывно смотрела на Бэлу, и отсвет встречных фонарей иногда зажигал в ее золотистых глазах дьявольскую искру. Упрямо напрашивалась мысль, что Альсина не могла ошибиться еще больше, когда звала это существо мило «львенком».

— Бэла, останови машину, пожалуйста.

Тон и выбор слов удивили. Бэла свернула с дороги, и на гравии машину затрясло; улица с белыми и бежевыми домами осталась в стороне вместе с единственным фонарем, стойко источающим холодный свет. Дерево, под которым французская черная машина остановилась, отбросило почти непроглядную тень.

Сбоку возвысилась громадина, от близости которой становилось ощутимо холоднее. Черная церковь. В темноте ночи монструозный храм оправдывал свое название, и казалось, что у него нет ни конца ни края; и он стоял, неподвижный, и наблюдал.

Кассандра повернулась к Бэле и серьезно, прямо посмотрела в глаза.

— Ты не дышала больше десяти минут. У тебя сердце не билось. — Голос дрогнул, почти заставив ее моргнуть или отвести взгляд. — И это было так, будто мне руку отрубили. Жить можно — но не знаешь, как.

Бэла даже не отметила поэтичность сравнения. Ей казалось, что вот-вот соберутся слезы — от мыслей о том, что Кассандра когда-то была семьей.

— Без тебя у меня ничего не получится. Хайзенберг — как дитя, мне кажется, мы оторвем друг другу головы. Он мне нравится, но черта с два я буду ему доверять. Точно не так, как тебе. — Кассандра вздохнула и чуть поморщилась, подбирая слова. Во всем ее виде улавливалась неуверенность перед признанием. — Я понимаю, что натворила. Правда. Откровенно говоря, тебе стоило послать меня еще на фабрике — но ты же любишь меня. Ну, любила, во всяком случае. Просто останься со мной еще немного. Последняя услуга, если хочешь.

Бэла подумала о том, что Кассандра все равно не отступится от своих планов, какими бы они ни были — и либо она преуспеет, либо ее убьют. Бэла не желала ей смерти.

Кассандра вредила ей только по глупости. В отличие от женщины, которая осознанно сломала обеим жизнь.

Свет фар единым лучом вспарывал темноту, выхватывая глыбу темных камней и железную паутину строительных лесов — и рассеивался далеко впереди, бессильный перед тьмой и холодом. Бэла тяжело глянула через лобовое стекло, а потом запрокинула голову на верхушку сидения, разминая затекшую шею. Кассандра, должно быть, глянула туда, где под бледноватой кожей пульсировала вена.

Кассандра могла вдруг укусить, и это сначала напугало бы, потом разозлило. Кассандра могла потянуться и поцеловать, и это сбило бы с толку и возмутило. Кассандра могла молчаливо ждать, пока чувство привязанности не разрастется, схватывая мягкими нагретыми ветвями. Что бы Кассандра ни сделала, она заставляла чувствовать.

Рядом с ней пустота и бессмысленность вокруг не могли подобраться и проникнуть сквозь кожу, подчиняя себе.

Бэла вдруг подумала, что она задолжала семье, которую даже не помнила. Это было бы правильно — отомстить за нее, Бэла поступила бы по чести; чего бы это ни стоило. И она не простила бы себе, если б просто сбежала от боли. Любой выбор — приведет к беде.

Разве что с Кассандрой можно было бы забыть обо всем. Не в первый раз.

В конце концов, Бэла готова была умереть. Ее жизнь закончилась в холле замка чужой семьи, в котором ее мать — ее самопровозглашенное божество — пробила когтями ее легкие и сердце. Лишила возможности дышать и чувствовать. Остался ли смысл в хоть каком-то благоразумии?

Бэла повернула голову и посмотрела на Кассандру — ее дикую хитрую Кассандру, всю сотканную из оголенных нервов и полубезумных идей, — и кивнула. Бэла, придуманная Альсиной Димитреску, мертва.

Настало время Бэлы, дающей клятвы.

— Хорошо, — сказала она. — Я помогу тебе.

— Даже если я захочу перебить к чертям собачьим всех, кого мы знали?

— А что нам терять?

Бэла подумала про Монику, про Хайзенберга, про работников замка, к которым никогда не испытывала особой неприязни — и не почувствовала ничего. Хватит с нее боли и чувства вины.

Только Кассандра теперь была рядом, одним присутствием спасая от пожирающей тьмы. Кассандра превращала ужас в развлечение. Кассандра хотела, чтобы Бэла стала таким же бессердечным кровожадным чудовищем, как и она сама.

Кассандра счастливо, как девочка, улыбнулась и подалась вперед. Прижалась к Бэле лбом; кончик носа касался щеки, как если бы Кассандра хотела поцеловать, но губы, на которых так и подрагивала улыбка, не приближались. Бэла знала, что это ненадолго. Она обещала Кассандре убить для нее кого угодно — но скоро это поблекнет, и Касс захочется чего-нибудь еще; бесконечная жажда, бесконечные попытки развлечь себя, отвлечься в черной машине, в неизменном холоде мчащейся неизвестно откуда и непонятно куда.

Чем сильнее чувство, тем сильнее должна быть ему замена.

Бэла наклонилась, насколько позволил упершийся в бок руль, и уткнулась в шею Кассандры. Запах ее кожи напоминал о сексе и о крови — и о, это осознание, что Бэла могла взять и то, и другое, и плевать, что будет потом и насколько это неправильно.

— Не хочешь немного поохотиться? — вдруг спросила Кассандра, углядев что-то за лобовым стеклом.

Бэла отстранилась и увидела человека, идущего прямо на свет. «Похоже, из-за войны церковь открывает двери даже по ночам», — подумала Бэла.

— Прямо после исповеди…

— У-у-угу, — задорно протянула Кассандра, не размыкая губ. — Он нам даже спасибо скажет… Ну или не скажет.

Бэла усмехнулась. Когда она подходила к незнакомцу, она не чувствовала ничего, кроме предвкушения; трезвый, скупой на эмоции разум просчитывал, как удачно, что в машине большой багажник, или что на улице сохранялся холод, или, в конце концов, что Кассандра вечно держала нож в голенище своего сапога.

Чувства вновь нахлынули, когда Бэла учуяла кровь.

Кассандра ударила в шею, прямо в центр — было слышно, как лезвие пробило трахею, и из горла мужчины вылетел присвист. Металлический, соленый аромат вскружил голову — Бэла толкнула жертву к стене с неожиданной силой, нож снова блеснул в темноте — и вот уже по напряженной шее волнами покатилась насыщенная, поблескивающая, клокочущая кровь. Бэла припала к ране, чувствуя, как Кассандра совсем рядом сделала так же; они обе удерживали бьющееся в агонии тело, и многослойная зимняя одежда на нем впитывала лишнее.

Во рту играл десятками оттенков неповторимый вкус, скользкая горячая кровь жарко касалась губ и языка, согревала горло и живот, в котором приятно сворачивалась в спираль требовательная пустота. Бэле хотелось застонать, и она чуть покачивалась всем телом в такт чужому пульсу. Кассандра совсем рядом рычала от удовольствия.

Бэла не знала, сколько времени прошло, прежде чем тяжелое бешеное сердце остановилось, и надрез под языком перестал источать кровь. Кружилась голова; нехватка крови грянула, когда Бэлу уже начала трясти истома, и повалила выпитое тело на землю. Кассандра, пьяно хихикая, обняла горячими ладонями за шею и поцеловала; прижалась мокрыми от крови губами, деля остатки дурманящего вкуса, а потом скользнула в рот уверенным умелым языком.

Близость снова ускорила сердце, а потом зарядила едва уловимым удовольствием — Бэла вздрогнула, чувствуя, как по телу разливается приятная тяжесть, но быстро пришла в себя. С разочарованием и ленцой глянула вниз, на труп, от которого предстояло избавиться.

Кассандра небольно укусила за ухо, без слов давая обещание.

Улица не изменилась, темная и молчаливая. Оглянувшись, Бэла с удивлением обнаружила, что прошла всего пара тихих, неприметных минут — если кто-то стоял за углом, у входа в готическую церковь, он даже не догадывался, что происходило в темноте.

Бэла запрокинула голову, туманно глядя туда, где невидимые багровые шпили тянулись к черному-черному небу. Храм строго, смиренно молчал. Давно обокраденный на две души.

Кассандра то и дело сверкала оскалом, когда они заталкивали тело в багажник и уезжали. Она нашла сообщницу. Она нашла кого-то до боли похожего на нее.

«Представься теми именами», — попросила она, лукаво заглядывая в глаза, когда обе подходили к гостинице. Кассандра упивалась тем, что получила; общее преступление, общая попытка его скрыть — общая ложь, общая безумная свободна. Для гордой одиночки она слишком радовалась встретить Бэлу на своей стороне, и ей теперь будто не терпелось принять ее в объятия. И в себя.

Растерянный, с ноткой осуждения, взгляд администратора напомнил, что Бэла делала, но Кассандра уже тянула ее к лифту, возбужденно прикусив губу; и это лишало сил на сопротивление — то, как она льнула всем телом и что творила своим ртом; и это злило, бесило до жжения в пальцах, которые хотелось сомкнуть на ее шее — то, что в конечном итоге ей досталось все желанное. «Сама выбирай, что между нами изменится», — сказала она, и вот она неряшливо развратно целовала, на самом деле выбора лишая.

Сколько фальши было в трогательной речи с преданным взглядом в глаза? Кассандра все видела игрой, в которой всегда можно мухлевать. И только одно она по-настоящему ценила.

Бэла больно толкнула ее к стене, едва за ними закрылась дверь.

Короткий выдох от удара сменился низким вызывающим смехом, а потом Бэла заткнула Касс, поцеловав. Пригвоздила запястья к стене мертвой хваткой; поцелуй как игра на выдержку, в которой Бэла проиграла — Кассандра успела укусить ее губу, и кончика языка коснулся характерный едва уловимый вкус. Касс снова рассмеялась — и поперхнулась, когда Бэла впилась в ее шею зубами.

Сбивчивое дыхание выдало все, что нужно, но Кассандра изо всех сил сдерживала стон; ей было больно, Бэла знала это, чувствуя, как едва не рвет нежную кожу. Жалкая, но отчаянная попытка оттолкнуть — лестная и бесполезная; Бэла сильнее, как и всегда. Охотничья смекалка не могла помочь, когда в Кассандру уже вцепились чужие зубы и когти.

Та извернулась, пытаясь избавиться от хватки, и дернулась в сторону — только чтобы навалиться на комод, прижатой к нему со спины. Бэла не церемонясь взяла ее за подбородок и заставила подняться и выгнуться; целовать Кассандру вот так оказалось неожиданно удобно и особенно сладко; по спине побежали мурашки, когда Кассандра запрокинула руку и зарылась в волосы Бэлы пальцами.

Стало невыносимо жарко, стало слишком тесно в груди; не хватало дыхания. Бэла сорвала с плеч Кассандры пальто, почти не отрываясь от ее губ, пробралась рукой под водолазку — горячая мягкая кожа едва не обжигала, и мышцы под ней подрагивали. Мягкая грудь идеально легла в ладонь, Бэла смяла ее, намеренно задев сосок — Кассандра заурчала.

И подалась вперед, пытаясь получить больше, почувствовать сильнее; озверевшая, возбужденная — и всегда готовая проверить на прочность. Бэла выхватила нож из голенища и приставила лезвие к изящному бледному горлу.

— Раздевайся, — тихо рыкнула в ухо и отступила.

Кассандра выглядела очень злой, взъерошенной и заведенной, и в ее неотрывном томном взгляде плясали искры бунта. Она не подчинялась. Пока. Бэла на ходу включила тусклый нижний свет и села на край постели, ожидая, наслаждаясь легкой растерянностью Кассандры, старательно замаскированной под хищническое затишье.

Касс наконец рывком сняла водолазку, избавилась от бюстгальтера и принялась за брюки. Бэла по-хозяйски наблюдала, закинув ногу на ногу и поигрывая ее ножом; не красота молодого стройного тела завораживала — сам факт того, что Кассандра послушно выполняла что сказано, строптиво поглядывая из-под дрожащих ресниц и будто специально скрывая румянец под упавшими на лицо локонами.

— Иди сюда, — сдалась Бэла, едва Кассандра скинула последний сапог. Еще один поцелуй, еще одна попытка укусить — зловещий бархатный смех прямо в губы, компенсирующий поражение; Кассандра обхватила бедра Бэлы своими, ткань юбки мгновенно впитала ее возбуждение. Бэла заурчала.

Попытки причинить боль или свалить ее спиной на матрас вызывали умиление; Кассандра неугомонно пыталась взять контроль хоть как-нибудь и оставалась ни с чем, только больше злясь и распаляясь. Кто мог знать, как будет пьянить ее бессилие. Кто мог знать, что эмоции от ее близости будут так сильно наполнять и при этом подчеркивать пустоту внутри.

Бэла помогла стянуть с себя платье, заметила мелькнувшую в глазах напротив эмоцию — Кассандру заворожило ее тело, его близость; то, что Бэла подпустила к себе — ее, только ее.

Непрошенное воспоминание ударило в голову, и Бэла рывком подмяла Кассандру под себя. Зашипела, ощутив острые зубы на своей шее; почти упустила момент, но успела схватить руку Касс, нашарившую ремешок платья.

— Черт! — зарычала Кассандра, пытаясь вырваться. Бэла коварно улыбнулась.

— Хочешь связывания, милая?

Высокий нежный голос прозвучал невозмутимо и с намеком на улыбку; Кассандра на мгновение притихла, тяжело дыша, а потом послушно ответила на поцелуй — долгий, неторопливый, нарочито дразнящий; Бэла чувствовала, как тесно к ней прижималась грудь Кассандры, как Кассандра жадно двигала бедрами, только оставляя на коже след и не получая того, что ей было нужно.

И когда ремень уже обхватил столбик кровати, Кассандра вдруг села и обняла, нежно поцеловала в шею, зарывшись пальцами в волосы и пройдясь мягкой ладонью вдоль позвоночника. Такая близкая, такая ласковая, почти боготворящая. Ее пальцы приятно щекотали и вызывали дрожь, ее губы с жаром прижались к чувствительной шее, потом прошлись мимо ключиц к груди; Бэла застонала и запрокинула голову, прижимая Кассандру сильнее, позволяя ощущениям вскружить голову — осторожный, верный укус, горячий сильный язык…

Подлая рука, дернувшаяся к ремню и пойманная на половине пути; Кассандра забилась, как угодивший в силки зверь, клацнула зубами возле плеча и гаденько усмехнулась, когда Бэла впечатала ее в матрас.

Кассандра ненавидела проигрывать.

Кассандра признавала только тех, кто выигрывал.

Ее глаза смеялись, подернутые пеленой, и часто вздымалась ее грудь. Кассандра могла веселиться над чем угодно — ни ответственности, ни мук совести. Все дозволено. Делай что хочешь. Делай что хочешь с ней — в груди Бэлы кольнуло от этой мысли, и разряд прошелся до живота, где разлился едва выносимым жаром.

Кассандра хотела зверя.

Зверя получит.

Бэла заставила ее приподняться, глядя в глаза сверху вниз и сжав зубы; ремешок перекрутился, когда Кассандра повернулась к нему лицом — Бэла устала от укусов; Бэла держала ее за шею, не позволяя дотянуться до узла, когда второй рукой прошлась по животу вниз. Одно слишком настойчивое касание — Кассандра неприязненно зашипела от того, что могло принести ей удовольствие.

— Бэла!..

Возмущенный рык сменился отчаянным вздохом, когда пальцы прошлись легким касанием дальше, дразня, слишком мало погружаясь в мокрую плоть. Кассандра реагировала на каждое движение всем телом — пыталась насадиться, терлась чуть влажной спиной о грудь Бэлы, шумное дыхание мешалось с тихими, почти жалобными стонами, как если бы она в любой момент взвыла от желания и напряжения.

Бэла резко втолкнула два пальца — глубоко, задев мягкую вязкую преграду; Кассандру редко интересовал секс с кем-то, и вот теперь это принесло невыразимое удовлетворение. Скорее всего, ей было немного больно от резких быстрых движений; скорее всего, удовольствие было сильнее — так охотно она подмахивала бедрами, пока Бэла целовала ее за ухом.

Кассандра оказалась такой податливой, такой отзывчивой и нуждающейся — это кружило голову. Разгоряченная кожа отдавала привкусом соли, когда Бэла целовала ее шею и плечо, упиваясь властью и странным набором ощущений от того, что она проникала в кого-то и чувствовала изнутри.

Кассандра не сдержала стон и беспомощно запрокинула голову, когда Бэла вынула пальцы и вернулась к клитору; мягкое стройное тело вздрагивало от каждого движения, ремень на запястье оставлял алые следы, но вряд ли Касс это замечала. Стоны брали ноту, на которую, казалось, ее голос был не способен, свободная рука отчаянно вцепилась в запястье Бэлы; Касс металась, насколько позволяла хватка — и она едва не заскулила, когда прошивающее удовольствие снова сменилось легкой болью и ощущением длинных пальцев внутри.

— Бэла, — выпалила она, едва смешав выдох с голосом.

Бэла согнула пальцы и услышала протяжный стон — но этого было мало, она знала это. Волнение тела, прижатого к ней, передавалось; и напряжение в мышцах Кассандры выдавало, что она на грани, что она готова либо кончить, либо начать просить — это заводило, будило что-то неконтролируемое и азартное, живое, и Бэле казалось, что она сама уже не может собой управлять.

Она укусила за плечо и обхватила тело Кассандры рукой, чтобы лучше контролировать ее — и чувствовать. Недостаточно сильное удовольствие наверняка уже становилось пыткой, и у Бэлы болела рука.

— Пожалуйста, — выстонала Кассандра.

Этот тон еще долго будет вспоминаться.

Пальцы неохотно выскользнули из тела, мягкого и жадно принимающего, и чуть поднялись, заставив Кассандру вскрикнуть. Ей, казалось, уже было плевать, что Бэла из любопытства задевала ее ногтями, плевать на все; стоны будто толкались, так тяжело и рвано они звучали, и в чистый ласкающий звук ее голоса упрямо проникал звериный рык. Бэла закрыла глаза, уткнувшись в напряженную шею; жар был невыносимым, беспокойные лопатки скользили по ее груди с напряженными сосками, пахло сексом — и всего этого казалось беспощадно мало.

Кассандра выгнулась и замолкла, тяжело дыша, но Бэла снова прижала ее к себе. Рука с алыми бороздами безвольно упала на подушку, когда распустился узел; Кассандра запрокинула голову, устроила ее на плече Бэлы — уставшая, податливая, тяжелая. Оглушающая пауза давила на плечи и заставляла не двигаться; дыхание Кассандры казалось слишком громким. И без того неровное, оно участилось, пока наконец не перешло в довольную усмешку, а потом в глубокий задорный смех.

«Черт возьми», — сладко проурчала Кассандра, выдохнув, и извернулась, чтобы поцеловать. Бэла подняла руку и провела большим пальцем по ее губе, оставляя поблескивающий след — и Кассандра, глядя в глаза бесовским искрящимся взглядом, прикусила его, а потом дотронулась языком.

И только потом все равно поцеловала в губы.

Игриво, но осторожно — и не позволяя разогнаться; и Бэла, не настроенная на новый негласный спор, просто приняла новые условия. Позволила уложить себя на спину и ответила на поцелуй, спокойный, глубокий, не угрожающий теперь укусом или каким-нибудь трюком. Кассандра целовала губы, шею, плечи, мягкие ладони приятно оглаживали талию и грудь — покладистая до безобразия, до ощущения легкой сюрреалистичности. «Ручная», — подсказало сознание Бэлы, сделав рывок, а потом снова поддалось теплым волнам удовольствия.

Кассандра опустилась к груди, и Бэла зарылась пальцами в ее локоны, стиснула ее бедрами; хотелось прижать ее, почувствовать ее, вобрать ее под кожу, пока она такая. Длинные волосы легко щекотали живот, пока на смену им не пришли мягкие губы. Кассандра целовала все ниже и ниже, пока наконец не оказалась между ног, и Бэла вздрогнула от слишком резкого и сильного ощущения горячего дыхания.

Она ждала, что Кассандра будет мстить, дразня и испытывая. Кассандра исподлобья глянула в глаза и осторожно, но без лишних промедлений поцеловала. Бэлу отбросило обратно на матрас, и она вцепилась в покрывало, жмурясь; под веками плясали пятна, пока по всему телу проносились приятные разряды, комната качалась, и сознание на грани бездны едва поспевало за всем, что Бэла чувствовала. Язык, губы, проворные пальцы, горячая рука, сжавшая ее грудь. Крик давил в ребра изнутри.

— Не останавливайся, — прошептала Бэла, каждая секунда приносила наслаждение, каждая следующая делала его невыносимее.

Задержалась неясная мысль о том, что было раньше, от чего Бэла бежала в постель Кассандры — и это принесло ощущение невероятной правильности происходящего. Быстрый спазм в животе едва успел предупредить — Бэла рывком притянула Кассандру выше и со стоном выгнулась, до боли сжимая ее худые бедра ногами. Острое удовольствие разносилось по всему телу эхом, в голове стало восхитительно пусто; Кассандра урчала в шею, ее вес впечатывал в мягкий матрас, и Бэле казалось, что она не сможет ее отпустить.

Она безучастно наблюдала, когда Кассандра приподнялась; спутавшиеся черные локоны упали на лицо с сияющими хитрыми глазами. Касс потянулась, а потом приставила к шее лезвие.

— Позволишь? — спросила с неподдельной учтивостью; Бэла не смогла бы сходу вспомнить, когда Кассандра всерьез что-то просила в последний раз. — Это небольно. Обещаю.

Это было бы справедливо. Бэла кивнула, и нож тут же глубоко нешироко резанул — Кассандра припала ко вскрытой вене и заурчала.

***

В Брашове в марте светало в семь утра. Точнее, без десяти семь. Бэла пыталась уснуть и не справлялась, то и дело поглядывая на часы.

Никакая регенерация не могла избавить от — отчасти надуманной — усталости после часов бурного секса; и Бэла чувствовала себя опустошенной, обессилившей и отчего-то неспособной хотя бы выспаться, чтобы стало хоть немного лучше. Она думала о том, что еще предстояло избавиться от трупа. Думала о том, как оставить новые — в замке. Думала о том, что обе Бэлы Димитреску мертвы, да и Ирина Адамеску — тоже.

Но что-то не сходилось, не давая покоя.

Бэла поднялась с кровати, накинула гостиничный халат — в номере становилось холодно — и подошла к окну. Новый серый день накрывал город, еще не совсем сбросивший снег с пестрых крыш. Брашов раскинулся внизу, между поросшими лесом холмами, на одном из которых и стоял отель; Бэле казалось, что перед ней игрушечное поселение.

Город ее детства, которого не было.

Она нашла упаковку сигар в кармане пальто Кассандры, мирно и крепко спящей. Бэла ничего не имела против Хайзенберга, просто ей хотелось курить — или, скорее, заняться хоть чем-нибудь. Приятный вкус с древесным оттенком осел на основании языка, и Бэла снова подошла к окну.

Черная церковь царапала дымку шпилем с крестом. Далеко за ней, на запад от чернеющей сплошным лесным массивом горы, стоял замок Димитреску. Теперь мысль о том, что в него предстояло вернуться, не вызывала чувство тошнотворной пугающей обреченности; Бэла все равно не смогла бы сбежать, его тень достала бы ее везде. А может даже, вернула бы в качестве все той же дуры, из-за глупых чувств готовой попрощаться с гордостью и здравым смыслом.

Нет, этого Бэле хватило. Она предпочла бы разнести замок по кирпичику вместе со всеми его обитателями.

Будь это Альсина, будь это Моника. Все равно последнюю ничего хорошего не ждало: живое напоминание великой матери о том, что она похоронила трех дочерей и завела других, переломав чужим людям жизни. Усмехнувшись и затянувшись, Бэла подумала, что не удивилась бы, если б Альсина в порыве болезненной ярости придушила девчонку собственными руками.

Они обе оставались связанными с прошлой жизнью, с которой Бэла теперь не хотела иметь ничего общего. Потому что воспоминания о ней приносили боль, и Бэла хотела избавиться от всего, что приносило боль — не задумываясь, справедливо это или нет.

И вот тогда, в очередной раз вдыхая дым чужой сигары в отельном номере, который Бэла делила с чужой, по сути, женщиной, она поняла, что не сходилось.

Она обернулась. Кассандра спала. Одеяло укрывало только половину ее спины, ее волосы разметались по подушке; один ее вид нагонял безмятежность, будто за ней не тянулся шлейф из неизменного разрушительного хаоса — и не он же ждал ее впереди. Кассандра крепко спала, пока Бэла, наклонив голову к плечу, наблюдала за ней — хотя в прошлой жизни было бы наоборот.

Город же за окном просыпался, слишком мирный для сорок четвертого года и ничего не подозревающий. Беззащитный для таких, как Бэла. Ровно как замок Димитреску в горах был для нее, по сути, беззащитным. Вместе со всеми — со всеми — обитателями, бывшими и настоящими.

Бэла девятнадцать лет была старшей сестрой, которой навязали жизнь с непомерной ответственностью, жизнь с бесконечными «нельзя» и «неправильно».

Пришел ее черед поиграть.